Читаем без скачивания Наследница. Графиня Гизела - Евгения Марлитт

— Да, да, к сожалению, ошибка уже сделана, — сказал он, все больше раздражаясь. — Но я считал бы большой смелостью, чтобы не сказать точнее, решать самостоятельно в ваши молодые годы такие важные вопросы в жизни женщины, как, например, вопрос о замужестве…

— В этом случае мой опекун был бы последним, у кого я попросила бы совета, — перебила его Фелисита, покраснев. — Если бы я не имела смелости решить самостоятельно, то была бы уже связана с ненавистным мне бесхарактерным человеком. Вы спокойно дали бы свое согласие на предложение Вельнера.

Упрек был справедлив, и профессор закусил губу.

— Я полагал, что с выходом замуж окончатся обязанности, возложенные на меня моим отцом, — сказал он после томительной паузы, и его голос был лишен привычной твердости. — Это была ошибка. Хотя, по совету моей матери, я и дал согласие, но был далек от того, чтобы влиять на вас строгостью. Это была последняя попытка воспользоваться властью опекуна, — продолжал он не без горечи. — Я должен предоставить вас судьбе… Вы идете навстречу ей, полная надежд?

— Да, — ответила молодая девушка.

— И вы надеетесь быть счастливой?

— Так же, как я верю в загробную жизнь!

При последнем вопросе профессор посмотрел на нее испытующе, но, увидев, как просветлело ее лицо, сердито отвернулся, не сказав больше ни слова, и медленно пошел к дому.

Роза сидела в людской с Фридерикой, когда Фелисита прошла в свою каморку. Их болтовня мешала ей заснуть. Фелисита открыла окно и села на подоконнике.

— Да, — смеясь, говорила в соседней комнате Роза, — моя барыня точно с облаков упала, когда сегодня вечером профессор, вернувшись домой, сказал, что едет с большой компанией в Тюрингенский лес. В Бонне он вечно сидел за своими книгами, никогда не посещал ни балов, ни вечеров… Когда он был еще в институте, товарищи его терпеть не могли…

— Значит, и теперь его никто не любит? — спросила Фридерика.

— Ну нет, теперь его просто обожают… Студенты прямо на руках его носят, а дамы так целуют ему руки, когда он прописывает им рецепты. Моя барыня делает не лучше… И хоть бы был красив, а то — настоящий медведь… Он и лечит-то грубостью. Моя барыня лежит, например, в истерике, он подходит к ней и говорит: «Возьми себя в руки, Адель, встань сейчас же! Я на минуту выйду из комнаты и когда вернусь, ты должна быть одета!» Ну, разве можно так обращаться с дамами?

— Он мог бы, конечно, быть повежливее, это верно! — заметила кухарка.

— Вообще он тиранит мою барыню ужасно. Для нее самое большое удовольствие — нарядиться. У нас в Бонне шкафы полны самыми модными платьями. Но господин медведь проповедует простоту, и барыня носит при нем только кисею. Если бы он только знал, как дорого стоят эти кисейные платья!

Разоблачения легкомысленной горничной произвели на Фелиситу неприятное впечатление. Она соскочила с подоконника, чтобы пойти в людскую и помешать дальнейшему разговору. Ее взгляд случайно упал на противоположную стену. Свет от лампы, горевшей на площадке лестницы, падал в коридор, идущий к комнатам тети Кордулы. По коридору прогуливался тот, кого горничная называла медведем. Без сомнения, он совершал здесь свою ночную прогулку, так как под его комнатой спала советница с ребенком. Но что заставляло его ходить так долго? Думал ли он над разрешением какой-нибудь медицинской задачи или перед ним витал образ той, из-за которой ему предстоял одинокий жизненный путь? Фелисита задумчиво закрыла окно и задернула старые выцветшие занавески.

XVIII

По саду распространялся аромат недавно скошенной травы, на которой с удовольствием валялась Анхен. Фелисита прислонилась к стволу большого дерева. Когда-то на этом самом месте стояли ее маленькие ножки, и тогда не только лужайка, но и весь мир казался ей усыпанным цветами.

Со времени отъезда профессора и советницы в Тюрингенский лес прошло уже два дня, которые Фелисита проводила с Анхен. Несколько дней назад соседний сад перешел во владение семейства Франк. Вчера молодой адвокат обменялся с ней несколькими фразами, а сегодня к забору подошла старая дама с добрым лицом и предложила Фелисите, ввиду близости ее разлуки с домом Гельвиг, свою поддержку и совет. Это был неожиданный солнечный луч в жизни презираемой дочери комедиантов. И все-таки она стояла, глубоко задумавшись, и в шелесте ветвей ей слышались предсказания о страданиях и вечной борьбе, которую ей придется вести, хотя в этот момент она еще и не подозревала, что судьба уже разрушает ее слабые надежды.

В сад быстро вошел Генрих. С первого же взгляда Фелисита поняла, что он явился не с доброю вестью. Испуганно бросилась она ему навстречу и схватила его руку.

— Да, Феечка, ничего не поделаешь, ты все равно должна это узнать, — сказал он тихо, — старая барышня…

— Умерла? — вскрикнула Фелисита.

— Нет еще, Феечка, но она никого не узнает, с ней случился удар… Прислуга нашла ее лежащей на полу… — голос у него оборвался, и Генрих зарыдал, как ребенок.

В первый момент Фелисита как будто окаменела, ни одна слеза не выкатилась из ее глаз; с жутким спокойствием взяла она шляпу, позвала Розу, работавшую неподалеку, и передала ей ребенка.

— Вы нездоровы? — с испугом спросила горничная.

— Да, она больна, — ответил вместо Фелиситы Генрих. — Феечка, возьми себя в руки, барыня у нее наверху. Хорошо, что старая дева этого не знает. Доктор Бём уже ушел, он ничего не может сделать.

Но Фелисита ничего не слышала. Не замеченная Фридерикой, она поднялась в мансарду и проскользнула в комнату умирающей.

Глаза старой девы были открыты и беспокойно блуждали по сторонам, тихое хрипение сопровождало тяжелое дыхание, рука поднималась и бессильно падала на одеяло. Фелисита подошла к кровати. Госпожа Гельвиг с удивлением взглянула на нее.

— Что тебе здесь надо? — громко спросила она, указывая на дверь.

Фелисита не отвечала. В этот момент взгляд умирающей упал на девушку и в нем мелькнул луч сознания, губы зашевелились.

— Позовите нотариуса! — прохрипела она.

Фелисита бросилась из комнаты. Нельзя было терять ни минуты. Но когда она проходила мимо комнаты птиц, кто-то схватил ее сзади, отшвырнул на середину комнаты и затворил дверь. Фелисита упала на пол. Она ничего не видела, не слышала ничьих шагов, и вдруг кто-то схватил ее как раз в тот момент, когда нужно было исполнить последнюю волю умирающей.

Она бросилась к двери, но ни стук, ни крик не помогали: дверь была заперта… и кто бы мог открыть ее? Ведь не те же руки, которые ее сюда бросили? Она знала теперь, кто это был… Теперь эта ужасная женщина сидела у постели и читала своим монотонным голосом молитвы. Кровь бросилась в голову Фелисите. Вне себя подбежала она к двери и начала стучать с новой силой. Все было напрасно. Почему ее заперли? Она должна была позвать нотариуса, как приказала тетя Кордула. Если тетя Кордула умрет без завещания, то все перейдет к Гельвигам… Кто знает, у скольких бедняков отнята была поддержка, которая осчастливила бы их на всю жизнь?…