Читаем без скачивания Последняя роль - Фридрих Незнанский

— Почему именно прошлое? — поинтересовался Александр Борисович.

Прокофьев пожал плечами.

— Ну, как же… В кино обычно всегда так бывает.

— В кино много чего бывает. Жизнь сложнее.

— Ну да, конечно. Оставим прошлое в покое. Но ведь и в настоящем мне ей не за что мстить. Какие могут быть счеты у директора театра и актрисы? К тому же, я вам уже доказал, что не заинтересован в смерти Кати с финансовой стороны. А когда месть наталкивается на финансовую сторону дела, она обычно уходит в сторону.

— Это вы тоже в кино видели?

— Это я видел в жизни, — сухо возразил Иван Максимович. — Да и вы, наверняка, тоже.

— Остается еще один мотив. Возможно, самый сильный.

— Это какой же? — прищурился Иван Максимович.

— Любовь, — небрежно произнес Турецкий.

Прокофьев смотрел на него несколько ошеломленно. Затем медленно улыбнулся.

— То есть, вы хотите сказать, что я?… Что мы?… Но, милый мой, это ведь полный бред! Мне шестьдесят лет. Я — старик. Какая тут может быть любовь?

— Старики тоже влюбляются, — заметил, дымя сигаретой Турецкий. — Это случается сплошь и рядом.

— А вот это вы уже выдумываете. Любовь — дело молодых. В сорок-то лет уже почти невозможно полюбить. Душа ссыхается, в ней не остается места для огня и страсти. Знаете, как об это сказала Анна Ахматова?

— Как?

— Нет ничего страннее и омерзительнее, чем старик, открывающий для себя таинства любви.

— Ахматова могла говорить всё, что заблагорассудится, — заметил Александр Борисович. — А я в своей практике встречал восьмидесятилетних стариков, которые ради юных любовниц пускали по миру родных и близких. Это факт.

Прокофьев улыбнулся и развел руками:

— С вами просто невозможно говорить. Кстати, вы всегда такой грубиян?

— У меня такая работа, — сказал Турецкий. — Для нежности в ней места нет.

— Это так, — уныло согласился Иван Максимович. — Но все равно вы могли бы общаться со мной… поинтеллигентней, что ли.

— Я буду общаться с вами интеллигентней, когда вы перестанете нести чушь и будете прямо отвечать на мои вопросы. Я задал вам прямой вопрос: что связывало вас с Катей, помимо театра? И с какой стати вы шлялись с ней по ресторанам?

— Да ничего я не шлялся! — возмутился Прокофьев. — Зашли пару раз выпить вина, а вы уже вешаете ярлыки! Неужели вы никогда не заходите в кафе с коллегами по работе?

Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и вперил взгляд в лицо пожилого театрала, стараясь докопаться до его мыслей. Прокофьев занервничал под этим взглядом и даже сердито нахмурил брови.

— Ладно, — сказал Турецкий и откинулся на спинку стула. — Сейчас я вам кое-что покажу. — Он достал из кармана фотографию Марго и положил перед Прокофьевым. — Иван Максимович, кто эта девушка?

Прокофьев взял фотографию, несколько секунд разглядывал ее, прищурив темные глаза, затем поднял взгляд на Турецкого и сказал:

— Это — Катя Шиманова. Но она здесь в каком-то странном гриме. Не могу понять, из какого это спектакля.

— Спектакль назывался «Феерия», — угрюмо пошутил Александр Борисович. — Но он шел не в вашем театре.

Прокофьев снова посмотрел на фотографию.

— Грим наложен довольно искусно, — сказал он. — Но это скорее не грим, а макияж. Откуда у вас эта фотография, Александр Борисович?

— На дороге нашел. Давайте ее сюда. — Турецкий вынул снимок из пальцев театрала и сунул в карман. — Вас видели вместе в ресторане, — сказал он сухо. — Свидетели утверждают, что вы обнимали Катю и даже целовали ее. Так что, отношения у вас были отнюдь не как у простых коллег по работе.

Прокофьев чуть не задохнулся от возмущения.

— Да как… Да как вы смеете?! — тихо и сдавлено воскликнул он. — Как вы смеете поливать грязью Катю? У меня и в мыслях никогда не было! Покажите мне того, кто вам это рассказал, и я плюну в его бесстыжие глаза!

— Тише, Иван Максимович. Успокойтесь. На нас уже люди оглядываются.

— Да плевать мне на людей! — сердито воскликнул Прокофьев. — Какой-то дурак наговорил вам гадостей, а вы ему и поверили? Как так можно, Александр Борисович!

— Я вынужден слушать дураков, — спокойно ответил Турецкий. — Тем более, что никогда заранее не знаешь, кто в этом деле дурак, а кто умник, кто жертва, а кто злодей.

Прокофьев вздохнул.

— Как мерзко, — тихо сказал он. — Впрочем, наверное, вы правы. Вы делаете работу. Грубую работу. И что бы я тут ни говорил, вы лучше меня знаете, как ее делать.

— Наконец-то, вы это поняли, — Турецкий вынул изо рта сигарету и вдавил ее в пепельницу. — Иван Максимович, у меня к вам еще один вопрос. Я побеседовал с вашими актерами. И один из них, некто Денис Бычихин, показался мне довольно странным парнем. Что вы можете о нем сказать?

— А что тут говорить? Парень был влюблен в Катю, делал ей предложение. А она дала ему от ворот поворот.

— Как? — удивленно произнес Александр Борисович. — И этот тоже?

Прокофьев усмехнулся.

— А что ж вы думали? У красивой женщина всегда много поклонников.

— Значит, между ними был роман?

— Нет, не думаю. Просто Бычихин подбивал к ней клинья. Они ведь давно знакомы, даже учились вместе. Несколько лет назад мы ставили «Ромео и Джульетту». Бычихин играл Ромео, Катя — Джульетту. Вот тогда между ними и пробежало что-то вроде искры.

— Что вы имеете в виду? — уточнил Турецкий.

— Я имею в виду внезапно вспыхнувшую влюбленность. С актерами так часто случается. Они переносят отношения со сцены или съемочной площадки в жизнь. Но даже если такая связь состоится, она, как правило, недолговечна. Просто мимолетное увлечение — только и всего.

— Так-так, — задумчиво проговорил Александр Борисович. — Значит, искра. А что, Катя ответила ему взаимностью?

— Ну… — Прокофьев пожал плечами. — Я точно не знаю. По-моему, они некоторое время встречались. Но недолго. Совсем недолго. Бычихин сделал ей предложение, она отказалась. И он сразу «отлип».

— Как-то быстро он смирился, — заметил Турецкий.

— А что тут такого? Это же актеры. Они как дети. Одно увлечение сменяется другим. Просто на Катю отрезвление снизошло чуть раньше, на Дениса — чуть позже. Они расстались, но сумели остаться друзьями. Бычихин, кстати говоря, почти сразу нашел себе новую пассию. А потом еще. И еще. У актеров это быстро, их обаяние легко распространяется на женщин.

— Еще слово, и я умру от зависти, — с усмешкой сказал Турецкий. — Ладно, с Бычихиным всё ясно. А теперь расскажите мне, какие отношения у Кати были с отцом?

— С Сергеем Николаевичем? Самые душевные! А почему вы спрашиваете? — с улыбкой поинтересовался Прокофьев. — Вы что, его тоже подозреваете?

— Не то чтобы подозреваю… Но бывший жених Кати, Алексей Данилов…

— А, бросьте! — махнул холеной рукой Иван Максимович. — Вот уж этого дурака точно не стоит слушать. Он был одержим Катей, а Шиманов дал ему хорошего пинка. Данилов — хулиган и негодяй. Я таких типов, как он, хорошо знаю. Он и мать родную грязью обольет, если она ему не даст денег на опохмелку.

— Так он алкоголик?

— Да нет. Это я образно выражаюсь.

— Хороши образы. Ладно, Иван Максимович, спасибо, что согласились встретиться. Простите, если был груб.

Александр Борисович поднялся со стула, пожал руку Прокофьеву и зашагал к выходу.

31

Антон Плетнев шел за ним уже минут двадцать. Поначалу он не был уверен, что этот человек — тот, что ему нужен. Уж больно он был ловок. Если останавливался, то обязательно по делу — газету купить, шнурок завязать, объявление прочесть. В общем, вел себя как нормальный обыватель, которому некуда спешить.

Плетнев совсем уж было махнул на него рукой, и даже решил «засветиться», но в этот момент незнакомец повернулся и скользнул по лицу и фигуре Плетнева небрежным взглядом. Небрежный-то он был небрежный, но по цепкости и жесткости не уступил бы и стальному крючку.

«Обыватель так не смотрит, — подумал Плетнев, проходя мимо незнакомца. — Черт, рано вылез. Надо было еще понаблюдать».

Плетнев свернул за угол и быстро спрятался в темной нише арки. Послышались приближающиеся шаги, а несколько секунд спустя незнакомец вывернул из-за угла.

Плетнев молниеносным движением схватил его за ворот и дернул на себя. Однако незнакомец не растерялся. Он ловко ушел от захвата и так умело двинул Плетневу локтем в челюсть, что, не уклонись Плетнев от удара, жить ему на свете со сломанной челюсть. А то и чего похуже.

Завязалась схватка. Дрались мужчины молча, без лишней суеты — скупо и жестоко, как настоящие профессионалы. В движениях незнакомца чувствовалась школа. Однако Плетнев тоже был не лыком шит. В технике ведения боя он незнакомцу, пожалуй, уступал, но в напоре и жесткости ему не было равных. Увернувшись от очередного удара, Плетнев взял незнакомца в захват, повалил его на землю и вывел на болевой. Мужчина глухо застонал.