Читаем без скачивания Дед (роман нашего времени) - Эдуард Лимонов

– Его лечить надо, сержант. Он совсем невменяемый, у него паранойя, я думаю, а его пятый раз подряд судья к нам присылает.

– Ну да, здесь у нас лечащих врачей нет, – соглашается сержант.

Двери закрываются.

– Рехнулся, что ли? – спрашивает бомж Василий.

– Да. (Дед.)

Обед отпускает уже парень с таджикской фамилией и русскими чертами лица. Где Брут/Закстельский, неведомо. Кажется, в спецприёмнике нет штрафного изолятора. А может, есть.

– Я был в Таджикистане в 1997-м, – Дед не только был, но успел разобраться, что полукровки-пацаны, родившиеся от смешанных русско-таджикских пар, отличные солдаты и красивые статные парни. В 1997-м Дед (еще нисколько не Дед) опрашивал там солдат 201-й мотострелковой. Пошли бы они в контрактники к Деду. Результат получился удивительный. За небольшие русские деньги Дед мог навербовать хорошую бригаду. Все хотели воевать, многие хотели Военную Центрально-Азиатскую Республику с русскими офицерами во главе.

Дед получил свой чай.

Уселся, выпил с серым хлебом. Хлеб был кисловат. Угостил чесноком бомжей Сергея и Василия. Бомжи правильно набросились на чеснок. Зараза тут везде раскидана. А чеснок Дед носил в карманах, как деревенский мужик.

После обеда опять пришли правозащитники. Второй раз. Та же Каретникова, в том же платке, по-бабьи. И господин Борщов, друг госпожи Алексеевой.

«Правозащитники, – сказал им Дед, не обращая внимания на двух милиционеров, сопровождавших их, – правозащитники принадлежат ельцинской эпохе, они анахронизм в нашу эпоху тотального попрания прав. Чего вы тут к нам ходите? Никакого права в стране нет, защищать – нечего, потому правозащитники – нонсенс».

Борщов и Каретникова не очень-то реагировали, так, улыбались отстранённо. Дверь в камеру была открыта, ждали начальника спецприёмника подполковника Сухова.

«Власть сделала ещё один шаг в государственный фашизм, фактически узаконив метод “оговора” и сделав лжесвидетельство полицейских основой судебных решений, – продолжал Дед ораторствовать негромко. – Меня вот судят, всякий раз полагаясь на лжесвидетельства полицейских…»

Вошел кряжистый, вполне себе доброго нрава подполковник Сухов. Поздоровался с Дедом отдельно:

– Здрав-те …ард…инович… Как себя чувствуете?

– Отлично. Лучше не бывает.

– Жалобы есть?

– Никаких жалоб, товарищ подполковник.

– Вы когда нас покидаете?

– Пятнадцатого буду иметь удовольствие вас покинуть.

– Ну, у нас не так плохо… …ард…инович… Здесь не Бутырки, не «Матросская Тишина».

– Сравнить не могу, в тех досточтимых тюрьмах не сидел. Сидел в «Лефортово», в Саратовском централе…

– Такой компании, как у нас, вы нигде не найдёте…

Сухов улыбался, он был явно в хорошем настроении.

– Весь цвет оппозиции в этот раз к нам пожаловал. И господин Немцов в «первой» камере, и господин Косякин был, и господин Яшин, и господин Тор. Вот Сергея Удальцова в этот раз нет. Но зато к вам сегодня поместят г-на Дёмушкина. Ненадолго, правда, трое суток у него, раньше вас уйдёт.

Каретникова и Борщов с блокнотиками расспрашивали арестованных об их нуждах.

Потомок казахского племени, одетый как дядя Том из «Хижины дяди Тома» – клетчатые штаны, сапоги, рубашка кофейного цвета в полоску, ей-богу, как негр дядя Том, горячо поведал Каретниковой о каких-то бумагах. «До чего смешной, даже волосы подкрасил, осветлил, хочет походить на русского», – отметил Дед.

У бомжа Василия в руках возникли его бумаги, и он что-то растолковывал Борщову.

У Деда не было никаких просьб к правозащитникам. Даже сигарет не было смысла просить, не для кого. Армянин Гарик не курил.

Армянин Гарик лежал на своей койке, когда Дед сел на свою. Гарик был молчалив.

– Дёмушкин, – сказал армянин.

– Что Дёмушкин?

– К нам бросают Дёмушкина.

– Ну и?

– Националист. «Чурок» не любит.

«Он боится», – понял Дед.

– Не дёргайся. Я тебя познакомлю. Ты же не чурка. Ты – армянин.

Сам Дед не был знаком с Дёмушкиным.

Дёмушкина привели часам к пяти. Было ещё чуть светло. Высокий, ладная такая рама тела: плечи, шея, руки, небольшая светлая бородка. Вошёл и стал посреди хаты в некотором замешательстве. Дед подошёл к Дёмушкину и назвал себя.

Они пожали друг другу руки.

– Койку выбирай себе, Дима. Вот три варианта есть, – Дед указал, какие. На самом деле варианта было четыре, койка над головой Деда – четвёртая, но на неё Дед не указал.

Дёмушкин правильно выбрал себе второй ярус у другого окна, там, правда, немного дуло, но свежего воздуха было хоть отбавляй. Внизу под Дёмушкиным оказался азербайджанец Эдик. Таксист.

– Познакомь …ард…инович, с Дмитрием, – попросил азербайджанец.

Дед представил их друг другу.

Подошёл и армянин Гарик.

Дед представил и его.

– Тут у нас целый интернационал, – хитро заметил Дед.

Дёмушкин выдержал испытание. Пухом не повёл, и никого «чуркой» не назвал.

Через полчаса Дед услышал, как азербайджанец называет Дёмушкина «Димон».

– Господи, твоя власть, – перекрестился Дед (иногда, в исключительных случаях, он делал это). Это ж надо, Димон?!

Уже стемнело, когда они пошли гулять. Четверо из всей камеры. Дёмушкин, Дед, Гарик и Эдик.

Дёмушкин с Дедом ходили из конца в конец прогулочной щели и говорили о Баркашове. Тема была неисчерпаемая. Дед хорошо знал Баркашова, ходил к нему в 1994-м домой на улицу Вавилова, с Дугиным, знал его жену, сына, мать Баркашова видел. А Дёмушкин, так он сказал, работал у Баркашова в охранниках. Дед попытался было подсчитать, мог ли вполне молодой Дёмушкин быть охранником Баркашова. Не очень сходилось. Возможно, впрочем, что Дёмушкин стартовал очень рано. Возможно, он уже лет в пятнадцать был физически таким же крупным парнем.

Гарик и Эдик некоторое время ходили вместе с Дедом и Дёмушкиным, но постепенно отстали, поскольку и Баркашов был им неизвестен, и классово и расово чужд, и другие персонажи быстрой и живой беседы между двумя поколениями националистов.

Скорее Дед бы назвал современных националистов сепаратистами. Националисты 90-х, и Баркашов, и Дед с Дугиным, были яростными сторонниками империи. Недаром в партбилетах нацболов над фотографией владельца был лозунг: «Россия – всё, остальное – ничто!». У Дёмушкина, равно как и у его родственников по национализму: Белова, Тора, Крылова, если бы значился в партбилетах лозунг, то он звучал бы что-то вроде «Русский – всё, Россия – ничто!».

Такого лозунга у них, разумеется, нет, Дед придумал его, но смысл именно таков. Для новых националистов важен русский человек, а вот какая у России территория – для них второстепенно. Их реальный существующий лозунг «Хватит кормить Кавказ!» – скрывает за собой неприятную суть: «Отделим Кавказ от России, хватит кормить его!».

Дед давно присматривался к современным националистам. Их сепаратизм, желание отделить русских от нерусских, по мнению Деда, привёл бы Россию прямиком к катастрофе, дай им волю. Такая изначально перемешанная национальностями и племенами страна не может себе позволить отделение русских от нерусских. Индия, освободившись от Британской империи в 1947 году, занялась отделением индуистов от мусульман, и никто им не мешал. Отделение это обошлось в один миллион (округлённо) убитых и 13 миллионов беженцев. В России отделения русских от нерусских не будет, никакая власть не позволит. Я тоже не позволю, сказал себе Дед.

Они ходили, был мороз. – 16 °C. Мороз их пощипывал. Каждый думал, как бы использовать другого.

Они начали мягко посылать друг другу комплименты.

– Вы – самый вменяемый из лидеров националистов, – сказал Дед Дёмушкину. – Я слежу за вашим ростом, вы хорошо развиваетесь.

– Я когда заехал вчера… – начал Дёмушкин.

– Я думал, вы сегодня заехали?

– Вчера, одну ночь провел в «двойке», к бомжам меня хотели кинуть, в «четвёрку», я отказался. Так вот, вчера, когда заехал, видел Немцова в плавках, пьяного в хлам. Ей-богу!

– Вот у кого сладкая жизнь…

– Нужно бы телефонами обменяться, – предложил Дед. – Я, грешным делом, хотел вас на Триумфальную вытащить. Свобода собраний нужна всем, разве вам не нужна? Вот Тор к нам не раз уже приходил, правда, в частном порядке, не с коллективом организации. И задерживали его на Триумфальной не раз.

– Вы рассчитываете, что однажды на Триумфальную придут десять тысяч бойцов и вы пойдёте на Кремль или Парламент?

– Дмитрий, самые храбрые люди в обществе должны выходить по 31-м. Это их долг, обязанность авангарда общества, чтобы своим примером разбудить и расшевелить остальных. Так в атаку, мы знаем из истории, вначале встают 3–4 человека, командиры, а затем – сотни – активисты, самые страстные, и уже потом атакует весь фронт. Мы на Триумфальной подаём пример, учим вставать в атаку. Разве не по нашему примеру вы вышли вчера, 11-го, на Манежную, ну, попытались выйти? Разве не по нашему примеру Удальцов пытается выводить людей каждое 12-е на «Дни гнева»? К нам приходят теперь все лидеры протестных движений, независимо от идеологических различий. Правда, из-за предательства Алексеевой у нас в настоящее время наблюдается seat-back. Приходите, нам нужны люди.