Читаем без скачивания «Клуб Шести» - Максим Веселов

Когда уже все мужчины раскланялись в приветствии и расположились, расселись за столом рулетки, заметили, что Шамир продолжает музицировать, не обращая ровным счётом никакого внимания на происходящее. Дамы выказывали нетерпение. Наташа теребила русскую косу, отчего коса становилась всё пушистее и стала напоминать метлу. Изольда Максимилиановна перекручивала на безымянном пальце перстень с огромным красным камнем и производила впечатление самой воинственной дочери Зевса – Афины. Писатель Михал Романович так же заразился от дам нервностью, только теперь Теодор заметил, что на писателе небыло обычных очков. Глаза писателя бегали, видно его не устраивало, что присутствующие могут не заметить приготовленный им блеск и решительность в собственных глазах. К действию перешёл Антон Владимирович:

– Уважаемый Шамир! Вся наша общественность Клуба Шести с нетерпением ждёт, когда Вы к нам присоединитесь. Или, если акт творчества Вами переживаемый сейчас, для Вас важнее нашего заседания, Вы могли бы на какое-то время уединиться в Комнате Размышлений, дверь в неё как раз рядом с Вами. Что скажете?

Шамир не ответил, продолжая тренькать.

– Кстати, Теодор Сергеевич,- продолжил Председатель, и все напряглись.- Я наименовал так эту комнату после посещения Вашего Балкона Утренней Свежести.

– Восточного Балкона Утренней Радости (Рассвета). Но, всё одно, спасибо, приятно.

– Да, теперь и у нас есть уголок, где каждый может остаться наедине со своими мыслями или замыслами. Уважаемый Шамир, вы слышите меня?

Уважаемый Шамир его не слышал.

Зато услышал художник.

Вся честная компания так интересно расположилась перед ним в своей индивидуальной живописности, что Теодору стало не по себе. Он вспомнил утренний сон и почувствовал непреодолимое желание его записать.

– Зато я Вас слышу, Антон Владимирович! – неожиданно для себя сказал художник.- И, с Вашего любезного согласия, непримину воспользоваться Комнатой Размышлений на некоторое время. -???

– Да, прямо сейчас, если не возражаете.- Твёрдо добавил Теодор и, прищурившись, дабы не разглядеть реакции, срочно ретировался.

Своя Судьба.

Я шёл домой не как на праздник.

Ничего негативного так же меня не ожидало. Обычный день семейного человека, у которого с окончанием рабочего дня не оканчивается работа в полном смысле этого слова.

По пути в автобусе я проверял пункты из списка необходимых на этот день покупок.

Список не умещался в голове и просился на бумагу. Ничего, справимся. На первый взгляд, всё уже приобретено, от памперсов для самых младших, до дискет для старших и шоколадки для жены. Но внутреннее беспокойство не унималось и я снова и снова проверял в уме пункты. Ещё раз отправиться в магазин меня не соблазнило бы даже пиво.

Однако, что-то ныло и тревожило.

Ладно, что гадать, по приходу и разберёмся.

Мне хотелось сосредоточиться на своей последней картине. Дорисовать её я планировал именно сегодня. Оставалось положить несколько штрихов, но так, что бы именно – окончить, создать законченное произведение. Не убавить что бы и не прибавить больше не захотелось. Легко сказать. Я дней десять сплю в мастерской, а не с женой, хотя наша спальня в соседней комнате. Успеваю только работать, забегать по пути в магазин и – за холст. Творчество – самое лучшее и самое худшее, что есть у меня. И не заставляет никто, и словно ломки наркомана не дают всё бросить и стать «нормальным» членом из общества.

Я сам себе это выбрал.

У меня нет виноватых.

Даже этот седьмой этаж, на который теперь тащусь с высунутым языком и полными сумками, я себе выбрал сам. Говорят, что «от Бога только родители и соседи, всё остальное человек выбирает сам». Но я и с соседями познакомился перед тем, как приобрести квартиру, следовательно, уменьшил и этот список. Я не ропщу.

Ещё подходя к двери своей квартиры, я услышал странные звуки.

Но, когда толкнул незапертую (?) дверь и ворвался в комнаты, ахнул. Весь дом заполняли кошки и собаки. Какие-то из них, были, конечно, наши – у нас жили две серых кошки и один щенок. Но тут верещало и чертыхались в погоне друг за другом пять, шесть, или девять особей.

– А вот и папа вернулся! – раздалось радостное детское.

Не споря о собственном приходе, я пришёл в негодование. Последней каплей проскочила мимо чёрная сучка с отвислыми сосками, болтавшимися по ковру. Её безумный и наглый взгляд разорвал моё терпение.

Сбросив покупки в сторону, я распахнул настежь входную дверь, стал ловить животных за хвосты и загривки, и вышвыривать из своего дома.

Кто-то из них стремился ворваться обратно и я пинками в морду настегал таковых, они снова и кубарем уносились в ворота двери футбольными мячами. Дети верещали и плакали, папа сошёл с ума, папа потерял последнюю жалость к животным. Среди пришлых, в разверзнутую дверь вылетали и наши кошки со щенком, что привело в ужас даже мою супругу. И когда последний зверь вылетел на лестничную площадку, я захлопнул за ними дверь и оглянулся. Комнату наполняли изумлённые произошедшим люди. Жена, дети, друзья застыли с недопитыми стаканами чая в руках. Я поправил пиджак и сказал:

– А теперь попрошу гостей отправиться по своим домам и продолжить свой сегодняшний жизненный путь по индивидуальному плану. Тобишь, вне меня, моей жизни и моей сегодняшней судьбы. Это, бля, понятно??!!!

Всех словно ветром сдуло.

Дети продолжали хныкать, на улице чудились лай и мяуканье, где-то в темноте брели, кутаясь в плащи и шубы мои друзья. Жена вопросительно смотрела на меня.

Я не чувствовал угрызений совести.

И это меня шокировало.

Я – нормальный русский человек, я люблю животных, друзей и детей. Я всегда считал себя положительным, хорошим. Но я не чувствовал сейчас никаких угрызений совести. Как раз наоборот, мою грудь и мозг наполняло ощущение завершённого полотна, перед взором заиграла светлыми тенями надпись, название моей картины: «Своя Судьба Не Вредит».

Закончив, Теодор с удовольствием закурил и осмотрелся.

Комната со вкусом обита тёмно-красным штофом. Висят два его новых полотна. Он действительно, здесь – есть. Он, Теодор, есть в этом Клубе. Вот и хорошо, пора вернуться в народ.

В зале Клуба за рулеткой никого небыло.

В углу у колонки, изливающей классику, продолжал сидеть Шамир, музицировал с невидящим взором и уже, казалось, не слышал и самую классику. Рядом с Шамиром стояла пепельница, заполненная папиросными гильзами, отстреленными. Может от этого, а может потому, что крутые гитарные рифы укатали его, глаза Шамира были устремлены в вечность, холодную и величественную.

Не став его беспокоить, Теодор продвинулся к выходу.

На столе рулетки лежала записка и поверх неё – медальон. В записке красивым почерком начертано: «Уважаемый Теодор Сергеевич, мы поступились правилами Клуба и методом случайного кручения волчка выбрали следующего участника. Участницу.

Это – Изольда Максимилиановна. Она может Вам позвонить, не отключайте, пожалуйста, телефон. С уважением, Антон Владимирович».

Вот и славненько.

Теодор запахнул плащ и плотно прикрыл за собой дверь Клуба Шести. Красный фонарь над дверью не горел и не мигал. Игра началась.

15.

– Я не удержалась, уходя из клуба, и подглядела за Вами, Теодор,- наивно призналась Изольда Максимилиановна на следующий день в офисе Фонда.- Вы писали!

Прочтите же, скорее, ну прошу Вас! Меня разорвёт от любопытства!

Ирэн тем временем разливала кофе и единым взглядом присоединилась к просьбе.

Теодор вынул рукопись, он предвидел эту просьбу, и, на самом деле, как ребёнок бы расстроился, если бы таковой просьбы не услышал. Ну так утроен мир!

Написанное рвётся с единым порывом к пространству: «Ну, прочтите, меня!!!»

Словом, долго упрашивать Теодора не пришлось.

Отпил кофе и, прочитал.

За окном с приглушённым рёвом пролетел самолёт. Все вздрогнули и посмотрели на реверсивный след за окном. Небо ясное, как и мысль. Молчание прервалось аплодисментами двух дам. Теодор растёкся бы по креслу как шоколад на солнце, если бы мог себе это позволить в данном обществе. Не позволил, но улыбка всё же зашоколадилась.

И тут он впервые в жизни подвергся анализу своего письменного творчества.

Понятно, что – впервые, писал (не картины!) он мало и совсем недавно. После услышанного, понял, что мог бы позволять себе ваять мысль в словах и почаще.

Когда рассказик лился через его голову на бумагу, особой своей заслуги в этом Теодор не ощущал. Только подбирал неизбитые, по его мнению, словообороты, чистил повторяющиеся предлоги и междометия. Сейчас же, с помощью Изольды Максимилиановны, до него доходил смысл написанного им самим.

Финал рассказика вскрывает всё, что в нём заложено. У каждого своя судьба, и если она, судьба, живёт с правилом «Не вреди!», то не позволит человеку или животному, нагружать своей судьбой чужую. Вмешиваться, навязываться, отягощать обязательствами, как то: друзей прими, вне зависимости от целей на вечер и самочувствия; зверей корми и терпи их тупость, ибо они «братья меньшие», а твоё дело – умиляться их неразумности. А какого рожна, собственно? Виноват герой рассказа в том, что кошки и собаки родились кошками и собаками, и теперь их судьба бегать по помойкам? Нет, не виноват. Он их не спаривал и не рожал. Он кормит и растит семью, это – его выбор и судьба, ибо для появления всего этого он сам всё и сделал. И не надо путать. Если бы он выбрал себе судьбу заниматься пропитанием бездомных кошек-собак, то строил бы питомники для них, сирых и убогих бездомных около-домашних животных. Но он рисует картины по ночам, жертвуя ради этого теплотой и лаской жены, вынужденной так же пока спать в одиночестве, и это – её выбор, выйти замуж за художника, он от неё ничего не скрывал. Теперь о друзьях. Они созвонились с ним? Узнали его планы на вечер? Сравнили его желания со своими? Они не к себе домой ввалились, они вторглись к нему в дом, в его жизнь и судьбу. Всё правильно – на улицу, улица большая. Всё!