Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2017, январь-сентябрь. - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там интересно именно обстоятельство рассказывания — во время той ещё, первой, Мировой войны, в германских газетах печатали лишь победные сводки, и поэтому обыватели были обескуражены — как же так? Мы же всё время побеждали, и вдруг оказались проигравшими, страна унижена, а инфляция к вечеру съедает полученные утром деньги.
Neal Ascherson. Stern words from Berlin. The Guardian.14 January 1999
Хафнер С. История одного немца. — Спб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2016. С. 307.
Извините, если кого обидел.
01 февраля 2017
История про то, что два раза не вставать (2017-02-05)
Я вот от своих-то книг пытаюсь избавиться. «Молчите, проклятые книги, я вас не писал никогда», и всё такое.
Помрёшь, всё равно дворники-таджики снесут их на помойку, и он будут там печально шелестеть страницами, пока не намокнут.
Правда, мне грех жаловаться — я однажды понял, зачем книги нужны, и особенно, книги с фотографиями авторов.
Я как-то ездил по Америке. От одного океана до другого.
И вот в одном городе случился у меня конфуз — карточка-ключ перестала открывать дверь.
Я пошёл вниз и спрашиваю негритянских красавиц у стойки гигантского отеля: «Во-первых, не видали ли вы моего зонтика, а, во-вторых, я к себе в номер попасть не могу».
«Да отъебитесь с вашим зонтиком. Вы про него в шестнадцатый раз спрашиваете, — отвечают мне, — Что до карточки, так всё очень просто, сейчас мы карточку вам перемагнитим, только покажите нам ваше ID, господин N.
И я понимаю, что номер зарегистрирован на N., а он ушёл куда-то по делам.
И сейчас я никакого N. я не изображу с помощью своего паспорта. Без паспорта — изобразить могу, а вот паспорт — это совсем другое. А пока идём мы с охранником ко мне в номер.
Он открывает и говорит — теперь найдите в этом бардаке свой паспорт.
А я ему под нос сую свою книжку, где я во всю обложку: «Видите, видите, — говорю, — какой я красавец?! Узнаёте?»
Он же, упорный, всё паспорт требует: «Очень хорошо, рад за вас, но где же паспорт»?
А потом, как удар в поддых: «А в каком жанре это написано? Эти, типа, ваши Dialogues»?
Но я храбро бросился вперёд: «Это драматургия!»
«А вы точно знаменитый писатель?», — спрашивает тогда меня негритянский красавец, и чувствую, что лёд тронулся.
«Охуеть, — говорю, — какой знаменитый. С самим Путиным чай пил».
«Йопта, — говорит. — Сильный аргумент. Практически нечем крыть. А Бейонсе видали у нас вчера?»
«Да видал, клёвая чика, она ведь тут в баре матч смотрела. Ключик-то отдайте, — дядя Том. — Я волшебное слово знаю. Пожалуйста…»
«Ну ладно, лысенький, — отвечает он. — Потом покажешь. Если что».
А затем охранник спустился вниз и по редкому совпадению натолкнулся на господина N, который там прогуливался: «Вы ведь, — спрашивает он его, — из России? Тут такой лысенький… По виду — знаменитость. Правда, что ли?»
Ну, тот шанса не упустил: «Такая, — говорит, — знаменитость, что не приведи Господи! Узник совести и свободы»
Негр тут крякнул и говорит: «Ну, круто! Я и Бейонсу в один день увидал, и какого-то вашего лысого Солженицына».
Извините, если кого обидел.
05 февраля 2017
Царь обезьян (День российской науки. 8 февраля) (2017-02-08)
Ветер свистел в пустых клетках питомника.
Заведующий второй лабораторией (первой, впрочем, давно не существовало) смотрел через окно, как сотрудники перевязывают картонные коробки и укладывают их в контейнер. Собственно, и второй лаборатории уже не было, заведовать стало нечем. Сейчас они вывозили только самое важное — то, чем предстояло отчитываться за чужие деньги. Заведующий понимал, что это не просто графики и цифры — для кого-то это будущая работа за океаном, и папки в коробках станут для него залогом сытой жизни.
А пока он сидел с заместителем и, пользуясь служебным положением, пил виноградный самогон из лабораторной посуды. Самогон было достать куда проще, чем спирт, и запас был велик.
Ещё один человек наблюдал за погрузкой, казалось, не шевелясь.
Старик-сторож сидел на лавочке и смотрел, как запирают и пломбируют контейнер на грузовике. Точно так же смотрели на происходящее обезьяны из своих клеток.
Он всю жизнь состоял при этих обезьянах, причём сначала думал, что это обезьяны состояли при нём.
Старик стал сторожем давным-давно, когда вернулся в этот приморский город со странным грузом. С тех пор он видел обезьян больших и маленьких, умных и глупых. Он видел, как они рождаются и как умирают — и он жёг их, умерших своей смертью или павших жертвой вивисекции и точно так же исчезнувших в большой муфельной печи.
Старик был ветераном — в разных смыслах и оттенках этого слова. Вернее, во всех — когда-то его отец поднял красный флаг над домом губернатора, а затем они вместе ушли в Красную гвардию. Отца убили через месяц, а вот он воевал ещё долгие годы, пока не вернулся сюда, в родной город. Старик был ветераном и потому, что на истлевшем пиджаке у него болталась специальная ветеранская медаль, и потому что был он изувечен в сраженьях, о которых забыли все историки.
Теперь начиналась новая война, и старик знал, что её не переживёт. Он жил долго, как и полагалось горцу, но подходил его срок, и теперь он вспоминал прошлую жизнь, её мелочи и трагедии, всё чаще и чаще.
Что было главным? То, как они с отцом, скользя по мокрой от осеннего дождя крыше, лезли к флагштоку? То, когда родился его сын, который стал героем и начальником пароходства и которого он теперь пережил? Вся остальная жизнь была монотонной и подчинялась режиму жизни Питомника.
Нет, всё это было не то, и медали звякали впустую. Поэтому он возвращался к давней истории, когда его вызвали в политотдел Туркестанского военного округа и велели идти за кордон, сняв военную форму…
Но тут пришёл Заведующий. Старик любил этого русского — потому что
