Читаем без скачивания Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru) - Канта Ибрагимов

Однако все это второстепенное. Главное, он разом бросил вредные привычки, и если через три дня не выдержал, вновь закурил, зато о спиртном ни разу не вспомнил. Плюс к этому, каждый день все увеличивающиеся прогулки, физзарядка, словом, стал следить за собой, а сердце, вроде, больное сердце, вообще не слышно, не болит, лишь от радости скорой встречи иногда екнет.

Недаром Цанаев — ученый, провел целое исследование перед поездкой: Драммер — город-спутник столицы Осло, а там у моря кампус — отдельный научный городок. Цанаев, не без труда, да нашел лабораторию, где работала Аврора: объяснили, Таусова отпросилась, может, заболела. Он узнал, где она живет, а она за день до его визита съехала, куда — неизвестно. Еще три дня Цанаев без толку слонялся по научному городку, лишь поздно ночью возвращался в отель. Аврора исчезла, он не мог ее найти, и тогда на третий день он не выдержал, нашел какой-то паб и там от жажды начал с пива, а потом перешел на крепкие напитки, стал ко всем приставать, спрашивая Аврору, и вдруг, он, вроде, отрезвел: она сидит перед ним — строгая, даже суровая:

— Вы для этого сюда приехали? Опозорить меня, всех нас? Пить могли бы и в Москве.

Цанаев тяжело дышал, изо всех сил хотел прийти в себя, но у него уже и язык еле поворачивался:

— Аврора! Аврора! — только это он смог громко сказать.

— Не шумите, — Аврора вскочила, от неловкости оглядывалась. — Вставайте, я вас отвезу. Где вы остановились?

Дальнейшее Цанаев помнит фрагментарно. В пабе он задел, то ли опрокинул соседний столик, кого-то грубо толкнул, и Аврора извинялась. На улице его стало тошнить; он не помнит, вырывал или нет. А в такси, куда его с трудом усадили, вконец развезло, мир перевернулся, все рвалось наружу, и он более ничего не помнит. А пришел в себя от ужасной головной боли и жажды. Полумрак, откуда-то свет и какой-то шорох. От его стонов, как ангел, неожиданно появилась Аврора, и словно зная желание:

— Выпейте это, вам полегчает.

Он залпом осушил довольно емкий бокал. После этого долго сидел, тупым отрешенным взглядом упершись в пол, иногда выдавая отрыжку, и когда в его сознании мир, вроде бы, чуточку просветлел, чувствуя ее близость, он неожиданно прошептал:

— Аврора, я люблю тебя! — не услышав ответа, он поднял голову, повторил громче: — Аврора, я люблю тебя! — видя, как она, кинув сожалеющий взгляд, уходит, вдруг бросился к ней, пытаясь обнять, поцеловать, положить на диван.

Он помнит борьбу, и что проиграл, больше ничего не помнит… А когда очнулся, уже светло, откуда-то манящий аромат кофе и чего-то еще вкусного, жареного.

Цанаев тяжело встал, с ужасом обхватил голову. Он спал в костюме, только туфли сняты. Весь измят, брюки грязные, воняют, следы блевотины. Да кошмар в ином: он в жизни в постели не мочился. От стыда готов был сквозь землю провалиться.

— Гал Аладович, вы проснулись? — он вздрогнул от голоса Авроры.

Её не видно, тон отнюдь не жестко-повелительный, скорее, участливый.

— На стуле — вешалка для одежды, белье положите в пакет. Там же халат. Вешалку и пакет повесьте на ручку двери, — у него выбора не было, он исполнил ее просьбы. — Я в прачечную, — он увидел лишь ее руку, — через пару часов вернусь. Завтрак на столе, ванная рядом, разберетесь, — хлопнула входная дверь.

Жилплощадь очень маленькая, как раз для неприхотливой Авроры.

Цанаев долго принимал душ, после с аппетитом ел, — желудок горел, когда позвонила Аврора:

— Гал Аладович, у вас все нормально? В холодильнике есть еда.

Через час она вновь позвонила:

— Я уже рядом. Вы пройдите, пожалуйста, в комнату.

Цанаев вновь увидел лишь ее руку. Одежда свежая, аж пахнет. Он оделся. К сожалению, совесть так не выстирать: он мучается.

— Вы будете пить чай?

Маленькая кухня, маленький, уже накрытый стол, но она не садится, стоит в дверях.

— Садись, сядь, пожалуйста, — умоляет Цанаев.

— Я и так нарушила все каноны чеченской девушки.

— Какие «каноны»? — раздражен Цанаев. — Ничего не случилось.

— Случилось, — вдруг повысила голос Аврора. — Что вы еще хотите?.. К себе в дом сама привела! От алкоголя разве добро будет?

— Ты хочешь сказать, от алкоголика?

— Я хочу сказать, что это для меня позор. И этот изъян не отмоешь.

— Да о чем ты говоришь? — развел руками Цанаев. — Кто видел? Чеченцев тут все равно нет, а этим — сама знаешь.

— При чем тут «чеченцы» и «эти»? Бог все видит. А совесть моя? Вы хоть помните, что чудили?

И тут у Цанаева вырвалось, ляпнул, что думал:

— А ты хоть девственница?

— Ах! — воскликнула Аврора, зубы заскрежетали, дернулась, будто молнией прошибло, и такое напряжение, даже Цанаева ток прошиб. Виновато он уставился на нее. А ее лицо скривилось, а потом позабытая маска-улыбка, как защитная реакция; но и она не помогла — слезы ручьями покатились, она закрыла лицо, убежала.

— Прости, прости Аврора, — Цанаев теперь был в тесноватом коридоре, а она — в единственной комнате, где он спал. — Прости меня.

— Уходите, уйдите из моей жизни, навсегда.

Цанаев торопливо обулся, хотел было выйти, прикрыл дверь, нервничая, долго переминался с ноги на ногу в коридоре.

— Вы еще не ушли?

— Аврора, у меня денег нет… То ли потерял, может, пропил. Куда я?.. Чужая страна. Никого не знаю. Одолжи.

— Подождите на улице, — злобы не уловил Цанаев в ее голосе. А она: — Нет. Не выходите. Подождите на кухне. Я быстро.

Цанаев вновь очутился на кухне, понял, что Аврора молится. После этого он исполнял все ее пожелания.

Вечерним рейсом он вылетал в Москву.

— Спасибо, — говорил Цанаев. — Спасибо, что провожаешь.

— Я боюсь, что вы вновь начнете пить, все пропьете.

Теперь он обиделся, насупился, до спецконтроля молчал и у самой черты вдруг спросил:

— Аврора, а ты как узнала, что я лечу?

— Ваша супруга сказала.

— Она знала твой телефон?

— Как-то узнала. Здесь, в Норвегии, ведь немало чеченцев проживают.

— Да, — подтвердил Цанаев, задумался. — Кстати, у нее двоюродная сестра здесь живет… А что она тебе наговорила?

— У нее спросите, — она глянула прямо в его глаза. — В одном она оказалась права.

— В чем? — дернулся Цанаев, и видя, что Аврора упорно молчит. — В том, что я напьюсь? Я полтора месяца не пил, даже больше. А вчера… вчера я сорвался… Ты ведь исчезла, стала скрываться от меня.

— Я не от вас скрывалась, — перебила Аврора.

— А от кого? — оторопел Цанаев.

— От вашей жены. Прощайте, — она развернулась, быстро стала удаляться;

Цанаев, словно только проснулся, долго смотрел ей вслед, и когда она уже стала исчезать в толпе, бросился за ней:

— Аврора! Аврора! — кричал он, как сумасшедший.

Она остановилась, смутилась:

— Гал Аладович, — уже строгие, повышенные нотки появились в ее тоне и в жестах, — вы ведете себя…

— Прости, прости, — от бега задыхался он. — Аврора, послушай меня.

— Я послушала вашу жену и не хочу, даже боюсь, с вами впредь общаться. Прощайте, — она хотела уйти, но он схватил ее, тут же одернулся.

— Что вы себе позволяете? — она гневным взглядом измерила его с ног до головы. — Счастливого пути. Не опоздайте на рейс.

Она растворилась в толпе, а Цанаев, как вкопанный, простоял минут пять на том же месте. Он слышал, что уже не в первый раз объявляют посадку на Москву, однако глаза искали иное, и он уже был у барной стойки, как его легонько тронули:

— Гал Аладович, я вас умоляю, — ее голос был очень участливым. — Вы ведь в Грозном почти не пили. Отчего вы так сломались?

— Аврора, Аврора, ты позволишь мне звонить? — его глаза увлажнились, он дрожал. — Прошу тебя. Ты нужна мне… Клянусь, я больше пить не буду.

— Тогда можно.

— Правда? — он широко, словно ребенок, зачарованно улыбнулся. — Ты будешь отвечать? Мы ведь будем видеться?

— Да-да, вы опаздываете, — она уже подталкивает его.

Не говоря ни слова, они вновь дошли до линии спецконтроля.

— Доброго пути.

— Постой, — он весь вспотел, вытер пот со лба, почистил руку о пиджак и кончиком пальцев тронул ее кисть. Она не одернула. — Я больше пить не буду… Я хочу жить. Я хочу рядом с тобой жить.

— Вы опаздываете, — она его толкнула, дверь спец-контроля автоматически закрылась за ним.

Как только самолет приземлился, Цанаев получил SMS-ку «Берегите себя. Аврора». Он стал по этому номеру звонить — телефон отключен. У него настроение испортилось и более не улучшилось, потому что после Европы сама атмосфера аэропорта Шереметьево с этими пограничниками и навязчивыми таксистами действовали угнетающе.

Еще хуже обстояло дело дома. Жена встретила его подбоченясь:

— Ну что, вернулся? А что ж ты там не остался? Ха-ха, даже этой старой деве такая пьянь не нужна… И так денег нет, а он на всяких шлюх… Не трожь меня. Я милицию вызову… Лучше работай, как все, деньги в дом приноси.