Читаем без скачивания Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - Чарльз Рууд

С закрытием «России» в начале 1902 года Дорошевич неожиданно получил счастливую возможность привлечь к сотрудничеству по крайней мере десяток авторов «усопшей» газеты, включая Амфитеатрова. «На развалинах этой «России», – говорил Дорошевич, – и создалось теперешнее «Русское слово», подразумевая, что к тем же развалинам относится и газета, которую издавал Сытин до 1902 года[191].

Чехов, похоже, долгое время не знал о существовании договора между Дорошевичем и Сытиным, ибо через пять месяцев после его заключения он писал своему брату, что Дорошевич наверняка тяготится работой в «России» у «безодаренного» Сазонова и, скорее всего, уйдет от него, если подвернутся более выгодные условия[192]. Вскоре после октябрьского юбилея Сытина Чехов надолго приехал в Москву к своей новой жене, но, судя по всему, тогда до него не дошло известие о переходе Дорошевича в «Русское слово». В ту пору Чехов был еще здоров, и хотя он должен был уделять много внимания супруге, однако двое закадычных друзей и близких соратников по «Русскому слову», конечно, выкроили бы время, чтобы поговорить о своих давних видах на либеральную газету. И это еще один повод усомниться в достоверности сытинских воспоминаний, будто Чехов был его близким советчиком.

В воспоминаниях Сытин также неправильно указывает, когда и как он нанял Дорошевича; по его словам, он обратился к Дорошевичу только после кончины «России». Тогда якобы он дал Дорошевичу 10 тысяч, рублей за сахалинские очерки, настоятельно рекомендовал ему развеять тоску путешествием в Западную Европу, а по возвращении обещал работу[193]. Однако обсуждение и подписание контракта в июле 1901 года не вызывают сомнений, поскольку у дочери Дорошевича сохранился подлинник документа. А в неизданной истории «Русского слова» сказано, что впервые в этой газете Дорошевич опубликовался 15 сентября 1901 года[194].

Воодушевленный отчасти своей долей в прибыли, Дорошевич рьяно взялся за оживление и повышение профессионализма газеты. Он расширил сеть корреспондентов в России и за границей, потребовал круглосуточного использования телефонных линий, начал уделять больше внимания Петербургскому отделению и его правительственной хронике. Перенимая виденное в Европе, Дорошевич распределил редакционный персонал по отделам во главе с редакторами, которые назывались в соответствии со своей специализацией: «военный редактор», «московский редактор», «губернский редактор» и так далее[195]; в лице каждого корреспондента он хотел видеть «человека, чуткого к общественным вопросам, внимательного и осторожного к верности сообщаемых фактов, способного к журнальной работе, живого, отзывчивого, умеющего загораться, что необходимо при спешке «огневой» газетной работы…»[196]

Столь активная журналистская деятельность привлекла внимание как читателей, так и официальных лиц, и в августе 1902 года цензор В. Нажевский обнаружил в «Русском слове» «либеральное направление». Причиной тому, по его словам, были «несомненно… переход ряда авторов из петербургской газеты „Россия“ (закрытой) и редактирование „Русского слова“ Дорошевичем»[197].

Главной фигурой в «Русском слове» был, конечно, Сытин, который и нанял Дорошевича для того, чтобы тот держал либеральный курс и строго следил за дисциплиной на корабле. Сытин частенько заглядывал утром в газету, когда главный редактор собирал у себя заведующих отделами, и под большим портретом Чехова они составляли план очередного номера, выходившего из печати в четыре часа утра. К десяти вечера, когда начинался монтаж полос, большая часть материалов была уже набрана, однако наборщики из ночной смены до последней минуты вносили в номер последние новости, тем самым как бы сжимая время. Строго по графику первые экземпляры газеты были готовы к погрузке на самые ранние поезда, уходящие из Москвы.

Столь напряженный темп был служащим редакции в новинку. Ежедневный приезд Дорошевича, вспоминал В.А. Гиляровский, служил для всех сигналом к работе, продолжавшейся без лишних разговоров до тех пор, пока номер не отравляли в типографию[198]. А.Р. Кугель подтверждает, что комнаты редакции являли собою поразительное зрелище: «ни признака богемы, беспорядка, панибратства»[199]. Сам Дорошевич работал в отдельном кабинете и, чтобы ему не мешали, выставлял снаружи у дверей дежурную[200]. Лишь после работы газетчики предавались веселому застолью в одном из соседних ресторанов, причем Дорошевич нередко выступал заводилой (для начала он обычно съедал три тарелки борща). А на работе царила деловитость.

Неукоснительно поддерживать такую же деловитость требовал Дорошевич и во время своих довольно частых отлучек, для чего присылал письма с подробными указаниями. Одно такое послание, написанное в начале 1903 года на гостиничной почтовой бумаге в Италии и занявшее двадцать с лишним страниц, адресовано Н.В. Туркину, возглавлявшему тогда редакцию в Москве.

Главное, писал Дорошевич, Туркин не должен был позволять «ни Сытину, ни кому другому» вмешиваться в дела редакции. В случае нажима ему предписывалось «приподнять бархат» и «показать железо», давая понять, что приказывать может только Дорошевич[201]. Среди прочего Туркину надлежало очистить «Искры» от «глупости и пошлости», а еще, поскольку «благоглупости… о божественном происхождении кредита… компрометируют газету», – дать от ворот поворот протеже «нашего милого Ф. Петрова». Никакие контртребования, будь то со стороны владельца, его помощника, государственных чиновников или рекламодателей, не принимались[202]. «Независимость… моя сила. Единственная», – писал Дорошевич.

Там же Дорошевич изложил в общих чертах свои планы по расширению круга читателей. «1903 год есть под похода на провинцию», – писал он, ибо недалек был тот день, когда именно в провинции предстояло «делать половину, три четверти дела «Русского слова». Поэтому Туркину следовало выжимать все что можно из газетных «казаков, нашей легкой кавалерии», то есть из губернских корреспондентов, поскольку лишь они могли «захватить места», добившись того, чтобы жители провинции с увлечением читали про самих себя.

Как и Сытин, Дорошевич стремился превратить «Русское слово» в крупную газету, подстать крупнейшим ежедневным изданиям Запада. Под влиянием наступательного порыва и родилась военная метафора в письме к Туркину, однако позднее, когда «Русское слово» его усилиями уже раскупалось нарасхват и было самой широкочитаемой газетой в России, он описывал свою тактику ведения дела в более мирных выражениях. Вот что он говорил о созданной им газете: «Утром вы садитесь за чай. И к вам входит ваш добрый знакомый. Он занимательный, он интересный человек»[203]. То же относится – и к его фельетонам, где «о тебе идет дело. Твое дело»[204]. Именно этот стиль задушевной беседы с глазу на глаз снискал Дорошевичу любовь и преданность массовой аудитории, с лихвой окупавшие его высокие гонорары. Когда впоследствии он отошел от редактирования и только писал в «Русское слово», Сытин по-прежнему платил ему большие деньги.