Читаем без скачивания Воин из-за круга - Андрей Астахов

Уже в холле, покидая дом, ди Марон захватил с паноплия на лестничной площадке один из кинжалов. Это был один из двух кинжалов работы мастера Гарраша, которыми ди Марон-старший очень дорожил – неизвестно, почему. Убивать молодого ди Марона никто не обучал, но кинжал сгодится в дорогу хотя бы для большей уверенности в себе…

Небо совсем посветлело. Набросив на голову капюшон широкого дорожного плаща, Уэр ди Марон покинул родной дом, так и не заперев за собой дверей. С улицы Парфюмеров, где находился их дом, он по темным проулкам добрался до рыночной площади, а отсюда еще до рассвета оказался в западном конце города, недалеко от Новых Императорских ворот. Здесь он впервые увидел живых людей – двух мертвецки пьяных босяков, которые, обнявшись, ковыляли вдоль придорожной канавы, горланя какую-то песню, ни мотива, ни слов которой ди Марон так и не разобрал. Юноша почувствовал злобу; эти два никчемных подонка пережили ночь затмения, а его отец погиб. Но время шло, а он все еще не выбрался из города, и думать о пустяках было некогда.

Он спустился по каменной лестнице и оказался в узком переулке, один конец которого выходил на дорогу, ведущую к воротам, а второй упирался в зловонный тупик. Шум шагов ди Марона спугнул нескольких тощих бродячих собак, завтракавших отбросами. Юноша остановился, его снова охватил страх. Однако оставаться в этом унылом месте он тоже не собирался. Собравшись с духом, поэт шагнул в сумрак под невысокой аркой, и тут перед ним возникла фигура нелепая и зловещая, а главное – странно знакомая ди Марону.

– Давай деньги, проклятый лавочник! – зашипел незнакомец, размахивая молотком на длинной рукоятке. – Гони монету, а то я тебе башку расшибу, клянусь титьками моей мамаши!

Еще одна фигура метнулась к ди Марону с другой стороны арки, схватила юношу за руку. Ди Марон рванул из-под плаща кинжал, но в следующий миг замер с открытым ртом. Нападающий тоже встал, его окровавленное и исцарапанное лицо вытянулось от удивления.

– Прах меня покрой! – выпалил он. – Это же наш молодой петушок!

– Ты! – Ди Марон узнал ушастого каторжника, того самого, что назвался Килле-Зайцем. – Живой!

– И ты живой! Балль, ну-ка придержи его.

– Как вам удалось бежать? – спросил ди Марон, пока ушастый освобождал его от пояса с кошельком, сумки с провизией и кинжала.

– Сам не знаю, – Килле посмотрел на поэта. – Расскажи кому, не поверят. А ты как ушел?

– Мне повезло. А старик ди Брай – где он?

– Мы его не видели, – сказал второй каторжник.

– Мы с Баллем спрятались на стройке, – пояснил ушастый. – Залезли в сарай, где стояли бочки с дегтем и смолой, вот нас твари и не учуяли. Остальным хана. Никто не ушел. Весь плац был в крови и в том, что от трупов осталось. А нам и дьявол в помощники! Дождались рассвета и давай тикать! О, где-то бабками хорошими разжился! Кого гробанул, а, малахольный?

– Никого. У себя в доме взял.

– У тебя и дом есть? – Ушастый присвистнул. – А этот дед кем тебе приходился?

– Да так, знакомец просто. Я с ним в корчме познакомился, когда меня приставы арестовали.

– Слушай, Балль, а может, возьмем этого желторотого с собой? – вдруг предложил Килле. – Сдается мне, что петушок этот нам сгодится, если не для работы, то на жаркое. А, фраерок, пойдешь с нами?

– А у меня есть выбор? – спросил ди Марон.

– Во, умный парень, все понимает! – Килле хохотнул, по-дружески хлопнул поэта по плечу. – Ты не ссы, малахольный, Килле покажет тебе, что такое воровская жизнь! Только одно запомни; у нас закон один – слушать старшого и не понтоваться. Нарушишь закон, пожалеешь, что на свет народился. Верно я говорю, Горемыка?

– Ага, – прохрипел Балль. Один глаз у него был мутный, белесый, будто наполненный гноем.

– Сейчас мы пойдем к воротам, – начал Килле, направив острие кинжала в грудь ди Марона. – Стража наверняка сидит в кордегардии, обосранные от страха штаны стирает. Но коли вылезут они до нас, молчи и не дергайся. А то враз с одного удара почку вырежу. Говорить я буду, понял?

– Он понял, Заяц, – сказал Балль.

– Он-то понял. Он дворянчик понятливый. Пошли!

– Один вопрос, Килле, – сказал ди Марон. – Куда мы идем?

– В Венадур, – помолчав, ответил ушастый. – Там сейчас заварушка какая-то идет, не до нас будет. Авось фарт нам подвалит, заживем красиво! Давай, топай, а то до утра не доживешь. Лейры не доели, так я прирежу!

Джел ди Оран едва дождался утра. Ему пришлось провести бессонную ночь – в Красный Чертог беспрерывно прибывали курьеры с сообщениями о том неслыханном ужасе, который творится в столице. Ди Оран делал вид, что изумлен и испуган жуткими новостями. Он с тайным удовольствием всматривался в лица полицейских чинов, военных, представителей магистрата, которые так скоро прибыли в Красный Чертог, что канцлер понял – все они рассчитывают отсидеться в императорской резиденции, пока Дети Ночи свирепствуют в бедняцких кварталах Гесперополиса. Возвращенных среди этих людей не было, неудивительно поэтому, что шалости лейров их так пугают! Ди Орана самого пробрал холодок по спине, когда агенты сообщали ему о том, что происходит в ночном городе. Они приходили в малый рабочий кабинет канцлера – здесь был искусно сделанный макет Гесперополиса, и ди Оран мог проследить путь выходцев из Вторых врат. Аина ап-Аннон сделала то, о чем давно ему говорила – отдала лейрам на растерзание те районы города, где селились бедняки. Заречный квартал по донесениям гонцов был просто наводнен нежитью – там к утру мало кто спасся. Та же участь постигла Старый город. Ди Орана огорчило сообщение, полученное ближе к утру, – лейры прошлись по стройке императорского святилища. У канцлера не было повода сожалеть о судьбе шести тысяч уголовников, собранных на этой стройке, но он представил себе, в каком гневе будет Шендрегон, когда узнает, что стройку храма в его честь теперь придется надолго заморозить. Богатая часть города пострадала от шалостей лей-ров куда меньше: видимо, Аина крепко держала их на магическом поводке. Здесь были единичные случаи нападения, и все пострадавшие были теми, кого Аина считала подозрительными и случайными людьми в окружении императора. Ди Оран вслух сокрушался, узнавая о гибели того или иного знатного вельможи, а в душе понимал, что так или иначе эти люди были обречены. С исполнением пророчеств и открытием всех семи ворот безмолвия эти люди все равно погибли бы. Аина знала, что делала.

В половине седьмого ему принесли завтрак. Ди Оран распорядился, чтобы его оставили в покое, и сел за стол. Едва он успел пригубить чашу с соком, как в кабинет вошла Тасси. Она была в нарядном красном платье, шитом золотом, в ее глазах было ликование. Ди Оран встал, чтобы ее поприветствовать, и помог сесть в кресло.