Читаем без скачивания По поводу майского снега - Цырлин

Остался там ночевать. В августе, наконец, провели электричество. Сидел чуть ли не до 3 ночи - читал и сочинял. В полном одиночестве. Во всем поселке было, наверное, 2 - 3 человека. Точно король сидел. Как в песне на слова Ю. Мориц:

"Я с тобой." "Нельзя, любимый.

Не надейся, не возьму.

В те края дорогой мнимой

Едут все по одному."

В литературные сферы, то есть. Правда, в попутчики мне никто и не набивался.

Сегодня вечером автобус в Хотьково не пошел, пришлось сесть на встречный, в Дмитров. Ехать на 10 минут дольше.

Недавно слышал по вредным голосам, что во время строительства канала возле Дмитрова был крупнейший концлагерь "Дмитлаг". Чуть ли не миллион заключенных. Следующая за Дмитровом станция называется "Каналстрой", есть и другие в том же роде: "Ударник", "Темпы". Смешно, конечно, признаться, но мне кажется, что и вся Савеловская дорога до сих пор сохранила явно лагерный облик. Мост на пересечении с каналом окружен столбами с колючей проволокой, а в будке рядом с полотном стоит часовой. До сих пор стоит. Ярославская дорога ведь явно важнее Савеловской, но даже на ней часовых возле мостов не ставят.

Кроме того, почти каждую поездку замечаю там неприятные компании, не только хулиганские, но и явно уголовные. (В отличие от той же Ярославской, где чувствуется близость Троице-Сергиевой лавры: встречаются бабки в платках, читающие религиозные книжки и мужчины поповского вида - с волосами и бородой, хотя и в штатском.) В этот раз какие-то пьяные парни всю дорогу дубасились в тамбуре. Целый час, хотя и с перерывами на отдых. Время от времени возвращались в вагон, мирно разговаривали и обнимались. Затем опять ссорились и говорили друг другу: "Может, пойдем выйдем?". Выходили и в тамбуре возобновлялись вопли и грохот.

5.4. Молчаливая демонстрация

По поводу майского снега (Шестой фрагмент второй редакции)

…Колька пришел на площадь без двадцати семь; народу там было уже заметно больше, чем обычно в это время, не говоря о милиции: возле памятника торчал целый взвод ментов и вокруг в сквере тоже; через каждые двадцать метров.

Колька сел пока что на одну из лавочек, двумя полукружиями охватывающих памятник. Вытащил из кармана печеньице и начал его медленно, откусывая мелкие кусочки, поедать. Сигарета, конечно, в такой ситуации очень бы не помешала, но сигарет с собой у него не было. Почти все места на лавочках, несмотря на довольно сильный мороз, были заняты. А прямо напротив Кольки стоял топтун. Колька сразу понял, что это именно топтун. Стоит на одном месте, как приклеенный и периодически не спеша поглядывает по сторонам. И морда такая особенная.

Через некоторое время толпа вокруг памятника заметно уплотнилась и лавочка тоже оказалась полностью забитой. Люди сидят и внимательно смотрят в сторону памятника. Точно в театр пришли. Фонари на площади натриевые и лица у всех бледно-желтого цвета.

Без пяти семь кто-то рядом произнес: "Ну, пора!" и несколько человек разом встали и направились к памятнику. Но большинство осталось сидеть. И тут Колька увидел, что мимо идет человек вполне приличного вида с бородой. Идет вроде как сам по себе, но с обеих сторон его сопровождают два милиционера. Спустились по ступенькам за памятником и свернули в аллею. Повели его, видимо, в одну из ментовозок, в изобилии припаркованных по периметру сквера. А еще через минуту кто-то заорал что-то неразборчивое и туда сразу рыпнулся со всех сторон десяток милиционеров. Орали в гуще толпы и Кольке сперва ничего не было видно, но потом мимо Кольки провели еще одного человека - в обвисших брюках и старом пальто. Его, в противоположность первому, волокли за обе руки и подталкивали сзади, а он упирался и кричал: "Бандиты!" Но его тоже очень быстро увели из поля зрения.

Колька поднялся, подошел к памятнику. Толпа уже стояла совсем плотная, оставив лишь два коридора для людей, идущих из кинотеатра к станции метро. Наверное, не меньше тысячи человек, если прикинуть. А то и две. Перед самым памятником в толпе разрежение, стоит шеренга милиции плечом к плечу, а за ними, возле самых цепей, огораживающих памятник, - человек пять в штатском, но явно не топтунского облика. Их почему-то не хватают, хотя некоторые сняли шапки и держат их в руках. Ритуал заключается в том, чтобы явиться к памятнику и ровно в семь вечера снять шапку. Называется "молчаливая демонстрация". (Сам Колька капюшон куртки с головы скинул еще когда вставал с лавочки.)

Милиции к этому времени появилось совсем уж дикое количество, буквально на каждом шагу, пятьдесят на пятьдесят со штатскими. (Да еще сколько среди них топтунов.) Явились даже десяток милицейских полковников в папахах и пара генералов. Стоят на некотором отдалении и беседуют с топтунами.

Отпор литературному Смердякову (ТАСС, 11 декабря 1982 года)

Уже длительное время советская общественность с тревогой следила за деятельностью одного из сотрудников Минлитературы СССР Н.Цырлина. В его книгах читатели с недоумением замечали маниакальное стремление ко всяческому глумлению над нашей советской действительностью. Так, в своем пресловутом опусе, издевательски названном "Строгое счастье", Н.Цырлин утверждал, что жизнь в родной стране ему невыносима до такой степени, что он готов броситься на стенку. (Видимо, вслед за Смердяковым, печально известным персонажем Ф.М.Достоевского.) Руководство Министерства литературы считает, что ответственность за этот выпад должен нести не только Н.Цырлин, но и отдельные члены коллегии Минлитературы, в частности В.Э Поцек, с непосредственной подачи которого Н.Цырлину удалось пролезть в нашу советскую печать со своими "произведениями".

Разродившись этой антисоветской стряпней, Н.Цырлин ушел в глубокий ступор и с тех пор не опубликовал в советской печати ни строчки. (Нет, как говорится, худа без добра!) Все это время он, однако, продолжал числиться сотрудником Минлитературы СССР и не забывал регулярно получать зарплату. Будучи назначенным в руководство управления по контрпропаганде, он менее чем за два года ухитрился полностью развалить работу в этой области. Контрпропаганда на литературном направлении практически не велась. Известны случаи идеологических диверсий на этой почве.

А в дальнейшем свою творческую импотенцию Н.Цырлин решил компенсировать уже открыто антисоветскими деяниями. Чего стоит, хотя бы, его позирование летом прошлого года перед объективами буржуазных корреспондентов в облачении нищего оборванца! Это можно расценивать лишь как подрывную акцию, имеющую целью представить в клеветнической форме жизнь в Советском Союзе, вызвав тем самым раскол в мировом рабочем и национально-освободительном движении. Казалось бы, позитивные изменения, произошедшие в этом году в руководстве советской литературой, могли приостановить творческую и политическую деградацию Н.Цырлина. Обновленное руководство Минлитературы СССР по личной инициативе тов. Херова немедленно организовало широкое обсуждение его партийно-патриотического лица. Но к этому времени Н.Цырлин успел настолько запутаться в своих антисоветских интригах, что даже эту суровую, но товарищескую критику он использовал лишь как повод для новых провокаций. В последнее время его художества приобрели характер открытой оппозиции нашему обществу. Ему удалось сколотить вокруг себя преступную группировку, состоящую из пьяниц, хулиганов, тунеядцев и прочих отщепенцев нашей Родины. Совместно с этим низкопробным окружением он чуть ли не ежедневно устраивал буйные пьяные оргии, во время которых не только неизменно вел антисоветские разговоры, но и распространял подрывную эмигрантскую литературу.

Но даже этого Н.Цырлину в конце концов показалось недостаточно. Вчера он и его свита, находясь, как и обычно, в изрядном подпитии, учинили гнусный дебош возле памятника А.С.Пушкину, поэту, чье имя является священным для каждого советского, каждого русского человека. Этим глумлением над патриотическими чувствами нашего народа любовалось множество иностранных корреспондентов, заблаговременно уведомленных Н.Цырлиным. Отвратительное хулиганство Н.Цырлина и компании было своевременно пресечено четкими действиями правоохранительных органов и возмущенных граждан. Теперь оценку деяниям бывшего писателя будет давать наш советский суд. Не может оставаться в стороне и литературное руководство. На сегодняшнем совместном заседании Минлитературы СССР и его Особого спецпартполитотдела было принято единогласное решение: уволить Н.Цырлина из числа работников Минлитературы СССР за, как сказано в постановлении, "систематическую дискредитацию высокого звания советского литератора".

Руководство Минлитературы СССР и Особого спецпартполитотдела выражают уверенность в том, что этот решительный отпор клеветнику послужит хорошим уроком всем тем, кто ищет дешевой популярности на Западе и еще теснее сплотит советских литераторов вокруг нашей партии и правительства, вокруг нашей официальной идеологии, которая в условиях усиливающейся с каждым часом опасности капиталистической агрессии против нашей Родины продолжает уверенно вести нас вперед и вперед, от одной победы к другой победе!