Читаем без скачивания Генерал-марш - Андрей Валентинов

Комната Техгруппы встретила ее привычным стуком «ремингтона» из открытой внутренней двери. Товарищ Петрова на посту! Столы же пустовали, кроме крайнего справа, за которым сидела Сима Дерябина, маленькая, черноволосая, в старом перешитом платье, тоже черном. Работала – острый нос целился прямо в бумаги, словно желая к столу их пришпилить.

Сибирская подпольщица тоже на боевом посту.

Перед тем как они с Симой познакомились, Вася Касимов предупредил, чтобы Ольга не удивлялась и лишнего не спрашивала. Все равно не ответят.

В конце марта 1919-го в занятом колчаковцами Томске состоялась Всесибирская партийная конференция. Часть делегатов арестовали еще в дороге, поэтому приходилось соблюдать тройную осторожность. Член Сибирского областного комитета РКП(б) товарищ Дерябина отвечала за безопасность. Никто из участников не знал, где находится место проведения заседаний, поскольку попадал туда через две, а то и три нелегальных квартиры. Для верности решили никого не выпускать до самого конца работы – в том же помещении и спали, и обедали. Провала удалось избежать.

Предосторожности были не лишними – делегат от Челябинска оказался агентом контрразведки. Он и указал сыщикам на Симу. За ней установили слежку и вскоре арестовали – уже в Екатеринбурге, куда она приехала, надеясь перейти фронт.

Когда через несколько месяцев город заняли красные, Симу нашли в тюремной больнице. Она была жива, но могла лишь улыбаться, и то левой половиной лица. Правая часть тела оказалась полностью парализована, исчезла речь, плечи и спину покрывали глубокие, плохо зажившие шрамы.

Орден Боевого Красного Знамени РСФСР товарищу Дерябиной вручали в госпитале.

Паралич постепенно прошел, но правая часть лица оставалась недвижной, не восстановилась и речь. Приходилось писать самые нужные фразы на обрывках бумаги. Сима, оформив инвалидность, выпросила у знакомого трофейный револьвер и принялась приводить его в порядок. Стреляться из нечищенного оружия орденоносец Дерябина не считала возможным.

Друзья подоспели вовремя. Отняли револьвер, сумели успокоить. Симу устроили на тихую службу, где требовалось лишь подшивать бумаги. Девушка терпела, честно возилась с документами, но вскоре вновь начала подумывать о трофейном «стволе». К счастью, пришла телеграмма из Столицы. Руководитель Сибирского бюро товарищ Смирнов лично рекомендовал Симу для работы в аппарате Центрального Комитета.

В Техгруппе бывшей подпольщице поручали самые сложные дела. Два раза выписывали премию, а за один случай девушку благодарил лично товарищ Троцкий.

Ольга присела за свой стол, поворошила бумаги. Заниматься «стружкой» совершенно не хотелось. Товарищ Зотова воззвала к собственной сознательности, протянула руку к ближайшей папке…

Ай!

Маленький, сложенный из бумаги «голубок» клюнул точно в запястье. На миг почудилось, будто она снова в гимназии. Классная дама на миг отвернулась…

Кто у нас тут такой меткий?

Орденоносец Дерябина подмигнула левым глазом и приложила палец к губам. Ольга встала, оглянулась для верности. А нет ли в комнате белогвардейского шпиона? Не обнаружив такового, подошла.

– Случилось что, товарищ?

В руках у бывшей подпольщицы – небольшой конверт. По желтой бумаге – неровные карандашные буквы. «Техническая группа. Товарищу Зотовой О. В.». Ни входящих, ни исходящих, ни номера.

Ольга взглянула недоуменно. Сима, улыбнувшись, кивнула на одну из папок. Открыла, ткнула в середину пальцем. Никак внутрь вложили? Давненько такого не бывало!

Между тем Дерябина взяла карандаш, пододвинула маленький лоскуток бумаги…

«Если надо, обращайся!»

Ольга, поблагодарив безмолвным кивком, отошла на шаг, взвесила конверт на ладони. Не иначе кто-то по старой памяти решил про «культ личности» написать.

Ошиблась. Письмо оказалась коротким, всего три строчки.

«Верстовский и Нащокин, Андреевский храм.

Подруга моряка, вернувшегося из страны, где перевал несет беду, и тот, кому правая часть мира темна.

Вместе пришли, уехали вместе».

Ольга, спрятав послание, добралась до ближайшего стула, но садиться не спешила. Правая часть мира была темна, левая тоже. Почему-то подумалось о карте острова Сокровищ, а заодно о Пляшущих человечках англичанина Конан Дойля. Если это розыгрыш, то дурацкий. Верстовский – композитор, «Аскольдову могилу» написал, Нащокин – Пушкина друг…

Легкое прикосновение к плечу. Сима, незаметно оказавшаяся рядом, глядела вопросительно.

– Шутки шутят, – прохрипела кавалерист-девица, игнорируя всякую конспирацию. – Высокое дерево, понимаешь, на плече Подзорной Трубы, слитки серебра в яме, йо-хо-хо и бутылка рома.

Достав листок, вновь взглянула на три короткие строчки. Чушь! Пожала плечами, отдала письмо подпольщице.

– Может, тебе интересно будет?

Для себя уже решила – разыграли. Скучно товарищам глупые письма читать, сами решили за дело взяться. А может, ее подбодрить задумали, романтики в служебный быт добавить?

Сима уже сидела за столом. Бумаги отодвинула в сторону, письмо прямо перед собой уложила. В руке – карандаш, бледные губы сжаты. Интересно, что она там увидеть могла?

Удивлялась Ольга недолго. Резкий жест рукой, нетерпеливый взгляд. Остроносая что-то учуяла.

Товарищ Зотова, послушавшись, вернулась обратно к столу. Что с письмом? Первая строчка карандашом обведена. Неровный тонкий овал… Грифель завис над бумагой, подчеркнул слово «Андреевский».

– И что с того? – не поняла замкомэск.

Карандаш, явно возмутившись, дернулся, нарисовал два креста с перекладиной – и возле Верстовского, и возле Нащокина. Померли, значит. Затем скользнул под овал, впился в бумагу:

«Ваганьково! Кладбище!»

Ольга лишь рот раскрыть сподобилась. Вот оно, значит, что! Сама она родом не из Столицы, на Ваганьковом бывать не приходилось, какой там храм (сейчас уже закрыли, поди!), знать не могла. Но и Сима не местная, из Сибири приехала.

Ну, молодец!

Карандаш между тем обрушился на вторую строчку. «Моряк», «страны», «перевал». «Перевал» – подчеркнуто дважды.

– Не понимаю, – честно призналась Ольга. – Плохой перевал, беду несет.

Карандаш вновь впился в бумагу. На этот раз буквы оказались иностранными: «We took our chanst among the Khyber 'ills»! Зотова еле успела сообразить, что это не французский, а карандаш успел подсказать: «Хайберский перевал! Киплинг! Афганистан!»[15]

Совсем непонятно! Киплинг – как известно, бард империализма, во время Гражданской призывал поливать Россию бензином, чтоб горела ярче[16]. Но удивляться было некогда. Допустим, Афганистан. Оттуда приехал моряк, видать, искал там море, да найти не сподобился.

Моряк?! У Зотовой перехватило дыхание.

– Наш полпред! Товарищ Раскольников, бывший мичман флота… Его подруга… Нет, жена – в посольство мамзелей не таскают.

Сима быстро кивнула, а неутомимый карандаш уже успел нацарапать нужную фамилию, вслед за ней – имя с отчеством.

– Лариса Михайловна, значит, – негромко проговорила Ольга. – Слыхала о ней, боевая, говорят, дамочка.

Что получилось? Среди могил Ваганьковского кладбища прогуливались Лариса Михайловна, бывшая супруга товарища Раскольникова, и тот, кому…

Узкая ладонь подпольщицы легла на лицо, закрывая правый глаз, но Ольга уже знала ответ.

– …Кому правая часть мира темна.

Виктор Вырыпаев.

Страх прошел, сменившись полной ясностью. Выбор прост: Черная Тень далеко, секретарь ЦК Ким – рядом. Ложь не простят.

Леонид помолчал немного, собираясь с мыслями, посмотрел начальнику прямо в глаза.

– Товарищ Ким! Агасфером называл себя человек, присутствовавший на моем расстреле. Если точно, двое нас там было, профессор Артоболевский и я…

Рассказывал недолго, в пять минут уложившись. Промолчал лишь о Блюмочке, которому к стенке стать еще предстояло. Незачем Яшку впутывать.

– Тускулу, значит, вам обещали?

Товарищ Ким, достав из нагрудного кармана трубку, закусил зубами мундштук, поглядел без улыбки.

– Зотова – честный и умный человек, прекрасный работник. Но я ей не доверяю и доверять не буду. Однажды она солгала, пусть даже из лучших побуждений. С ней вместе работал один молодой парень, бывший командир батальона. Признаться, я имел на него очень большие виды. Велел проверить биографию, просто так, для порядка. Он тоже лгал, скрыл свою службу у Махно. Это не мелочи, товарищ Москвин. «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом». Надеюсь, вы еще помните Писание? «А негодного раба выбросьте во тьму внешнюю, там будет плач и скрежет зубов».

Секретарь Центрального Комитета большевистской партии цитировал Библию. Леонид прикинул, что это, пожалуй, еще невероятнее, чем Тускула.

– В Писании не силен, – спокойно ответил он. – Я чекист, товарищ Ким, что такое служебная тайна, знаю. А еще знаю, что лишние вопросы задавать нельзя. Если мне доверяют секрет, значит, так нужно Центральному Комитету. Докладывать по этому поводу лично вам не считал возможным, потому что давал подписку. Там сказано – «никому не разглашать», значит, ни сослуживцам, ни девице знакомой, ни товарищу Троцкому…