Читаем без скачивания Дневники св. Николая Японского. Том ΙV - Николай Японский

— Скоро ли это сделается?

— Быть может, в неделю, а быть может, и в месяц; когда кончится, тогда я дам вам знать.

— Нам надо поскорей! Ответ скорей! Мы не можем терпеть! — и так далее. Загалдели в несколько голосов. Что было делать, как, поджавши руки, молча смотреть на них?

— Мы недовольны решением и по прежнему прошению, — возгласил один из них.

— Это чем же?

— Да вот по тому пункту, что о. Алексей Савабе разглашает тайны, которые узнает на проповеди.

— Что же, у вас есть какое–нибудь новое доказательство, кроме того, что вы сказали? Если есть, скажите теперь.

На это все замолчали.

— Мы недовольны еще, что вы не утвердили выбранного нами казначея.

— Я же вам объяснил, что это потому, что вы выбрали человека, никогда в Церковь не заглядывающего.

Все это еще членораздельные возгласы, на которые можно было отвечать, поняв их; но беспорядочное галденье усиливалось все больше и больше; постояв и послушав, я ушел из комнаты, велел Ивану перенести приготовленный чай в гостиную и притворить ее; напился чаю, вошел в свою комнату, чтобы взять ключ, сказал еще пребывавшим там мутителям, что «кончивши исследование, дам им знать», и ушел в библиотеку.

Вперед пусть будет непременным правилом: «Говорить только с двумя депутатами, требовать в подобных случаях, чтобы избирали из себя не больше двух и присылали и для разговора со мной; пришедши пусть приносят с собой удостоверение от прочих гиюу, или христиан вообще, что они уполномочены на переговоры».

Недолго побыл я в библиотеке, когда секретарь Нумабе пришел позвать: «Отцы Павел и Алексей Савабе желают видеть меня». Я обрадовался приходу их, думал — это вследствие вчерашнего приглашения мною о. Алексея; стал тотчас же рассказывать, как вчера присланные ими Секи, Ооуци и прочие удивили меня непониманием дела и отказом послужить уяснению правды в пользу своих «симпу». О. Павел Савабе открывает уста, и о ужас! Начинает сыпать теми же выражениями, что я слышал от П. Секи, Ооуци и других. Всматриваюсь в него — лицо искаженное гневом; у его сына лицо тоже гневное и бледное.

— Что с вами, оо. Павел и Алексей? Ужели вы хотите мне помешать вам же послужить, вашу честь защитить? — спрашиваю.

— Мы надеялись на вас; вы обещали, что не измените «решение» (кеттей), а выходит совсем другое.

— Разве я изменил решение? О. Алексей, вы до сего часа состоите священником Церкви в Коодзимаци?

— Состою.

— Но мутители просили взять вас оттуда, разве их просьба исполнена? Разобравши их прошение, я решил, что вы неизменно остаетесь священником там же — когда же отменено то решение?

— Вы приняли от них другое прошение.

— Да, принял, но это не значит, чтобы я изменил прежнее решение. Это дело совсем другое, уклоняющееся в сторону от первого; в новом прошении сто двенадцать домов подписались против о. Алексея, и только семь домов остаются за него; я не верю этому и хочу узнать истину и обличить обман, к которому прибегли собиравшие подписи.

— Их нужно наказать за это, — гневно восклицает о. Павел.

— Они и будут наказаны разоблачением обмана.

— Пантелеймона Сато нужно наказать отрешением от должности учителя Семинарии.

— Чему же это поможет?

Едва я вымолвил эти слова, как о. Павел, пылающий гневом, схватился с места:

— Прощайте! В последний раз видимся! Я оставляю священство!

И ушел, оставив меня с разинутым ртом от изумления.

О. Алексей остался, и я с ним продолжал толковать, убеждая не мешать мне защитить имя и честь отцов Савабе. Но тут я с грустью понял, что неблагодарнейшее из дел — убедить глупого и упорного вместе. О. Алексей повторял на все лады чужими словами укор мне, будто я неверен своему обещанию, будто слушаю их противников и соглашаюсь с ними, что они с отцом при этом не могут служить и прочее, и прочее. Бросив, наконец, попытки убедить его совершенно в противном, я замолчал, опустив голову и дал волю ему говорить, что хочет, видя на опыте, что вдолбить резон в голову упрямого глупца труд столь же тщетный, как вколотить гвоздь в мякину. «А, может, и то, — думалось мне, — что оо. Савабе принимают всю эту пертурбацию за мое дело, что это моя интрига против них. Из–за чего бы, кажись? Ну мало ли! Хоть бы из–за того, что они — хорошие люди». Коварство — совершенно в японском духе, и весьма естественно по себе заключить о другом.

Так или иначе, много неутешительных мыслей прошло через мою голову, пока о. Алексей говорил. Наконец он, заключив, должно быть, из моего молчания, что я тронут, спустился на ковер, преклонил голову и стал прощаться со своим священством в Коодзимаци, то же и тут долго говорил умягченным тоном. А я, крайне наскучив всею этою канителью, тянувшеюся более часа, встал и стал ходить по комнате. Когда он окончил и встал, я сказал ему:

— Вашего отречения от должности священника в Коодзимаци я не принимаю, как будто вы и не сказали его. Подумайте в продолжение трех дней, помолитесь, чтобы Господь внушил вам сотворить благое, и придете ко мне вновь поговорить.

— Не приду; это мое окончательное решение.

— Не придете, так я позову вас, во всяком случае этого вашего решения я не принимаю теперь.

Утро сегодня было особенно приятное: на душе так светло, покойно; а вечер такой туманный и слякотный! Таки всегда в жизни; коли первый глоток из чаши сладок, так и знай, что дальше горечь и мерзость.

13/26 августа 1902. Вторник.

Три новопоставленных священника отправились по своим местам: о. Яков Мацуда в Окуяма, о. Фома Маки в Токусима на Сикоку, о. Роман

Фукуи в Немуро, на Эзо. Благослови Бог их служение и сотвори его много плодным для Церкви и Царства Небесного!

Был Павел Цуда, старик–катихизатор из Сюзендзи, вместе с христианином оттуда, Ямада, который, впрочем, служит здесь, в Токио, состоя инженером, в заведывании которого железнодорожный путь, начиная от Симбаси до станции Сано по Тоокайдо. Сказал Ямада странную вещь: на этом участке каждые три дня бывает по одному самоубийству; большею частию молодежь из учащихся гибнет этою ужасною смертию, ложась на рельсы перед локомотивом. Вот что значит потеря веры в Бога и загробную жизнь, столь распространенная ныне в Японии! И как же не желать и не стараться, чтобы поскорее христианство распространилось в Японии?.. Привели они: Цуда — свою племянницу, Ямада — свою дочь (приемную — родную Эраста Нода, который приходится младшим братом Ямада) в нашу Женскую школу.

Без «Коодзимаци» дню как же обойтись? И на этот раз даже с приятным сюрпризом. Говорил я вчера Савве Хорие и о. Семену Юкава, что хорошо бы поручить собрание подписей в пользу Алексея Матфею Нива, бывшему катихизатору, человеку, преданному оо. Савабе, опытному и спокойному. Говорил и о. Алексею, чтобы он прислал Матфея ко мне, чтобы поручить ему это дело. Первые ничего мне не сказали на это, последний отрекся сделать, что я ему говорил. Утром сегодня, однако, не знаю, по чьему наущению, Матфей Нива явился ко мне, да и не один, а со стариком Есида — оба очень мирно и мягко настроенные. Выслушали они, что я им сказал, приняли хорошо и обещались собрать подписи к печати сторонников о. Савабе; Матфей Нива тут же показал список почти пятидесяти домов, по его мнению, расположенных к о. Савабе; некоторые из них, быть может, и не приложат печати, стесняясь мутителей, вынудивших у них подписи обманом, но что они отнюдь не желают удаления от них о. Савабе, то верно. Я дал им месяц срока на исполнение поручения. Помолившись перед образом и взяв благословение, они отправились. Помоги им Господи послужить умиротворению возмущенной Церкви!