Читаем без скачивания Покой - Вулф Джин Родман

Миссис Лорн покачала головой:

– Я бы предпочла Южные моря, а вот Карл мечтает об Африке. Мы однажды проговорили об этом весь вечер – должно быть, пробило одиннадцать, прежде чем мы легли спать, – и решили, что согласимся на любое предложение, только вот к эскимосам не поедем.

– А как насчет тебя, Джимми? – вдруг спросила тетя. – Ты когда-нибудь думал о том, куда бы хотел отправиться, став миссионером? Признаю, сама я до сих пор не задумывалась, но теперь мне легко ответить на этот вопрос. Я воображаю себя на борту джонки на Желтой реке, где матросы учат меня играть в маджонг на обороте большой Библии.

В гостиной пробили часы, и все замолчали, считая удары, которые были почти неслышны на фоне рева дождя снаружи. Шесть.

– Да уж, прекращаться и не думает, – проговорила миссис Лорн, – сдается мне, Карл в такую погоду не вернется домой, и дети должны съесть хоть что-нибудь – кроме пончиков, разумеется. Если вы уже высохли, я приготовлю ужин, а если Карла не будет, когда мы сядем за стол, ему придется довольствоваться остатками.

– Вы ведь не собирались ужинать в гостиной, Эм? – спросила тетя, угадав по взгляду хозяйки больше, чем сумел бы угадать я. – Не возражаете, если я буду называть вас Эм? Такое чувство, что мы с вами знакомы давным-давно.

– Вы же гости, – робко возразила миссис Лорн.

Я вздрогнул (и, без сомнения, мистер Макафи тоже) при мысли о выстуженной и сырой гостиной.

– Мы бы предпочли поесть здесь, у плиты, – и вам так будет гораздо удобнее.

Так и поступили. Пока миссис Лорн накрывала на стол, я заметил, как тетя и мистер Макафи бросают страждущие взгляды в сторону гостиной; оба, казалось, чувствовали, что было бы невежливо (по крайней мере, до окончания трапезы) настаивать, чтобы принесли китайское яйцо. Напряжение и желание увидеть то, что было так близко и все же оставалось недосягаемым, повлияло на них по-разному, и с тех пор я не раз думал о том, что именно эта эмоция – и, возможно, реакция человека на нее, видимые проявления таковой – более распространена, чем принято считать: например, когда – особенно до брака, или плотского соития, или близости любого рода – мы хотим увидеть, потрогать и вдохнуть запах тела женщины, к которой нас влечет, которая рядом прямо сейчас, осознает наши чувства и, возможно, даже испытывает ответное влечение, но ее суть скрыта одеждой и скована железными условностями, управляющими нашим поведением в присутствии посторонних – и даже когда посторонние отсутствуют, но вторжение неминуемо или, по крайней мере, существует значительный риск.

Мистер Макафи молчал и почти не подымал глаз. В тех редких случаях, когда он пытался помочь с приготовлениями к ужину – передвигал стулья и тому подобное, – он был медлителен и неуклюж. И все же его молчание и неловкость явно вызвало не дурное настроение, а нечто вроде застенчивого желания, которое, затмевая все прочие поводы для осмысления, превращало его в почти идиота и не могло быть отброшено (вопреки представлениям) усилием воли.

Реакция моей тети, хотя и вызванная той же причиной, весьма отличалась. Оливия Вир сделалась энергичной, разговорчивой и чрезвычайно деятельной. Она накрыла стол вместо миссис Лорн, действуя с проворством, которое казалось магическим, бросая тарелки и чашки на положенные места так ловко, что их даже не пришлось поправлять. Из нее, словно из фонтана, текли неутомимым потоком остроты, скорее смешные, чем проницательные, но приемлемые благодаря сопровождающему их заразительному добросердечию, и она сама смеялась над ними громче, чем кто-либо: громче Маргарет, которая хихикала, когда ее щипали за щеки, спрашивали о мальчиках в школе и обещали подарить образец духов; громче меня, когда она называла мистера Макафи «Джимми-Вимми» и делала вид, будто шарит в карманах его жилета в поисках мраморных шариков; громче самой миссис Лорн, которая перестала нервничать из-за странных гостей и уже начала запасаться байками об этих гостях и о том, как они себя вели, о грозе, машине, ужине, съеденном в отсутствие мужа, «когда все шутили и вели себя как дети, хотя не было ни капли спиртного и никто его не желал», похвалах, которые, как она знала, последуют по поводу еды, и разговорах после трапезы – «о Китае, где раньше жила моя семья, и так далее, и еще о том, что происходит в Кассионсвилле – это ведь был тот самый мистер Макафи, которому принадлежит универмаг, а он-то знает, что почем».

Мы поужинали холодными булочками, оставшимися с обеда, намазывая их медом и фермерским маслом, запивая чаем, а еще был обещанный кукурузный релиш, домашний овощной суп и все те же пончики. Тетя Оливия завела разговор с Маргарет, спрашивая, в какую школу та ходит, что изучает, как помогает маме и так далее.

– Она умница, – заверила миссис Лорн. – Скоро будет готовить лучше меня, потому что разбирается в управлении плитой. Она умеет играть и немного поет.

– Пианино? Мы сыграем дуэтом, Марджи, – этим же вечером, если мама позволит.

– Увы, инструмент сейчас в плохом состоянии. Я все время твержу Карлу, что в гостиной слишком сыро, но его больше некуда ставить. Карл немного играет – он обучил Марджи, – и я пытаюсь заставить его настроить пианино, но он говорит, что его слух недостаточно хорош.

– Надо воспользоваться камертоном и слушать очень внимательно. Я всегда наблюдаю, как человек из магазина Джимми настраивает мой инструмент. Но сама настраивать не умею – не смыслю в этих ключиках и прочем инвентаре.

– Что ж, если мы намерены вскоре перейти в гостиную, – практично заметила миссис Лорн, – следует развести там огонь прямо сейчас, иначе замерзнем, как лягушка в глиняном горшке.

Она посмотрела на меня.

– Марджи могла бы это сделать, дитя, но такая работа больше подойдет мальчику, а ты выглядишь непоседливым. Она покажет тебе, где все необходимое.

– О, Ден все время разжигает огонь у меня дома, – сказала тетя. Кажется, она почувствовала, что мое присутствие в качестве ее представителя в гостиной каким-то мистическим образом приблизит Оливию на шаг к яйцу. Под присмотром Марджи я собрал охапку хвороста из малого отделения дровяного ящика у плиты, и мы направились по узкому коридору к двери гостиной.

Это была маленькая комната – футов десять на двенадцать, не больше, – намного скромнее, чем гостиная моей бабушки или тети Оливии. Камин находился в одном конце комнаты, пианино – в другом; пока я возился у камина и таскал дрова из ящика на кухне, Марджи зажгла керосиновую лампу, показала, где спички, сыграла быстрый припев Jingle Bells и выбежала из комнаты – наверное, сказать матери, что огонь разожжен, или взять еще один пончик. Я воспользовался возможностью, предоставленной ее отсутствием, чтобы поискать яйцо сначала на каминной полке, а затем заглянул, светя себе лампой, в несколько пыльные стеклянные дверцы книжного шкафа, полного фотографий в рамках и сувениров. Мгновение я стоял посреди комнаты, держа лампу как можно выше, медленно поворачиваясь: растопка в камине ярко горела, большие поленья занялись; дождь настойчиво барабанил по окнам и стенам, и тонкая струйка воды стекала с одного из подоконников, образуя небольшую лужицу на полу; желтый свет лампы, казалось, заливал всю комнату, и все же прославленного предмета нигде не было. Я вернулся на кухню удрученный, и когда тетя бросила на меня пронзительный взгляд, только покачал головой. Мистер Макафи как раз рассказывал миссис Лорн о «Нанкинском уголке по вторникам и четвергам».

– О, это замечательно! – воскликнула она. – Я бы никогда не подумала, мистер Макафи, что такой большой магазин, как ваш, вообще способен устроить для людей что-то в этом духе.

– Вы не понимаете, миссис Лорн, – сказал мистер Макаффи, – думать о людях – хорошо для бизнеса, уж поверьте мне на слово.

– Что ж, я рада слышать такие слова от вас, потому что всегда чувствовала: это действительно важно.

Тетя тронула ее за руку.

– Теперь, когда в гостиной разожгли огонь в камине, Эм, почему бы нам не пойти и не взглянуть на ваше чудесное яйцо, а потом мы с вашей дочерью сыграем дуэтом.