Читаем без скачивания Стеклянная невеста - Ольга Орлова

Он перелез через Аню, которая что-то пробормотала, явно обращаясь к Матвею, но к тому, который ей продолжал сниться. Мелкие черты лица ее разгладились, стали чертами ребенка, и этот ее детский вид странно не соответствовал выглядывавшей из-под простыни большой белой женской груди, на которой отпечатался узор от смятой постели.

Матвей побрел в ванную, но та оказалась занятой: за дверью шумел душ и доносилось пение. Повернул в туалет. Долго мочился в покрытый ржавыми потеками унитаз. Зеленые стены после скорого ремонта кое-где вздулись пузырями, угол побеленного потолка потемнел от протечки.

С шумом спустив воду, Матвей вышел, едва не столкнувшись с Лилей, выходившей из ванной. Мокрые волосы ее были закутаны в полотенечный тюрбан, вместо халата она также завернулась в большое полотенце. Обогнув Матвея, Лиля на ходу оттянула резинку его длинных армейских трусов и отпустила со звонким щелчком.

Под струей горячего душа он вдруг вспомнил, что вчера встретил своего армейского командира, лейтенанта Шерстнева, который, узнав, что Матвей мыкается в компании проституток и сутенеров, пригласил заехать сегодня с утра к нему на работу — подумаем, мол, как жить дальше. Настроение, словно столбик атмосферного давления после тяжелой грозы, сразу пошло вверх; Матвей повеселел и стал насвистывать — кажется, ту же мелодию, что недавно напевала в ванной «мамочка» Лиля.

Сорвав с крюка забытое кем-то из девушек полотенце, он тщательно вытерся и, как был в трусах, пошел на кухню. На кухне Лиля, уже в халате, пила кофе и читала книжку, конечно, про любовь. Рядом с ней, на столе, дымилась еще одна чашка кофе, налитая для него, Матвея.

— Ну что, поедешь к своему армейскому командиру? — спросила Лиля, отложив книжку. — Решил нас покинуть?

— Что загадывать? — отмахнулся он. — Не работу же он предложил, а просто так приехать, вспомнить…

— Жаль, мы уж к тебе привыкли, — отвернувшись к окну и не слушая его, сказала Лиля. — Сом вместо тебя обязательно какую-нибудь уголовную мразь найдет — будет нас задаром трахать.

Через час Матвей уже мчался по улицам города на своем японском «звере» — мотоцикл ему уступил по дешевке охранник Петя — длинный и тощий парень, недавно отсидевший три года за кражу магнитолы из машины. Мотоцикл «Судзуки» был явно тоже украден; но яркий внешний вид, хищные обводы, а главное, стремительная мощь, проглядывающая в каждой линии и в каждой детали машины, так понравились Матвею, что он, не торгуясь, тут же его купил.

Петя по-дружески посоветовал перекрасить мотоцикл в защитный цвет, чтобы не привлекать «мусоров» — все равно документов на машину не было. Матвей послушался; из красно-синего мотоцикл стал черным, но нравиться не перестал. А «мусора», как оказалось, на мотоциклистов особого внимания не обращали, работы было полно и с дорогими иномарками.

Асфальт под колесами превращался в гладкую темную реку. Серое, пасмурное небо с воспаленным глазком солнца сочилось мелкой невидимой влагой, оседавшей на разноцветных капотах машин, на листья придорожных деревьев, на его черную куртку. Матвей хорошо научился ездить еще в детстве: у них при детдоме была своя мотосекция и даже небольшой парк машин из четырех стареньких мотоциклов «Ява». Сейчас он почти не смотрел на дорогу, полагаясь на интуицию и опыт.

Вчера лейтенант Шерстнев, или Граф, — так его все называли в роте за спокойную уверенность в себе, твердые манеры, выделявшие его из среды других офицеров, — объяснил ему дорогу, обозначив вехи примерно, поэтому сейчас Матвей с удовольствием отмечал длинный мост через реку, с горбами подпор, пахнущих мокрым железом, — запах перебивал даже привычную вонь отработанного топлива; обшарпанные корпуса давно остановленного завода, сквозь пустынный двор которого можно было заметно сократить путь; широко расставленные опоры мостового крана, с длинного крупа которого свисали тяжелые цепи с огромным крюком, — все напоминало исполинского паука, нацелившегося на что-то мелкое под ногами, да так и заснувшего; остов проржавевшей баржи, приткнувшейся у парапета набережной, на котором спрятался от дождя под мокрым капюшоном стойкий рыбак; длинное кирпичное здание, глухой фасад которого по давней привычке еще рекламировавший летать самолетами «Аэрофлота» — девушка в синей форме, за которой ракетой взмывала в небо стальная сигара самолета.

С треском газанув на повороте, Матвей пролетел кирпичный угол и остановился напротив клуба «Русалка», куда и пригласил его вчера Граф. Отыскивая глазами газовую трубу на фасаде или иную деталь, к которой можно было бы приковать свой мотоцикл, — нелишняя предосторожность, учитывая хотя бы Петрухину расторопность, — Матвей машинально отмечал, что клуб переживает не самые лучшие времена. Сомлевшая серебристая гипсовая баба с хвостом над тяжеленной темной дверью, ночью, видимо, освещалась неоновыми огнями, что, возможно, придавало ей сказочную достоверность. При дневном же свете название поверху скульптуры было уже явно необходимо для лишенных ночного воображения прохожих.

Раньше здесь, наверное, было какое-то учреждение. В этот момент входная дверь тяжело отворилась, и из темных недр вышел настоящий негр в синей, расшитой золотом ливрее. Негр прислонился плечом к белой колонне и закурил. Держа кофейными пальцами сигарету немного в стороне, негр внимательно и молча следил, как Матвей приковывает цепью свой мотоцикл к металлической ограде подвального окна.

Кто такой Юрий Шерстнев, негр не знал, но услышав имя Граф, тут же оживился:

— Граф у хозяйки в кабинете. Второй этаж и по коридору прямо.

Дверь вновь с усилием распахнулась, и в узкую щель быстро протиснулась маленькая фигурка. Показалась тоненькая девушка небольшого роста в джинсах, кроссовках и рубашке, расстегнутой на две верхние пуговки. Голова ее едва доходила до плеча Матвея. Светлые волосы были стянуты сзади в хвостик, а ресницы — длинные, темные, пушистые — как-то по-детски вспорхнули, уколов холодком синих глаз, и Матвей, уже готовясь идти дальше к своей цели, с сожалением отметил очередную потерю: сейчас разминемся — и навсегда, навсегда…

— Света! — сказал кофейный неф. — Граф у хозяйки?

— Когда я уходила, он был у тети, — ответила девушка.

Она вновь повернулась к Матвею, заставив его мгновенно перенестись в далекое детство, когда и он, уже с созревающим огнем в подростковой крови, уединялся с подружками в лиловых сумеречных тенях, наскоро обмениваясь жадными ласками, тем более пленительными, что запрет на материализацию каждоночной мечты был вбит многолетней системой воспитания.

Девушка внимательно и серьезно смотрела на него, потом в ее глазах мелькнуло что-то веселое, и она предложила: