Читаем без скачивания Белые зубы - Зэди Смит

— Мне неудо… Думаю, не стоит зацикливаться на семейном положении… я вовсе не хотела вас смутить, мистер Икбал. Просто мне было бы… если бы вы… говорили «миз».

— Миззз?

— Миз.

— Это некий лингвистический гибрид слов «миссис» и «мисс»? — с неподдельным интересом спросил Самад, не замечая, как дрожит нижняя губа Кейти Минивер. — Так говорят про женщину, которая либо потеряла супруга, либо не может найти себе нового?

Алсана со стоном уронила голову на руки.

Самад что-то трижды подчеркнул в своих листках и снова обратился к родительскому комитету.

— Праздник урожая.

Ерзание, почесывание, перекладывание ног и пальто.

— Да, мистер Икбал, — произнесла Кейти Минивер. — Что такое с праздником урожая?

— И менно это я и хочу узнать. Что значит праздник урожая? Что за праздник такой? По какому поводу? И почему мои дети должны его отмечать?

Директриса миссис Оуэнз, элегантная светловолосая женщина с мягким выражением лица, наполовину скрытого «рваным» бобом, сделала Кейти знак, что берет этот вопрос на себя.

— Мистер Икбал, мы довольно подробно рассматривали проблему религиозных праздников на осеннем заседании. Вам, несомненно, известно, что в нашей школе проводится большое количество самых разных религиозных и светских мероприятий, в числе которых Рождество, Рамадан, китайский Новый год, Дивали,[38] Йом Киппур, Ханука,[39] день рождения Хайли Селассие[40] и дата смерти Мартина Лютера Кинга. Праздник урожая, мистер Икбал, также является данью широте религиозных взглядов, царящей в нашей школе.

— Ясно. Миссис Оуэнз, что, в школе Манор много язычников?

— Язычников… боюсь, я не по…

— Очень просто. Христианский календарь насчитывает тридцать семь религиозных праздников. Тридцать семь. У мусульман их девять. Всего только девять. Да и те теснит дикий наплыв христианских торжеств. Итак, мое предложение очень простое. Давайте вычеркнем у христиан все праздники языческого происхождения, тогда у детей получится в среднем… — Самад сверился с листком —…двадцать свободных дней, в которые можно будет отмечать, например, декабрьский Лейлят аль-кадр, январский Ид аль-фитр и апрельский Ид аль-адха.[41] И прежде всего, как мне кажется, нужно вычеркнуть эти урожайные дела.

— Боюсь, — сказала миссис Оуэнз, вооружившись своей приятной, но каменной улыбкой и подводя зрителей к кульминационному моменту, — не в моей скромной юрисдикции стереть христианские праздники с лица земли. Иначе я бы отказалась от Рождества — тогда мне не приходилось бы до изнеможения возиться с чулками для подарков.

В ответ на эту реплику по комнате прокатился смешок, но Самад и бровью не повел.

— Итак, вот что я думаю. Этот самый праздник урожая не является христианским праздником. Где в Библии сказано: Ибо должно тебе взять из буфета твоих родителей еду и принести на школьный праздник, а мать твоя пусть испечет тебе хлеб в форме рыбы? Это же сущее язычество! Где, скажите, говорится: Отнеси пачку замороженных рыбных палочек престарелой карге из Уэмбли?

Миссис Оуэнз, не привыкшая к такому сарказму (учителя ограничивались колкостями вроде: «Мы что, в хлеву живем? У вас дома, наверное, такой же свинарник!»), нахмурилась.

— И все-таки, мистер Икбал, не стоит упускать из виду благотворительный аспект этого праздника. Приносить еду пожилым людям похвально, пусть даже это и не сказано в Писании. Библия также умалчивает о том, что на Рождество нужно ставить на стол индейку, однако мало кто на этом основании станет осуждать данный обычай. Честно говоря, мистер Икбал, о таких вещах чаще думают с точки зрения общества, а не религии.

— Бог — вот общество человека! — воскликнул Самад.

— Да, ммм… что ж, давайте проголосуем.

Миссис Оуэнз встревоженно оглядела комнату: не поднял ли кто руки.

— Кто еще так считает?

Самад сжал руку Алсаны. Жена пнула его в лодыжку. Он надавил на большой палец ее ноги. Она ущипнула его за бок. Он заломил назад ее мизинец, и она через силу подняла правую руку, ухитрившись при этом локтем левой ловко двинуть ему между ног.

— Спасибо, миссис Икбал, — произнесла миссис Оуэнз, а Джанин и Эллен одарили Алсану жалостливыми, печальными улыбками, припасенными специально для порабощенных женщин Востока.

— Кто за то, чтобы вычеркнуть праздник урожая из списка школьных мероприятий…

— На основании его языческих корней.

— На основании определенных языческих… коннотаций. Поднимите руки.

Миссис Оуэнз оглядела класс. Поднялась, зазвенев многочисленными браслетами, рука Поппи Берт-Джонс, той самой хорошенькой рыжеволосой учительницы музыки. Вызывающе вскинули руки Маркус и Джойс Чалфены, постаревшие хиппи в псевдо-индийских нарядах. Тогда Самад выразительно посмотрел на Клару и Арчи, застенчиво пристроившихся у стены напротив, и над толпой медленно поднялись еще две руки.

— Кто против?

Взвились остальные тридцать шесть рук.

— Заявление отклонено.

— Солярный Совет ведьм и гоблинов школы Манор пришел бы в восторг от такого решения, — сказал Самад, усаживаясь на место.

Когда после собрания Самад вышел из туалета с неудобными маленькими писсуарами, к нему в коридоре подскочила рыжеволосая учительница музыки Поппи Берт-Джонс.

— Мистер Икбал!

— Да?

Она протянула бледную веснушчатую руку с длинными пальцами.

— Меня зовут Поппи Берт-Джонс. Я веду у Маджида и Миллата пение и оркестр.

Вместо недействующей правой руки, которую она норовила пожать, Самад подставил ей здоровую левую.

— Ой, простите!

— Нечего страшного. Она не болит. Просто не двигается.

— Хорошо. То есть хорошо, что не болит.

Она обладала природным обаянием. Ей можно было дать лет двадцать восемь, от силы тридцать два. Стройная, хрупкая, с по-детски торчащими ребрами и висящей грудью с приподнятыми сосками, она стояла перед ним в белой блузке с вырезом, стареньких джинсах и серых теннисных туфлях. Буйные темнорыжие волосы забраны в небрежный хвост. Вся в веснушках. Стоит и улыбается Самаду милейшей, немного глуповатой улыбкой.

— Вы хотите поговорить о близнецах? Что-то случилось?

— Нет-нет… у них все хорошо. У Маджида не всегда получается, но он так хорошо учится, что, думаю, ему не до флейты, зато Миллат — отличный саксофонист. Нет, я просто хотела вам сказать, что вы там были правы. — Она ткнула большим пальцем в воздух за плечом. — На собрании. Мне этот праздник урожая тоже кажется нелепым. Хочешь помочь старым людям — голосуй за другое правительство, а не носи им коробки с едой. — Она снова улыбнулась и поправила выбившуюся прядь.

— Чрезвычайно обидно, что многие другие с нами не согласны, — сказал Самад, который от этой второй улыбки потеплел и ощутил легкое посасывание в своем безупречном пятидесятисемилетнем желудке. — Похоже, мы сегодня в меньшинстве.

— За вас стояли Чалфены — очаровательные люди, интеллектуалы. — Она понизила голос, словно речь шла о каком-то экзотическом заболевании. — Он ученый, а она специалист по садоводству, но совершенно не зазнаются. Мы с ними поговорили, они считают, что вам нужно дальше отстаивать свою точку зрения. Я подумала: а что, если летом нам это еще раз обсудить, а в сентябре выдвинуть ваш проект на повторное голосование? Ближе к делу все продумаем, может, напечатаем брошюры и еще что-нибудь сделаем. Потому что я, знаете ли, очень интересуюсь индийской культурой. А праздники, о которых вы говорили, намного… ярче и в плане музыки, и в плане оформления. Будоражат воображение! — сказала в самом деле взбудораженная Поппи Берт-Джонс. — Это было бы очень хорошо — в смысле, для детей.

Самад не сомневался в том, что эта женщина не может испытывать к нему ни малейшего физического интереса. И все же он огляделся, нет ли поблизости Алсаны, все же нервно позвенел в кармане ключами от машины, все же ощутил, как от страха перед Богом сжалось сердце.

— На самом деле я не из Индии. — Самад произнес эту фразу, которую в Англии ему приходилось часто повторять, бесконечно дружелюбнее, чем обычно.

Поппи Берт-Джонс взглянула на него удивленно и разочарованно.

— Не из Индии?

— Нет. Я из Бангладеш.

— Бангладеш…

— Бывший Пакистан. А еще раньше Бенгал.

— А, понятно. То есть это одна и та же страна.

— Да, примерно в тех же границах.

Ненадолго повисло тягостное молчание, и Самад отчетливо понял, что хочет эту женщину больше, чем любую другую за последние десять лет. Вот такие дела. Желание не потрудилось осмотреться на местности, проверить, нет ли рядом соседей, — просто вышибло дверь и ворвалось в дом. Самада затошнило. Он сообразил, что на его лице, как в кривом зеркале, гипертрофированно отражается весь спектр чувств, от вожделения до ужаса, пока он мысленно оценивает Поппи и все физические и метафизические последствия их знакомства. Лучше что-нибудь говорить, а то будет хуже.