Читаем без скачивания Поцелуй богов - Адриан Гилл

Петра прыгнула в кровать и тяжело навалилась на Джона. Поцеловала и прошептала:

— Это ей сюрприз на день рождения. Она будет спать с нами. — И повернулась к подруге: — Забирайся, Дороти.

Дороти казалась в стельку пьяной, но тем не менее бравада с нее слетела. Она остыла и насупилась.

— Ты согласен, Джон?

Что ответить? Что тут можно сказать? Женщина приводит приятельницу и предлагает покувыркаться втроем в постели. Ну не мечта ли? Каждый мужчина на это клюнет.

Петра откинула простыню.

— Вот ты где! Отчего такой грустный? Ну-ка, встряхнись. — Она потянула Джона за член.

— Петра, ради Бога!

— Дороти, снимай трусики.

Та спустила панталоны, но они застряли на ее авокадовых поджилках, обнажив сероватый лоскуток хомячьей шкурки на лобке. Сама же Дороти то ли прыгнула, то ли рухнула на кровать.

— Не хочешь покусать? — Петра предлагала пенис Джона, словно ломтик поджаренного хлеба с закуской.

— Может, через минутку. — Голос прозвучал ворчливо и по-детски тонко.

— О’кей. Тогда смотри. Присоединишься, когда пожелаешь. — Петра запечатлела театральный поцелуй, но глаза не закрыла и внимательно следила за Джоном. Потерлась о его ногу, застонала и сползла вниз, больно покусывая. Потянулась к члену и зажала его меж зубами, как сигару. — Иди, — позвала она толстушку. — Садись ему на лицо. Умрешь от удовольствия. Я тебе говорила, он настоящий ас работать языком.

— Петра, не знаю, — глухо прокаркала Дороти.

— Не сомневайся. Это тебе подарок. Сегодня твоя ночь. Делай все, что захочется. Ты ведь всегда на него заглядывалась.

— Петра! — Умоляющий возглас.

— Заглядывалась. Сама мне говорила.

— Ты мне обещала.

— Он все знает. Они всегда знают. Не сомневайся.

— Не надо. Она не должна. — Джон изо всех сил пытался остановить происходящее.

— А ты заткнись. Не твоего ума дело. Давай. — Петра тянула Дороти до тех пор, пока та не встала на колени у его головы.

Приподняла колено и устроилась, точно наседка на круто сваренных яйцах.

Бедная Дороти. Что сделать? Что сказать, чтобы не испортить все еще больше? От нее тянуло плесенью и кислым, а на вкус отдавало уксусом, мочой и влажной присыпкой. Потертые прыщавые ягодицы укутали щеки, мясистая плоть заткнула нос, жесткие волосы терлись о подбородок. Ее казалось очень много. Складки и интимные филиграни, нежные, витые, как морские водоросли, хрящики колебались у рта.

Джон силился вздохнуть, но в рот лезла кожа и мясистые округлости. Он попытался приподнять сальную подушку зада и пробиться к воздуху, но напрасно. Он понимал, что трахнуть это невозможно. Что скорее всего вообще после этого никого не сможет трахнуть.

Петра приникла к его уху.

— Ну давай же, лижи. У нее никогда не случалось оргазма. Да, Дороти? Никак не удавалось.

Наверху, над ними, послышалось мычание.

— Вперед, Джон. Оргазм — это мой ей подарок. — Она мяла его обвислый член. — Какой ты бесполезный.

Он почувствовал, что Петра слезает с кровати, и минутой позже комната огласилась яростным визгом электромотора. Истерично выли передачи. Внезапно возникли воздух и свет, и Джон утер испоганенное лицо тыльной стороной ладони. Дороти лежала на спине, а Петра приподнимала ее грузные ноги, а в другой руке сжимала мерзкий притупленный предмет, дубинку вожделения, палицу Купидона, чудовищный вибратор.

— Вот это враз сработает. Ты мигом поплывешь. — Петра вонзила предмет в красную промежность подруги. Подалась вперед и нажала.

Джон заметил, как напряглись мышцы ее плеч и предплечий, как обнажились зубы и сузились глаза под грозовыми бровями.

— Ну, давай же!

Мотор сменил тон и начал бодаться своей корейской головкой.

— О! О! О! — Дороти махала руками, пытаясь защититься.

— Петра, перестань, это жестоко!

— Отвяжись! — Она сильно толкнула Джона в грудь. — Молчи в тряпочку, пока у тебя не встал. — Постарайся, дорогая. Ты можешь. Станешь нормальной. И все останется позади, когда случится оргазм.

Дороти утробно всхлипывала. Но вот она перехватила терзающую руку и вырвала пластмассовый манипулятор, но вместо того чтобы размозжить его о стену, толкая и потирая, стала пихать в себя все глубже и глубже. Ее колени разъехались, голова запрокинулась.

Джон сел на краешке кровати и обхватил руками ноги. А Петра свернулась подле лучшей подруги и била по кровати ладонью, словно рефери на ринге в ожидании капитуляции спортсмена.

— Так! Так! Так! Еще немного!

Дороти пыхтела, кряхтела, вскрикивала, ловила воздух ртом, мотала головой, выгибала спину, мотала коленями, то сжимая, то разводя в стороны. Она лезла на стену, барабаня ногами по обоям и дергая побелевшими пальцами ревущий вибратор. Грудь в поту и слезах — Дороти вздрагивала и подергивалась.

— Ну-у! Ну же!

Джон зажал уши. Но внезапно эпилептический шершаво-суконный звук прекратился. Отчаянная попытка Дороти трахнуть себя привела к тому, что она вытряхнула из прибора батарейки и те с двоеточечным стуком упали у нее между ног. Но она еще некоторое время колотила пластмассой в промежность.

«Близко! Близко! Близко!» Но постепенно сдалась. Трагическая фантазия ускользнула меж пальцев, а в кулаке почти тридцатилетней женщины остался смешной, искусственный, дешевый чревовещательный пенис. Дороти свернулась калачиком. От изнеможения и рыданий у нее вздымалась и опадала спина.

— Скорее! Скорее! Надо вставить батарейки! Ты уже близко. Черт, не лезут.

Дороти поднялась и очень спокойным голосом проговорила:

— Пойду-ка я в свою кровать.

— Дороти, не отчаивайся. Джон, попроси ее остаться.

— Заткнись, Петра. Спокойной ночи, Дороти. Все в порядке. Уже поздно, и твой день рождения закончился.

Дверь закрылась с тихим щелчком.

— Она напилась. — Петра швырнула вибратор на кучу одежды. — Ей надо расслабиться и немного сбросить вес. Но все выглядело очень сексуально. — Петра легла на спину и потянулась к Джону. — Перепихнемся по-быстрому перед сном.

— Нет. — Он посмотрел на нее с изумлением, почти с благоговейным страхом.

— Ты же не настолько устал.

Джон лег в постель и отвернулся.

— Нет, и все.

На следующее утро Джон проснулся рано и неслышно оделся. Ему хотелось уйти из этой квартиры. У Петры был выходной, и она осталась в кровати. Пока Джон кипятил чайник, открылась дверь из комнаты Дороти. Она застенчиво вышла на кухню — в майке распашонкой с изображением Винни Пуха и с простынями в горсти.

— Привет, Джон. С добрым утром. Я не знала, что ты встал.

Они посмотрели друг на друга, и Джону показалось, что Дороти вот-вот расплачется.

— Ты как?

— В порядке. Ну, не совсем, если честно. Жуткий перепой. Голова разламывается. Ничего не помню из прошлой ночи. По крайней мере с тех пор, как ушли из ресторана. Никогда так не напивалась. — В ее глазах стояла мольба. — Я не очень буянила?

— Да нет.

— Правда? И не делала ничего глупого или неловкого?

— Нет. Выпила много водки.

— И за это расплачиваюсь. Так ты считаешь, я не выглядела полной дурой?

— Конечно, нет. Да и какое это имеет значение — здесь были только я и Петра. — Джон хотел приободрить и не разбить иллюзию. Он покосился на простыни.

— Ах, это… Должно быть, что-то расплескала на кровать или обмочилась. Со мной не случалось такого с шести лет. Петра проснулась?

— Наверное.

— Тогда отнесу ей чашку чая. Она на меня не злится?

— Злится на тебя? — Джон почувствовал себя потрясенным. Захотелось спросить: «А ты на нее не в ярости? Неужели сможешь разговаривать? Лучше бы пошла и вылила на нее весь чайник». — Нет. С какой стати? Праздновали твой день рождения. Все напились до поросячьего визга. Вот и все.

— Вот и ладно. Скажи миссис Пи, что я немного задержусь. — Дороти взяла кружки и чайник и понюхала молоко.

В ней чувствовалось спокойствие и отрешенность, как у приговоренных, когда позади остались исступление и слезы и наступило умиротворение, каким бы способом его ни удалось достигнуть. Тогда они окончательно и бесповоротно понимают, что избавления не будет, в последний момент не появится кавалерия и нечего ждать счастливого волшебного конца.

Джон никогда особенно не любил Дороти, но и не испытывал к ней неприязни. Она была частью багажа, который сопровождает подружек — наряду с ужасной любимой песней, заветной игрушкой, нелепой косметичкой, бывшим приятелем, у которого член больше, чем у тебя, и лучшей подругой. Но теперь, наблюдая, как Дороти размешивала сахар — именно так, как нравилось Петре, Джон ощутил, что его захлестнула волна нежности и даже непонятной боли. Нечто между жалостью и уважением.

— Тогда пока.

— Пока, — ответила она, но не обернулась.

В магазин набилось раздражающе много людей, и Джон пытался прятаться по углам. Покупатели на него ворчали, а миссис Пи изливала бесконечный поток вопросов.