Читаем без скачивания Легионер из будущего. Перейти Рубикон! - Виктор Поротников

С той поры, как Белкин телепортировался в двадцать первый век, прошло уже три дня.

Стаберий уговорил меня сопровождать его, когда он отправится на площадь вручать свою жалобу Цезарю. Ростовщику казалось, что мое присутствие рядом с ним расположит к нему Цезаря, ведь к своим легионерам Цезарь проявляет внимание и заботу.

Мне совсем не хотелось помогать скряге Стаберию. Я отправился с ним на форум лишь потому, что хотел купить себе новый плащ и кинжал.

Прошения граждан Цезарь обычно принимал, сидя в кресле в портике храма Весты, это был самый красивый храм на площади Кремоны. В хорошую погоду Цезарь мог встречаться с просителями и у торговых рядов прямо под открытым небом, но сегодня с утра шел мелкий дождь, поэтому Цезарь со своей свитой расположился под крышей портика храма Весты.

Просителей, как всегда, было довольно много. Тут же толпились любопытные и те, кто сопровождал жалобщиков, многие из которых приехали издалека. Люди с раннего часа занимали очередь у ступеней храма Весты, ожидая, когда жрецы вынесут из святилища роскошное судейское кресло Цезаря. Сегодня все происходило как всегда.

Цезарь пришел пешком из цитадели Кремоны и занял свое место в судейском кресле. Цезаря сопровождали два писца, четверо телохранителей, слуга с зонтом и глашатай. Порой компанию Цезарю составляли два-три его близких друга, которые никак не влияли на его судебные решения, но имели право давать советы. В это пасмурное декабрьское утро в свите Цезаря оказались Курион и Марк Антоний.

Цезарь восседал в кресле, сбоку от него на низеньких скамеечках сидели писцы, по сторонам расположились вооруженные воины. Глашатай стоял чуть впереди, по одному вызывая просителей и представляя каждого из них Цезарю. Курион и Марк Антоний стояли за спиной у Цезаря.

Очередь продвигалась быстро, так как Цезарь привык делать любые дела без малейших проволочек. К тому же сегодня Цезарю не хотелось задерживать людей под дождем.

Когда подошла очередь Стаберия, его буквально затрясло от сильнейшего волнения. Ростовщик уцепился за мой плащ, как клещ, и потащил за собой к ступеням храма. Поднимаясь по ним, Стаберий громким шепотом умолял меня быть рядом, пока Цезарь не прочитает его прошение. Глашатай, остановив Стаберия на верхней ступеньке, спросил у него имя и род его занятий. При этом глашатай добавил, что жалобщик должен сам вручить Цезарю свое прошение и никаких сопровождающих с ним быть не должно. «Таковы правила, друг мой», – сказал глашатай, мягко и настойчиво оттесняя меня назад.

Стаберий побледнел и, казалось, вот-вот рухнет в обморок. Ростовщику было страшно от того, что он накатал жалобу на родственника Помпея Великого. Захочет ли Цезарь вникать в это дело и ссориться из-за него с Помпеем?

Подтолкнув Стаберия к сидящему в кресле Цезарю, глашатай зычно объявил его, назвав по имени.

Часто кланяясь и что-то бормоча, Стаберий дрожащей рукой протянул Цезарю небольшой папирусный свиток. Цезарь взял свиток и развернул его. Читая прошение, Цезарь краем глаза увидел, что Стаберий опустился перед ним на колени.

– Встань, гражданин, – негромко сказал Цезарь, не прерывая чтения, подкрепив свои слова властным жестом руки.

Стаберий выпрямился. Он выглядел жалким и испуганным.

– Я обязательно разберусь с твоим делом, гражданин, – промолвил Цезарь, сворачивая папирус в трубку и передавая одному из своих писцов. – По возвращении в Рим я привлеку Гая Меммия к ответу. Можешь идти, гражданин.

Стаберий низко поклонился и попятился обратно к ступеням.

Заметив в толпе меня, Цезарь велел глашатаю пригласить меня вне очереди.

– На кого жалуешься ты, Авл Валент? – обратился ко мне Цезарь, когда я предстал перед ним.

Я коротко объяснил Цезарю, что привело меня на площадь в это утро.

– Твое участие в деле этого ростовщика весьма похвально, Авл, – улыбнулся Цезарь. – Без тебя Стаберий наверняка и не отважился бы на такой шаг. Прошу тебя, останься. Мне нужно поговорить с тобой.

Слегка поклонившись Цезарю, я отошел в сторонку, встав позади его писцов.

Процедура подачи жалоб продолжилась. Глашатай привычно и деловито объявлял просителей, которые по одному приближались к Цезарю и вручали ему свои прошения. Какие-то жалобы были написаны на восковых табличках, какие-то на листах папируса. Если Цезарь не мог разобрать чей-то почерк, он просил жалобщика, чтобы тот сам огласил текст прошения. Ни одному просителю Цезарь не отказывал в содействии.

Очередь из просителей быстро таяла. Когда остались последние три человека, к Цезарю вдруг приблизился стройный юноша, темноволосый, с прямым носом и смелым взглядом больших карих глаз. Он был одет в длинную серую тогу и коричневый плащ, плотно обернутый вокруг тела. В левой руке юноша держал довольно увесистый папирусный свиток, более похожий на книгу, чем на короткое прошение.

Лицо этого юноши показалось мне знакомым. Определенно, я с ним где-то встречался! Я напряг свою память и вспомнил. «Да это же Луций Сцевола! – пронзила меня быстрая мысль. – Приятель старшего сына сенатора Меммия! Сдвинутый на тираноборчестве придурок!»

Моя рука машинально потянулась к небольшому ножу, оставленному мне в подарок Белкиным и с которым я не расставался.

Дальнейшее произошло неожиданно и стремительно.

Луций Сцевола поклонился Цезарю, левой рукой протянув ему свиток, а правой ловко выхватив из середины свитка кинжал с узким лезвием. Никто из телохранителей Цезаря не успел вовремя отреагировать на это. Гибкий и проворный Луций Сцевола метнулся к Цезарю, замахнувшись на него кинжалом. Одновременно прозвучали громкие предостерегающие возгласы Куриона и Марка Антония.

Времени на раздумья не было. Я уверенным движением метнул нож, как меня обучили в гладиаторской школе. Луций Сцевола с предсмертным хрипом повалился к ногам Цезаря, как подрубленный кипарис. Нож пробил ему шею под левой скулой. Подоспевшие телохранители запоздало пронзили мечами распростертого на каменных плитах Луция Сцеволу.

Заметив в толпе быстрое движение, два человека в темных плащах бросились наутек, грубо расталкивая людей, я ринулся вдогонку за одним из них. Я настиг беглеца довольно далеко от форума на углу какой-то узкой улицы, когда тот упал, поскользнувшись на гладких камнях мостовой. Я схватил упавшего за одежду и сдернул капюшон с его головы. Передо мной был Публий, сын сенатора Меммия.

– Вставай, заговорщик хренов! – тяжело дыша, сказал я. – Твое счастье, что ты попался мне, а не кому-то другому из людей Цезаря.

Публий поднялся на ноги, его шатало от сильной усталости. На его щеках полыхали яркие пятна румянца, вызванного затратой неимоверных физических усилий. Его грудь тяжко вздымалась.

– Что, дружок, выносливости не хватает, – усмехнулся я. – Надо больше заниматься бегом и плаванием, а не философскими учениями.

– Что ты со мной сделаешь? – прохрипел Публий, утирая пот со лба. – Выдашь Цезарю?

– Мой тебе совет, дружок: сматывайся побыстрее из Кремоны, – сказал я, оглядевшись по сторонам. – И впредь не ввязывайся в такие дела! Это тебе не по плечу. Проваливай! – Я толкнул Публия в плечо.

Публий сделал два неуверенных шага, взирая на меня удивленно и недоверчиво.

– Уходи! Не медли! – повысил голос я.

Публий отвернулся и побежал по улице, стиснутой каменными изгородями и стенами высоких домов. Через минуту он скрылся за поворотом.

Глава пятая

Равенна

Зимние месяцы Цезарь обычно проводил в Равенне, самой сильной крепости в Цизальпинской Галлии.

После происшествия в портике храма Весты Цезарь приблизил меня к себе, зачислив в свои телохранители. Отправившись из Кремоны в Равенну, Цезарь взял с собой и меня. Цинна тоже прибыл в Равенну вместе с огромной толпой друзей и приближенных Цезаря.

Раненые воины из десятого легиона, получив награду от Цезаря, остались в Кремоне до полного излечения.

Досталась награда и мне. Цезарь заплатил мне пятьдесят тысяч сестерциев за то, что я спас в бою Цинну, и еще сто тысяч сестерциев за мой меткий бросок ножом.

В Равенне я и Цинна жили под одной крышей с Цезарем.

«Ну вот, из злодея я превратился в доброго ангела! – думал я, находясь подле Цезаря изо дня в день и даже иногда беседуя с ним наедине. – Что же мне делать, если от профессора Пазетти поступит приказ следовать первоначальному плану. Как мне поступить, если Белкину не удастся убедить шефа в целесообразности моего нового плана. На кону и впрямь стоит слишком много, и мои душевные терзания здесь неуместны!»

Однажды в конце декабря у Цезаря состоялось очередное застолье в честь приезда из Рима в Равенну нескольких патрициев, поссорившихся с Помпеем. Эти люди сообщили Цезарю, что в сенате идут прения по поводу того, чтобы объявить Цезаря вне закона, если к весне следующего года он не распустит свои легионы. Такое предложение выдвинул Катон. Поскольку около двадцати приверженцев Цезаря были под разными предлогами исключены из сената, у Помпея и его сторонников в сенате имеется перевес.