Читаем без скачивания Вокзал для одного. Волшебству конец - Роман Грачев

– Не от меня.

– Неужели? А от кого?

Ее голос становится ниже, как будто записанный на пластинке, которую притормаживают рукой. На лбу у меня выступает пот. Мне становится душно, нечем дышать. Паника.

– Знаете, – говорю, – давайте, пожалуй, закончим на сегодня. Приходите завтра, я буду ждать вас здесь, не потеряете.

Девушка ничего не отвечает. И я не смотрю на нее. Я не отрываю взгляда от темного человека. Он разворачивается ко мне, складывая газету вчетверо и засовывая под мышку. Пальцем приподнимает шляпу. Лицо его какого-то серого оттенка.

Человек смотрит на меня с вызовом. Он ждет.

– Все, девушка, я больше не даю интервью, свяжитесь с моим агентом, что-нибудь придумаем на февраль, всего доброго.

Я проговариваю этот текст скороговоркой, встаю с кресла и, не обращая внимания на оператора, продолжающего снимать меня, подхожу к человеку-тени. Пульс у меня, кажется, подскочил до трехсот ударов в минуту.

Человек смотрит исподлобья. Я едва раскрываю рот, как меня сзади за локти хватают еще двое.

– Не ори, – слышу тихий шепот в левом ухе, – топай молча и останешься жив.

Не смею возражать.

Они ведут меня по первой платформе в самый конец. На город уже опустились сумерки. Довольно зябко. Я не вижу тех людей, что сзади, потому что боюсь обернуться. Если они такие же красавцы, как мой ведущий проводник, то дела совсем плохи, потому что Темный человек в шляпе и легком плаще похож на индейца, побывавшего в передрягах: изрытое оспинами серое лицо, густые брови, плотно сжатые толстые губы, волосы, торчащие из ноздрей, суровость и жесткость во взгляде – все это убивало малейшую надежду на возможность мирного исхода переговоров. Когда мы проходим мимо здания старого вокзала, я слегка задерживаюсь напротив двери отделения милиции, но сзади меня подталкивают. Клянусь, я вспоминаю капитана Самохвалова с какой-то щенячьей тоской. Почему я не послушался его и не убрался с этого проклятого вокзала!

Подходим к краю платформы. Где-то здесь мы с любимой прощались. Я тогда догнал ее уже на перроне, иначе не смог бы даже и попрощаться. Она ведь уезжала, как обычно, ничего не объясняя. К тому моменту я уже привык к ее зверствам. «Любовь – штука болезненная», – крикнула она, а я так и не сказал ей, что люблю. Она ждала этого слова многие недели, но не дождалась. Что-то мешало мне его произнести. Я боялся. Я больше не хотел боли.

Можно подумать, сейчас тебе не больно.

Но слово «прости» с тех пор ненавижу всеми фибрами своей души.

– Шевели ластами, – говорит один из тех, что сзади, и толкает меня в спину. Гад… встречу тебя в другой ситуации – накостыляю!

Но отчего кажется мне, что другого случая уже не будет.

Мы идем вдоль путей. Не знаю куда. Слева от меня – одноэтажные кирпичные сараи, зияющие черными глазищами пустых окон, металлические гаражи, груды шпал и мусора. Справа – рельсы, рельсы, товарные вагоны, рефрижераторы, платформы. Целый город застывшего железнодорожного транспорта. Мы идем уже минут пятнадцать, а он все не заканчивается. Наверно, мы движемся в какой-то параллельной реальности, и конечный пункт все отдаляется и отдаляется.

В конце концов я останавливаюсь. Кто они такие, черт возьми, чтобы тащить меня на привязи, как бычка!

Двое, что шли сзади, упираются мне в спину кулаками. Я ожидаю удара и группируюсь, готовясь дать сдачи, но вместо тычков следует речь, внятная и спокойная:

– Расслабься, мы почти пришли.

Я верчу головой. Слева за углом очередного скособоченного металлического гаража – большой ангар. Туда ведет пара рельс. Наверно, какой-то технический ремонтный цех для тепловозов или вагонов. Ворота в три человеческих роста чернеют полукруглой пастью. Темный человек в шляпе идет вперед и пропадает во тьме. Я нехотя следую за ним, потому что мне по-прежнему не хочется оборачиваться.

По пути задаю себе вопрос: я сплю? Ведь находясь в трезвом уме и твердой памяти, я ни за что не сунулся бы сюда даже днем, да еще и в такой компании!

Я явно не в себе.

Вхожу в ангар. Не видно ни зги, только впереди светится маленький огонек. Мы подходим ближе, и вскоре выясняется, что это костер. Кто-то развел его прямо посреди бетонного пола чуть в стороне от рельсовой дороги, почти в углу. Еще три тени маячат возле костра, одна женская, две мужские, такие же длинные, в шляпах, как и мой проводник.

Попал я, ребята. Где мой любимый капитан?

Я все-таки оборачиваюсь… и вижу, что за спиной никого нет. Только что меня подталкивали в спину, а теперь – пустота. Только огни вокзала где-то в тысяче километров отсюда.

– Подходи ближе, не стесняйся, – слышу женский голос. Его обладательнице, наверно, лет шестьдесят-семьдесят. Точнее определить не могу.

Подхожу ближе. Мой проводник в шляпе отходит в сторону. Он выглядит как человек, который отлично выполнил приказ и теперь имеет полное право расслабиться с сигаретой и кружкой пива. Он почти так и делает – берет из рук человека, сидящего у костра, бутылку, откупоривает и исчезает в тени. Больше я его не вижу.

Меня сковывает страх. Если по пути сюда я просто прилично боялся, то теперь я парализован. Холод пробирает до костей, но это не температура окружающего воздуха, это гораздо хуже – это у меня внутри.

Досиделся я на своем вокзале, ребята.

Лицо хозяйки костра, укрытое темной шалью, прячется в тени. Зато я слышу ее голос, и этого достаточно, чтобы сердце покрылось льдом. Наверно, так разговаривали средневековые ведьмы – глухо, словно из ведра, неторопливо и весомо. Мне не хочется представлять, как выглядит женщина. Это явно не Мисс Вселенная на пенсии.

– Садись, – говорит Хозяйка. – Не бойся, здесь все свои.

– Свои в такую погоду дома сидят и телевизор смотрят…

– Что ты говоришь?

– Ничего, это я о своем, не обращайте внимания.

– Добро…

Я все же стою какое-то время, размышляя над предложением, ищу глазами место для себя. Когда двое у костра, сидящих спиной, раздвигаются, вежливо покашливая, я вижу небольшой пляжный стульчик напротив старухи.

Присаживаюсь. Костер занимается сильнее, языки пламени взлетают вверх.

– Он рад тебя видеть, – кивает Хозяйка.

– Не могу сказать, что это взаимно.

Хозяйка посмеивается, и смех ее не многим лучше скрипа ржавого металлического ящика, который тащат по бетонному полу.

– Даже перед лицом смерти дерзит. Люблю таких.

Я бледнею.

– Я… вы меня простите, если я кого-то обидел. Просто вижу, как он тащит из кармана кошелек… я остановил его чисто автоматически, мне плевать на ее кошелек было… совсем…

– Трусишь?

– Эээ…. в смысле?

– Повел себя как мужчина и стыдишься?

Я бледнею еще сильнее, пальцы мои вцепляются в колени. Пожалуй, причина моего появления здесь – не чужой спасенный кошелек. Впрочем, я все равно продолжаю лепетать:

– Я уйду с вокзала и не буду больше никому мешать, если вы так поставите вопрос. И не буду свидетельствовать против вас… у меня жена… бывшая, правда, но ближе никого нет… только сын еще… – Я лезу в карман за фотографией сына, но вспоминаю, что никакой фотографии там отродясь не водилось – ни сына, ни жены, ни другой милой моему сердцу зверушки.

– Сколько лет сыну? – спрашивает Хозяйка.

– Пять… семь… ой, нет, семь лет мы только в разводе… значит…

– Ты не помнишь.

– Я не…

С ужасом, превосходящим тот, что сковал меня при виде этого костра, я понимаю, что действительно не помню.

– Погодите… сейчас…

– Не старайся, – смеется старуха. Спутники подхватывают. Мне обидно до слез. Что вообще здесь происходит?!

– А давно тебе звонили?

– Мне… на телефон… эээ. – Я лезу в карман, вынимаю трубку и вижу, что она давно разряжена. Звонили мне или нет, я не знаю, потому что зарядное устройство, разумеется, осталось дома. Впрочем, я, наверно, смогу зарядить телефон на вокзале в комнате вип-обслуживания, если, конечно, вернусь когда-нибудь на вокзал, в чем уже сильно сомневаюсь.

– Телефона у тебя тоже, считай, нет. Могу успокоить – никто не звонил.

– Откуда вы знаете? – спрашиваю с вызовом, но она игнорирует мой вопрос и задает свой:

– А ту девушку, которую ждешь, ты хоть помнишь?

Я замираю.

– Да.

– Хорошо помнишь?

– Вполне. А почему вы спрашиваете? Вы что-то знаете о ней?

– Конечно. А как расстались, помнишь?

– Д… – Я хочу ответить утвердительно, но что-то останавливает. Постыдный провал с возрастом сынишки все еще жжет мне грудь, и я не хочу повторения.

Я пытаюсь вспомнить. Меня никто не торопит. Сидящие у костра люди ведут себя так, словно у нас впереди вечность.

…Пришло время знакомиться с ее мамой. Мы могли бесконечно встречаться вечерами то у нее дома, то у меня, могли заниматься любовью до потери товарного вида (с каждым новым разом у нас получалось все лучше и лучше, и она действительно каждый новый раз была в постели другой, а я, каюсь, не всегда поспевал за ее эволюцией), разговаривать в сети в рабочее время и даже ходить по магазинам, присматривая новую мебель, но рано или поздно мы должны были познакомиться с ее мамой. Так бывает всегда. Ее не остановило даже то, что я до сих пор не сказал «люблю».