Читаем без скачивания Пушкин и финансы - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отдельная запись С. Л. Пушкина на передачу части села Кистенева сыну была утверждена 27 июня 1830 г. В ней от лица Сергея Львовича приводилось следующее условие отделения ему двухсот кистеневских душ «с женами и рожденными от них детьми»: «….он, сын мой, до смерти моей волен с того имения получать доходы и употреблять их в свою пользу, также и заложить его в казенное место или партикулярным лицам, продать же его или иным образом перевесть в постороннее владение, то сие при жизни моей ему воспрещаю; после же смерти моей волен он то имение продать, подарить и в другие крепости за кого-либо другого укрепить, притом засим отделом предоставляю ему, сыну моему, Александру, право после смерти моей из оставшегося по мне прочего движимого и недвижимого имения требовать следующей ему узаконенной части, напредь же сей записи означенное отдельное ему, сыну моему, по оной имение, никому от меня не продано, ни у кого ни с чем не укреплено, ни за что не отписано, цену ж тому имению по совести об’являю государственными ассигнациями восемьдесят тысяч рублей» (далее следует подпись самого С. Л. Пушкина и семи свидетелей, среди которых был и П. А. Вяземский). В тот же день, 27 июня 1830 г., отдельная запись была переписана в книгу Петербургской гражданской палаты, а С. Л. Пушкин внес необходимую плату за гербовую бумагу «двухсотрублевой цены», «припечатание» (т. е. за приложение печати) и «записку» (копирование в книгу)[325].
После совершения отдельного акта Петербургская гражданская палата послала сообщение в Нижегородскую гражданскую палату о разрешении на выдел из имения 200 душ, предупредив о запрещении на продажу или перевод их другому лицу при жизни С. Л. Пушкина.
19 июля 1830 г. Пушкин приехал из Москвы в Петербург и пробыл там три недели. Встреча отца и сына была очень теплой. Поэт поблагодарил отца за отдельную запись на Кистенево. Особого разговора заслуживает пункт записи, ограничивающий Пушкина во владении имением. В силу этой оговорки часть Кистенева, принадлежавшая поэту, после его смерти вновь отошла к С. Л. Пушкину, но уже с долгом по займу Опекунского совета, сделанному А. С. Пушкиным. То есть заем получал и тратил сын, а расплачивался за него отец – Опека над детьми и имуществом Пушкина от займа устранилась. Копия с отдельной записи находилась в делах Опеки, и для нее это была существенная справка, поскольку среди милостей скончавшемуся поэту Николаем I было предписано: «Заложенное имение отца очистить от долга»[326]. За этим приказанием стояло намерение, подсказанное Жуковским, «очистить» от долгов имение, в котором, как сначала предполагалось, будет похоронен Пушкин (таковым считали Михайловское, принадлежавшее, кстати, не отцу, а матери поэта). С. Л. Пушкин настаивал на буквальном исполнении высочайшей воли (в этом его, конечно же, поддерживал Л. С. Пушкин), но Жуковский отклонил их претензии.
Ввод во владение имением
«На днях отправляюсь я в нижегородскую деревню, дабы вступить во владение оной», – сообщал Пушкин А. Н. Гончарову в письме от 24 августа 1830 г. По приезде туда (это было 3–4 сентября) отдельная запись была передана болдинскому крепостному, конторщику Петру Кирееву, которому Пушкин поручил вести дело в Сергачском уездном суде. В ближайшую неделю после приезда (не позднее 11 сентября) Пушкин подал прошение о вводе во владение имением Кистенево в Сергачский уездный суд, здесь же была произведена так называемая явка отдельной записи[327].
11 сентября 1830 г. прошение Пушкина было подано в Сергачский уездный суд и передано в повытье (канцелярию) с приказанием «о введении означенного господина Пушкина вышеуказанным имением законным порядком во владение, со взятьем от него в приеме оного расписки, а от крестьян о бытии у него в должном повиновении и послушании подписки». 12 сентября был отдан указ Сергачскому земскому суду, исполнительному органу уездного суда. «Надо сказать, – писал П.Е. Щеголев, – что срочность проявлена была необыкновенная»[328]. 16 сентября 1830 г. в Кистенево приехали три чиновника земского суда. Рукой секретаря суда И. М.Ясницкого[329] был составлен вводный лист на владение имением, который представлял собой «расписку» Пушкина (ее удостоверил дворянский заседатель, губернский секретарь Д. Е. Григорьев) в том, что он принял имение в сельце Кистенево, на которое отец ему дал отдельную запись. В расписке фигурировали двести душ «мужеска пола» с семействами, «крестьянским строением и заведениями», скотом, птицей и приходящеюся на них землею, лесом и покосами[330].
В тот же день составили еще один важный документ – от имени кистеневских крестьян «мужеска пола» был подписан земским старшиной Капитоном Петровым присяжный лист новому владельцу поместья[331]. В нем было поименовано 68 кистеневских мужиков (с учетом членов их семей «мужеска пола» это и были те самые 200 крепостных), но, что любопытно, список от 16 сентября 1830 г. не совпадает с более поздним, в котором фигурировало 69 фамилий. Воссоздавая картину выдела кистеневских крестьян, Щеголев писал: «Приехали власти и стали делить мужиков»[332]. Дележ этот имел чисто формальный характер, поскольку им должны были заниматься владельцы имения. Вопрос о том, кто именно из кистеневских крестьян отходит к А. Пушкину, а кто остается за С. Пушкиным, был впоследствии пересмотрен, поэтому в части, принадлежащей поэту, стали числиться уже другие мужики. Присяжный лист был сшит, что называется, на скорую руку. Подтверждение этому мы еще увидим в документах Нижегородского губернского правления.
Все эти действия власти выглядят как рутина, а между тем они несли в себе глубокий смысл, связанный с идеологией самодержавно-крепостнического государства (в пушкиноведческих комментариях он, к сожалению, не отмечен). Земский суд, выполняя свою функцию, удостоверил то, что 200 крепостных (а также женщины, входящие в эти семьи) вверены дворянину, который взял за них ответственность перед коронной администрацией, и что они знают своего господина и подтверждают свою верность ему. Администрации нужно было знать имя помещика, который будет отвечать перед ней за подушный оклад, рекрутский набор, дорожную повинность и т. п. «Около трех недель прошло для меня в хлопотах всякого роду– я возился
