Читаем без скачивания Другая жизнь - Филип Рот

— А что вам, собственно, до того, молюсь я или нет? — Поскольку я был чужаком в этом месте, я не удосужился сообщить ему, что считаю молебны ниже своего достоинства. — Дайте мне спокойно постоять в сторонке и посмотреть, что тут происходит.

— Вы из Штатов? Откуда? Бруклин? Калифорния?

— А вы сами откуда?

— Как это откуда? Я — еврей. Пошли.

— Послушайте, молодой человек, я же не критикую ни вашу приверженность религиозным обрядам, ни ваш наряд, ни ваш внешний вид, я даже пропустил мимо ушей ваши намеки на мою неполноценность, так почему же вы так обижаетесь на меня? — Он абсолютно не казался обиженным — это я пытался перевести нашу дискуссию в более высокие сферы.

— Мистер, вам делали обрезание?

— Хотите, чтобы я нарисовал вам мой портрет в полный рост?

— У вас жена — шикса, — внезапно объявил он.

— Не так уж трудно прийти к этому заключению, как вы пытаетесь изобразить. — Но на бескровном лице моего собеседника не отразилось ни изумления, ни дружеской заинтересованности — на меня пристально смотрела пара равнодушных глаз, в которых не светилось ничего, кроме непонимания моего дурацкого упрямства. — Все четыре мои жены были шиксами, — заявил я.

— А почему, мистер?

— Вот такой уж я еврей, парниша.

— Ну, пошли, — приказным тоном проговорил он, давая понять, что пора прекращать дурить и исполнять что велено. — Послушайте, как только вы сделаете это, вы почувствуете себя совсем другим человеком. — Может, потому, что он недопонял, что я ему говорил, или потому, что хотел довести меня до белого каления и тем самым выдворить неискоренимого грешника из этого святого места, или же потому, что хотел исправить мелкую старинную ошибку и лишить меня маленькой складочки на члене, или же потому, что ему было до смерти необходимо, как умирающему от жажды — стакан воды, чтобы в этом мире появился еще один правоверный еврей, он меня не отпускал. Он стоял, повторяя «пошли», а я так же упрямо не двигался с места. Я не совершал ничего дурного и не нарушал никакие религиозные обычаи — я просто отказывался подчиняться его желаниям и не хотел спасаться бегством, как чужак, незаконно вторгшийся в святая святых. Я не понимал, сделал ли я что-нибудь не так с самого начала или, быть может, мой собеседник был слегка «ку-ку», хотя при дальнейших рассуждениях я пришел к выводу, что, с его точки зрения, винтиков не хватает в голове именно у меня, поскольку из нас двоих сумасшедшим должно называть того, у кого было четыре жены, и все — не еврейского происхождения.

Минуту спустя я вышел из подземелья и, в последний раз окинув взглядом площадь, минареты, луну, купола и Стену Плача, собрался идти прочь, как кто-то бросился ко мне с диким возгласом:

— Это вы!

Дорогу мне пересек высокий молодой человек с редкой бороденкой, который с ходу чуть не заключил меня в объятия. Он еле переводил дух — то ли от возбуждения, то ли оттого, что несся за мною со всех ног, я точно сказать не мог. И к тому же он заливался от хохота, смеясь ликующим, эйфорическим смехом. За всю свою жизнь я еще не встречал человека, который был бы так рад встрече со мной.

— Неужели в самом деле это вы! Здесь! Вот здорово! Я прочел все ваши книги! Вы написали о моей семье! Ластиги из Вест-Оранж![52] В вашем «Высшем образовании»! Это про них! Я ваш самый большой поклонник во всем мире! Ваша лучшая книга — «Смешанные чувства», даже лучше, чем «Карновски»! А как это так получилось, что вы в картонной ермолке? Вы должны носить красивую расшитую кипу, такую как у меня! — Он показал мне свою прикрывающую макушку шапочку, которая была прикреплена заколкой к волосам, — он так гордился своей тюбетеечкой, словно ее орнамент был разработан дорогущим парижским модельером. На вид моему собеседнику было лет двадцать пять — высокий, темноволосый и по-юношески привлекательный американец; одет он был в хлопчатобумажный тренировочный костюм мышиного цвета, на ногах — красные кроссовки, а на голове — расшитая кипа. Беседуя со мной, он пританцовывал на месте, балансируя на носочках и одновременно молотя воздух кулаками, как боксер перед выходом на ринг. Я даже не знал, что думать.

— Значит, вы — Ластиг из Вест-Оранж, — промолвил я.

— Я — Джимми Бен-Джозеф, Натан. Вы прекрасно выглядите! В жизни вы гораздо лучше, чем на фотографиях из ваших книг! Вы — такой симпатичный, честное слово! И вы только что снова женились! Она — номер четыре? Будем надеяться, что на этот раз у вас все сложится хорошо!

Я тоже рассмеялся вслед за ним:

— А откуда вы все это знаете?

— Я ваш большой поклонник. Я все про вас знаю. Я тоже писатель. Я написал целых пять книг. Это — «Книги Джимми».

— Ни одной не читал.

— Да они еще не опубликованы. А что вы тут делаете, Натан?

— Осматриваю достопримечательности. А вы что здесь делаете?

— Я молился о вашем появлении. Стоял здесь, у Стены Плача, и молился, чтобы вы пришли. И вы пришли!

— Ну ладно, будет вам. Успокойтесь, Джимми.

Я до сих пор не могу сказать, был ли он безумен или просто слегка не в себе, или же в нем всего-навсего бурлила энергия, переливаясь через край, — как в ребенке, одержимом маниакальной идеей, который уехал далеко от дома и теперь весело проводит время, кривляясь перед людьми и разыгрывая клоунады. Но когда я пришел к выводу, что все три характеристики соединились в одном флаконе, я начал потихоньку двигаться прочь, направляясь к низкому каменному барьеру и столику, где я позаимствовал ермолку. За воротами, как мне было видно через площадь, стояло несколько свободных такси. На одном из них я мог бы вернуться в гостиницу. Такие личности, как Джимми, могут показаться интересными, но раскусить их ничего не стоит за первые три минуты. Я и раньше притягивал к себе подобных психов.

Нельзя сказать, что он пошел за мной, — он бежал на несколько шагов впереди меня, все так же пританцовывая на носочках своих огненно-красных кроссовок, только, отходя от Стены, двигался он задом, а не передом.

— Я студент в ешиве[53] «Диаспора», — объяснил он мне.

— А разве существует такое заведение?

— Вы что, никогда не слышали о ешиве «Диаспора»? Она вон там, на вершине горы Сион. На самой вершине горы Царя Давида. Вы обязательно должны приехать к нам. И не только с визитом — вы должны приехать и остаться у нас. Ешива «Диаспора» просто создана для таких парней, как вы! Вы так долго жили вдалеке от еврейского народа!

— Так мне уже говорили. А сколько времени вы предполагаете пробыть здесь?

— В Эрец-Исраэль? Всю свою жизнь.

— А сколько вы уже здесь?

— Двенадцать дней.

У него было удивительно маленькое, с аккуратными чертами лицо, которое казалось еще у́же благодаря только что отрощенным бакенбардам, а глаза, глаза будто еще не родились на его лице в мучительном процессе творения — они были похожи на подозрительно подрагивающие пузырьки, говорящие о надвигающемся мощном извержении вулкана.

— Вы очень возбуждены, Джимми.

— А то! Я лечу, как воздушный змей, от имени и по поручению всех евреев на свете!

— Джимми Аэрозон, Еврей Высокого Полета.

— А вы кто? Что вы есть из себя, Натан? Вы знаете, что вы есть такое?

— Я? Если трезво посмотреть на вещи, получается, что я — приземленный еврей. А где вы учились, Джим?

— Колледж «Лафайет». Истон, Пенсильвания. Пристанище Ларри Холмса[54]. Я изучал театральное мастерство и журналистику. Но теперь я вернулся на родину и воссоединился с еврейским народом! Нельзя отстраняться, Натан! Из вас получится великий еврей!

Я снова засмеялся, и он последовал моему примеру.

— Скажите, — продолжал я, — вы здесь один или с девушкой?

— Нет, я один. У меня нет девушки. Рабби Гринспан обещал подыскать мне жену. Я хочу иметь восемь детей. Только местная девушка может это понять. Я хочу религиозную девушку. Плодитесь и размножайтесь!

— Итак, у вас теперь есть новое имя, начинает отрастать борода, рабби Гринспан подыскивает вам порядочную девушку, на которой вы собираетесь жениться, и вы даже поселились на вершине горы Царя Давида. Похоже, у вас неплохо идут дела.

На столике у загородки, рядом с которым больше не было ни одного сборщика подаяний в пользу бедных (если они действительно являлись таковыми), я положил свою ермолку поверх остальных, сваленных кучей в коробке. Когда я вытянул руку, Джимми тотчас схватил ее, но не для рукопожатия: он нежно зажал ее между своими ладонями.

— Но куда вы идете? Я буду ходить с вами. Я покажу вам гору Сион, Натан. Я познакомлю вас с рабби Гринспаном.

— У меня уже есть жена. Номер четыре. Ну, мне пора, — сказал я, с трудом отрываясь от своего нового знакомца. — Шалом.

— Но, — закричал он мне вслед, и тяжелый топот атлета снова стал слышен за моей спиной, — вы даже не представляете, как я люблю и уважаю вас! А знаете за что?