Читаем без скачивания Унесенные ветром - Маргарет Митчелл

Раздираемая противоречивыми чувствами, она опустила глаза. Звук его голоса, прикосновение его руки мягко открывали двери, которые она для себя навсегда заперла. За этими дверями лежала красота былых дней, и грусть и тоска по ним наполнили ее душу. Но Скарлетт знала, что сколько бы красоты ни таилось в прошлом, она в прошлом и должна остаться. Человек не может двигаться вперед, если душу его разъедает боль воспоминаний.

Эшли выпустил ее подбородок, взял ее руки в свои ладони и нежно сжал.

– Помните… – сказал он, и в ее мозгу тотчас предупреждающе зазвенело: «Не оглядывайся назад! Не оглядывайся!»

Но она не обратила на это внимания, увлекаемая волной счастья. Наконец-то она понимала его, наконец-то они одинаково мыслили. Это мгновение было слишком бесценно – нельзя его потерять, какую бы оно ни повлекло за собой боль.

– Помните… – повторил он, и от звука его голоса, словно по волшебству, рухнули голые стены конторы и все эти годы куда-то ушли, и они, Скарлетт и Эшли, снова ехали верхом по сельским проселкам той далекой, давно минувшей весной. Он все говорил и крепче сжимал ее руку, и в голосе его звучала грусть и колдовские чары старых, полузабытых песен. Скарлетт слышала веселое позвякивание уздечки, когда они ехали под кизиловыми деревьями на пикник к Тарлтонам, слышала свой беззаботный смех, видела, как солнце блестит на золотистых, отливающих серебром волосах Эшли, любовалась горделивой грацией, с какой он сидит в седле. В голосе его звучала музыка – музыка скрипок и банджо; под эти звуки они танцевали тогда в белом доме, которого больше нет. Где-то вдали, в темных болотах, кричали опоссумы под холодной осенней луной, а на рождество от чаш, увитых остролистом, пахло ромовым пуншем и кругом сияли улыбками лица черных слуг и белых господ. И друзья былых дней, смеясь, вдруг собрались вокруг, словно и не лежали в могилах уже многие годы: длинноногие рыжеволосые Стюарт и Брент с их вечными остротами; Том и Бойд, похожие на молодых, необузданных коней; черноглазый пылкий Джо Фонтейн, Кэйд и Рейфорд Калверты, двигавшиеся с такой ленивой грацией. Были тут и Джон Уилкс, и Джералд, раскрасневшийся от коньяка; и шорох юбок и аромат Эллин. И над всем этим царило чувство уверенности, сознание, что завтрашний день может быть лишь таким же счастливым, как сегодняшний.

Эшли умолк, и они долго смотрели друг другу в глаза, и между ними лежала навсегда утраченная золотая юность, которую они в свое время так бездумно провели.

«Теперь я знаю, почему ты не можешь быть счастливым, – с грустью подумала она. – Раньше я этого не понимала. Не понимала я раньше и того, почему сама не могу быть счастлива. Но… впрочем, почему это мы говорим, будто два старика! – подумала она с тоской и удивлением. – Два старика, которые оглядываются на то, что было пятьдесят лет назад. А мы не такие уж старые! Просто столько всего произошло за это время. Все так изменилось, точно пролетело пятьдесят лет. Но мы же не такие ведь старые!»

Однако, взглянув на Эшли, она поняла, что он уже не тот молодой и блестящий юноша, каким был когда-то. Он стоял, нагнув голову, и отсутствующим взглядом смотрел на ее руку, которую продолжал держать в ладонях, и Скарлетт увидела, что его некогда золотистые волосы стали серыми, серебристо-серыми, как лунный свет на недвижной воде. И все сиянье, вся красота апрельского дня вдруг исчезли – она перестала их ощущать, – и грустная сладость воспоминаний опалила горечью.

«Не надо было мне поддаваться ему – дать увлечь меня в прошлое, – в отчаянии подумала она. – Я была права, сказав тогда, что никогда не буду оглядываться. Слишком это больно, слишком терзает сердце, так что потом ты уже ни на что не способен – все и будешь смотреть назад. Вот в чем беда Эшли. Он не может больше смотреть вперед. Он не видит настоящего, он боится будущего и потому все время оглядывается назад. Я прежде этого не понимала. Я не понимала Эшли. Ах, Эшли, дорогой мой, не надо оглядываться назад! Какой от этого прок? Не следовало мне допускать этого разговора о прошлом. Вот что получается, когда оглядываешься назад – на то время, когда ты был счастлив, – одна боль, душевная мука и досада».

Она поднялась, не отнимая у него руки. Надо ехать. Не может она больше здесь оставаться, думать о былом и видеть его лицо, усталое, грустное и такое замкнутое.

– Мы прошли длинный путь с той поры, Эшли, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал твердо, и пытаясь проглотить стоявший в горле комок. – Прекрасные у нас тогда были представления обо всем, верно? – И вдруг у нее вырвалось: – Ах, Эшли, все получилось совсем не так, как мы ждали.

– Так было и будет, – сказал он. – Жизнь не обязана давать нам то, чего мы ждем. Надо брать то, что она дает, и быть благодарным уже за то, что это так, а не хуже.

Сердце у Скарлетт вдруг заныло от боли и усталости, когда она подумала о том, какой длинный путь прошла с тех пор. В памяти ее возник образ Скарлетт О'Хара, которая любила ухажеров и красивые платья и намеревалась когда-нибудь – когда будет время – стать такой же настоящей леди, как Эллин.

Слезы вдруг навернулись ей на глаза и медленно покатились по щекам – она стояла и смотрела на Эшли тупо, как растерявшийся ребенок, которому ни с того ни с сего причинили боль. Эшли не произнес ни слова – только нежно обнял Скарлетт, прижал ее голову к своему плечу и, пригнувшись, коснулся щекою ее щеки. Она вся обмякла и обхватила Эшли руками. В его объятиях было так покойно, что неожиданно набежавшие слезы сразу высохли. Ах, как хорошо, когда тебя вот так обнимают – без страсти, без напряжения, словно любимого друга. Только Эшли, которого роднили с ней воспоминания юности, который знал, с чего она начинала и к чему пришла, мог ее понять.

Она услышала на улице шаги, но не придала этому значения, решив, что, должно быть, возчики расходятся по домам. Она стояла, застыв, и слушала, как медленно бьется сердце Эшли. Внезапно он резко оттолкнул ее, так что она не сразу пришла в себя от неожиданности. Она в изумлении подняла на него глаза, но он смотрел не на нее. Он смотрел поверх ее плеча на дверь.

Она обернулась. В дверях стояла Индия, смертельно бледная, с горящими, белыми от ярости глазами, а рядом Арчи, ехидный, как одноглазый попугай. Позади них стояла миссис Элсинг.

Она не помнила, как вышла из конторы. Но вышла она стремительно, тотчас же – по приказанию Эшли; Эшли и Арчи остались в конторе, а Индия с миссис Элсинг стояли на улице, повернувшись к Скарлетт спиной. Скарлетт помчалась домой, подгоняемая стыдом и страхом, и перед ее мысленным взором возник Арчи – Арчи со своей бородой патриарха, превратившийся в ангела-мстителя из Ветхого завета.

Дом стоял пустой и тихий в лучах апрельского заката. Все слуги отправились на чьи-то похороны, а дети играли на заднем дворе у Мелани. Мелани…

Мелани! Поднимаясь к себе в комнату, Скарлетт похолодела при мысли о ней. Мелани обо всем узнает. Индия ведь говорила, что скажет ей. О, Индия с наслаждением ей все расскажет, не заботясь о том, что может очернить имя Эшли, не заботясь о том, что может ранить Мелани, – лишь бы уязвить Скарлетт! Да и миссис Элсинг не заставишь молчать, хотя на самом деле она ничего не видела, потому что стояла позади Индии и Арчи, за порогом конторы. Но болтать языком она будет все равно. К ужину сплетня облетит город. А наутро к завтраку уже все будут об этом знать, даже негры. Сегодня вечером на торжестве женщины будут собираться группками в уголках и со злорадным удовольствием перешептываться: Скарлетт Батлер слетела со своего высокого пьедестала! И сплетня будет расти, расти. Ничем ее не остановишь. Не остановишь, даже если рассказать, как все было на самом деле, а ведь Эшли обнял ее только потому, что она заплакала. Еще до наступления ночи люди станут говорить, что ее застигли в чужой постели. А ведь все было так невинно, так хорошо! Вне себя от досады Скарлетт думала: «Если бы нас застигли в то Рождество, когда он приезжал на побывку из армии и я целовала его на прощанье… если бы нас застигли в саду Тары, когда я умоляла его бежать со мной… ох, если бы нас застигли в любое другое время, когда мы были в самом деле виноваты, это не было бы так обидно! Но сейчас! Сейчас! Когда он держал меня в объятиях, как друг…»

Но ведь никто этому не поверит. Никто из друзей не станет на ее сторону, никто не возвысит голос и не скажет: «Не верю, что она вела себя дурно». Слишком долго она оскорбляла старых друзей, чтобы среди них нашелся теперь человек, который стал бы за нее сражаться. А новые друзья, молча переносившие ее выходки, будут рады случаю пошантажировать ее. Нет, все поверят любой сплетне, хотя, возможно, многие и будут жалеть, что такой прекрасный человек, как Эшли Уилкс, замешан в столь грязной истории. По обыкновению, всю вину свалят на женщину, а по поводу мужчины лишь пожмут плечами. И в данном случае они будут правы. Ведь это она кинулась к нему в объятия.