Читаем без скачивания Владимир Мономах - Борис Васильев

Павка проводил нежданного гостя в опочивальню, а Мономах, оглядев присутствующих, сокрушенно прихлопнул ладонью по столу:

— Вот что творится…

— Врет, — спокойно сказал на это Меслим. — Завтра опомнится, расскажет правду.

К утру вчерашний гость проспался и сам спустился в столовую к началу трапезы.

— Виноват, — сказал он, потупив взор.

— В чем? — спросил Мономах.

— Прости меня, князь…

— За что?

Гость молчал, опустив голову.

— Что же молчишь? — спросил Меслим.

— Молчу потому, что совестно стало…

— Говори, — велел Мономах.

— Я дружинником был когда-то. В боях участвовал, рану получил, и меня мой боярин послал за этим участком границы приглядывать. А я труса спраздновал. — И опять замолчал.

— Ну? — поторопил Мономах.

— Совесть заговорила? — усмехнулся Меслим.

Бывший воин горестно вздохнул.

— На коне усидишь? — спросил Мономах.

— Лучше, чем на ногах устою.

— Бери коня, скачи назад и передай помощнику боярина Ратибора, что стоит на границе дозором, чтоб немедля ко мне выезжал.

Воин встал, и его чуть качнуло.

— Готов, — усмехнулся Меслим.

— Сначала поешь, — улыбнулся Мономах.

— Время потеряем.

— Гостя голодным не отпускают. Павке моему скажи, чтоб накормил от пуза.

— Благодарю, князь.

— А потом — прямо к помощнику. Чтоб тут же выехал. Немедля.

— Будет исполнено. — Гонец поклонился и вышел.

4

Часа через два приехал помощник Ратибора. Ладный молодой парень, уже заработавший шрам на щеке.

Норовил упасть на колени, да Мономах строго остановил его:

— Ты что?

— Виноват, великий князь.

— Я не великий!

— Да я…

— Докладывай. Скольких там женщин половцы обесчестили?

— Да ни одной. Парнишки половецкие за барантой набежали. Ну, я догнал их, отобрал скот и лошадей, вожаку, который хлев запалил, голову снес, чтоб все запомнили. Вот и всё.

— За барантой? — Мономах усмехнулся. — Значит, потешиться кочевою пляскою пламени в горьком дыму русского дерева наезжали?

— Головой заплатили за это.

Мономах задумался.

Спросил неожиданно:

— А знаком ты с вождем ближнего улуса половцев?

— Встречались раза три, — ответил помощник, — но в гостях у него не был. Зовут его Иляс, лет ему еле-еле после двадцати. И не выборный он вождь, как обычно бывает, а законный: его дед и отец тоже орду водили.

— Пригласи его ко мне. Скажи, мол, соседи, поближе познакомиться надо.

— На когда пригласить-то?

— Число позже определим. Я Свирида жду, он и посоветует.

— Так он же другой власти служит, — усомнился помощник Ратибора.

— Он сначала мне послужит, а потом — другим. Мы побратимы.

Помощник нахмурился:

— Убьют его, боюсь. Сегодняшний великий князь Киевский тоже когда-то верно Свириду служил. А теперь, во-на, великий князь!

Мономах усмехнулся:

— Поэтому и не убьет. За спиной побратима — вся его разведка. И у нас, и за границами Руси. И кто на него руку поднимет, тот и часа не проживет.

Свирида ждали долго. Знали, что непременно приедет. Вздремнули даже. Но — дождались.

— Здравствуй, брат!

Обнялись, крепко хлопая друг друга ладонями по спинам. Отстранясь, вглядывались один в другого, и снова обнимались, и опять…

— Не женился еще?

— Нет.

— Что ж так?

Свирид усмехнулся невесело.

— Семья — дыра в кольчуге и ровнехонько против сердца. Это куда собственной смерти похуже. Это, брат, боль за других. Самое слабое место.

Пока побратимы обнимались да вглядывались друг в друга, Павка поджарил на огне куски мяса и сала, разлил в кружки привезенную Свиридом бражку.

— Ну, князья, пора и к столу.

— Признаться, проголодался я, — смущенно улыбнулся Свирид.

— Ты уморился, побратим, — Мономах вздохнул. — Может, поспишь?

— Некогда, мой князь.

Помощник Ратибора тоже расстарался, тоже что-то то ли грел, то ли жарил на угольях, но более всего подливал в чаши что-то белое, пенное…

— Кумыс, — пояснил он, когда спросили. — Половцы Илясова улуса привезли.

— Кстати, о половцах, — Мономах даже поднял руку, чтобы все примолкли и слушали. — Я тебя, побратим, ради этих половцев и позвал. Мне подружиться с ними необходимо, а коли так, то их надо на кого-то навести, чтобы душу отвели, пограбили вволю и мою услугу не забыли. Чтобы знать Дикую Степь, с нею надо дружить.

— Это ты верно решил, брат, — Свирид тем не менее вздохнул. — Детей жалко, поубивают ведь. Детей, женщин, стариков со старухами.

— Попробую хана Иляса уговорить грабежом обойтись. Чтоб никого не убивали и в полон не вели. Степь слово держит.

— Степь держит, — согласился Свирид. — А воины удержатся?

— Иляс родовой хан, не избранный.

— Да, родовой, и воина казнить имеет право, — подтвердил Свирид. — Для него согласия войска не требуется, и воины это знают.

— Так куда лучше мне его нацелить, побратим?

Свирид усмехнулся.

— Не знаю, кому больше повезло: тебе или Иляс-хану. Перед ним — осколки торкской Орды, когда-то убившей его отца и деда.

— Удача!..

— Пока везет.

5

Через три дня приехал половецкий хан Иляс в сопровождении личного телохранителя. Был он молод и весьма приятен и лицом, и открытой улыбкой. Поклонился с порога:

— Здравы будьте, князья и бояре!

— Здрав буди и ты, хан Иляс! — пророкотал Ратибор. — Место нашему гостю.

За столом потеснились, и Свирид сделал так, что свободное место оказалось рядом с ним.

А хан Иляс тем временем представлял хозяину своего спутника:

— Позволь представить тебе, князь Мономах, моего двоюродного брата Бельдюза.

Бельдюз, прижав руку к сердцу, низко поклонился князю Владимиру.

Мономах встретил Иляса и Бельдюза с особым почетом, во многом скопированным им с обычаев Дикой Степи. Познакомил их с Меслимом и Свиридом, пригласил к столу, сам за ними ухаживал, накладывая лучшие куски мяса косули, и сам наполнил чаши греческим вином. Ни о каких делах не толковали — это тоже полагалось по строгим традициям Степи.

— Гости дорогие… — начал было Мономах, подняв чашу с вином, да вовремя поймал насмешливый взгляд хана и вовремя вспомнил, что в Степи хорошо знали о русской привычке травить неугодных хозяину дорогих гостей.

Поставил чашу с вином на стол и сам, беря руками, откушал по доброму ломтю от каждого блюда.

И тут вошел помощник Ратибора. Низко поклонился всем от порога:

— Здоровья вам, князья и бояре, — и торжественно поставил на стол чашу, до краев наполненную пенистым кумысом.

— Знаю, что Степь греческие вина не очень-то жалует, — пояснил он. — А вот добрый кумыс сейчас к самому, как говорится, месту.

И черпачком наполнил все пустые чаши. В том числе и чашу князя Мономаха, решительно выплеснув из нее вино.

Гости весело рассмеялись и тоже выплеснули из своих чаш греческое вино.

А Владимир Всеволодович Мономах на всю жизнь сделал в памяти зарубку: «Сначала узнай о вкусах гостя, а уж потом приглашай его к столу».

Хорошо пировали, с размахом. Пили кумыс, закусывали косулей, куски которой поджаривали на палочках, навешанных над угольями, и Бельдюз то и дело посыпал куски мяса какими-то высушенными и растолченными в прах кореньями. Позднее это стало называться шашлыком (по-татарски — кусочками мяса), а тогда никак еще не называлось. Сидели плечом к плечу, негромко переговариваясь. Потом Свирид сказал сидевшему рядом с ним хану Илясу:

— Дозволишь спросить тебя, хан?

Иляс прекрасно знал, кто сидит с ним рядом: Степь знала все. А потому вежливо ответил:

— Спрашивай, мой кунак. — И улыбнулся.

Кунак в Дикой Степи был равнозначен побратиму, о чем начальник тайной разведки знал. И тепло сказал, положив руку на сердце:

— Благодарю, высокий кунак-хан. Знаю, что в боях с торками погибли твой отец и твой дед. Мой побратим князь Владимир Мономах пропустит твою карающую саблю сквозь свое ограждение, я дам тебе четырех своих разведчиков, и ты, высокий хан Иляс, отомстишь им по старинным законам родовой мести.

— Ты, великий вождь разведчиков Киевского Великого княжения, снял с моих плеч тяжкий груз родовой мести, — негромко, но искренне, с огромным внутренним накалом сказал Иляс-хан. — Ты поступил благородно, и я обещаю тебе, мой высокий кунак, не трогать ни женщин, ни детей, ни стариков со старухами.

И все сидевшие за столом гости встали и низко склонили головы.

— Я отберу самых лучших воинов из тех, чьи отцы или деды погибли от рук торков, — продолжал вождь половцев Иляс-хан. — Но сначала я расскажу всему племени о чести, которой сегодня удостоили меня. Великой чести сидеть за одним столом рядом с самыми известными и благородными людьми. — После чего он поклонился, прижав руку к сердцу, и вышел.