Читаем без скачивания Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография - Дарья Донцова

– Наплюй и разотри. Не ошибается только тот, кто не работает.

Алла Стойнова, Дина Абрамова, Всеволод Шевцов, Юра Иванов, Нелли Маринич, Оля Никольская. Я помню их всех, я не забыла того хорошего, что они для меня сделали, и всегда говорю:

– Я из «Вечерней Москвы», это там меня превратили в профессионального журналиста.

В восемьдесят третьем году мой ангел-хранитель пробился на прием к господу и упросил того помочь Груне Васильевой. Судьба явилась ко мне в образе соседки из сто восемнадцатой квартиры, Алены Струтинской. Алена была замужем за Димой Салынским, сыном писателя Афанасия Салынского. Мы с Димкой знакомы еще по Переделкину, а в Москве тогда жили на одной лестничной клетке. Алена стала моей близкой подружкой, и мы часто по вечерам пили вместе чай.

Однажды она сказала:

– Тебе надо выйти замуж!

Я замахала руками:

– Ни за что!

Алена вздохнула и замолчала. Она, естественно, знала о двух моих неудачных браках. Через час я забыла об этом разговоре. В пятницу вечером мы с Кешей укатили в Переделкино, на дачу. Союз писателей отчего-то после смерти папы сразу нас не выселил, мы пользовались домом до 87-го года.

В субботу Кеша примчался на участок с самой радостной улыбкой.

– Мамуся, – сказал он, – гляди.

Я посмотрела в кепку, которую он нес в руке. На ее дне лежало нечто крохотное, совершенно беспомощное, бело-черное… Щеночек, которому от роду исполнилось недели две, не больше. У него даже были еще закрыты глазки.

– Вот, – тараторил Кешка, – нашел на берегу пруда. Как он туда попал, непонятно.

Мне сразу вспомнилась повесть Тургенева «Му-му». Небось кто-то нес кутят топить, а этот то ли выпал из мешка, то ли выплыл из воды.

– Мы его оставим? – запрыгал Кеша.

Я тяжело вздохнула. Несчастное создание не выживет. У нас всегда были собаки. В доме жила пуделиха Крошка, на даче, во дворе, зверь непонятной породы по имени Дик. А еще имелась кошка Дымка. Не желая пугать ребенка, я осторожно ответила:

– Щеночек слабенький, он может заболеть!

– Давай его покормим, – предложил Кешка.

И мы стали предлагать песику еду. Но тот упорно не желал пробовать угощение; молоко, кефир, детская смесь «Малыш» и каша «Здоровье» решительно не пришлись ему по вкусу. Я испугалась окончательно: несчастное создание точно умрет. Но тут в гости ко мне пришла Алена Струтинская, увидела эмбрион, лежащий в коробке из-под сахара, смоталась к себе на дачу и притащила остатки питания, которые не допил из бутылочки ее сынишка Андрюша. В те годы достать качественный заменитель материнского молока было практически невозможно, но Димка как-то исхитрился и надыбал для младенца банку то ли «Симилака», то ли «Бона».

Щеночек очень оживился и с жаром слопал смесь. С тех пор Алена отдавала нам «недопивки», а Димка стал звать Андрюшку и собачку «молочными братьями».

Аркашка, в то лето увлекавшийся Сетон-Томпсоном, назвал щенка Снап. В книге у Томпсона есть собака с таким именем, очень храбрая, мужественная, большая, сильная.

– И наш вырастет, – радовался Кеша, – станет квартиру сторожить.

Но Снапик не превратился в охранное животное, он мало походил на собаку Баскервилей, больше на помесь болонки с терьером. Маленький, лохматый, с замечательными треугольными ушками, которые Снапуша то поднимал, то опускал, и пушистым веерообразным хвостом.

Он мгновенно понял, что я его мать, и принялся везде бегать за мной, жалобно скуля, если хозяйка терялась из виду. Первые два дня Снапун спал в коробке из-под рафинада, потом я пожалела его, маленького, беспомощного, и взяла к себе в постель. С тех пор всю свою жизнь Снап спал со мной, норовя положить морду на подушку. За три летних месяца в Переделкине он вырос, опушился, стал хорошеньким, егозливым щенком, совершенно счастливым и здоровым. Тридцатого августа мы с Кешей вернулись в Москву. Сели в электричку, я держала на коленях слегка испуганного Снапа.

На станции Солнечная в вагон вошла цыганка, она тащилась по проходу, изредка выкрикивая:

– Эй, кому погадать!

Народ не обращал на нее внимания. В конце концов ромала шлепнулась около меня на скамейку, расправила грязную цветастую юбку и спросила:

– Хочешь, правду расскажу?

Я, решившая после возвращения из Сирии никогда не иметь дела с теми, кто предлагает заглянуть в будущее, решительно ответила:

– Нет!

Девушка засмеялась:

– Ты счастье нашла!

Я молчала, надеясь, что она уйдет. Цыганка встала, ткнула пальцем в Снапа и сообщила:

– Господь тебя за это наградит, дома радость ждет!

Вымолвив эту фразу, она пошла по проходу, подметая длинной юбкой грязный пол. На всякий случай я поплевала через левое плечо. Не надо мне никаких радостей, обойдемся, нам и так хорошо!

Тридцать первого августа ко мне на кухню ворвалась Алена и велела:

– Завтра в семнадцать часов ты у меня!

– Зачем? – удивилась я.

– Жених придет.

– Какой?

– Отличный, – затараторила Алена. – Кандидат наук, ученый, преподает на факультете психологии, Донцов Александр Иванович.

– Не хочу, – топнула я ногой.

– Кто тебя спрашивает, – обозлилась Алена. – Я сама знаю, что лучше! Положительный человек, хорошо зарабатывает, не пьет, умница, давно в разводе, чего еще надо?

– Не желаю замуж, – уперлась я.

– Тьфу, – плюнула Алена, – хватит глупости пороть. В семнадцать изволь явиться ко мне в парадной форме, ясно?

Спорить с Аленой было делом бесполезным, пришлось покориться. Минут через десять после указанного срока я постучалась к Салынским. О том, что я весила в те годы сорок два килограмма, я уже упоминала. К тому же я очень близорука, очки не ношу исключительно из кокетства, они мне решительно не идут. Оказавшись в гостиной у Алены, я, желая рассмотреть кандидата в мужья получ­ше, сделала жест, хорошо знакомый подслеповатым людям. Поднесла к правому виску палец и слегка подтянула вверх уголок глаза, так сказать, навела его на резкость.

Внешний вид предполагаемого мужа меня разочаровал. Передо мной сидел полноватый человек, одетый в безукоризненный костюм. Лицо его, правда, показалось мне добрым, но вот борода явно была ни к чему.

В то время я вращалась в среде актеров, журналистов, солистов балета. Все они ходили в свитерах и джинсах, костюм не носил никто. А когда Александр Иванович заговорил, мне стало понятно, что он птица из иной, не моей стаи. Ровные, круглые предложения, безукоризненное, четкое произношение, отработанная модуляция голоса, да еще я не понимала половины слов, которые он произносил: «ригидность», «фрустрация», «эмпирически»…

В общем, минут через десять я сделала вывод: дикая зануда, лучше повеситься, чем жить с таким типом.