Читаем без скачивания В объятиях дождя - Чарльз Мартин

Тут, однако, Моз меня перебил:

– Такер, я ведь помню девочку Кэти. Теперь, правда, она немного повзрослела.

И я поразился цепкости его памяти.

– Они, – я оглянулся на домик, – они от чего-то бежали. Я встретил их прошлой ночью, во время ливня. Их автомобиль застрял в канаве, а я не мог их оставить в безвыходном положении и думал тогда лишь о том, как поступила бы на моем месте мисс Элла.

– Ох!

Моз воткнул вилы в солому на полу амбара и стал подгребать навоз и сбрасывать его в тачку.

– И ты знаешь, что если она была бы сейчас с нами, то поступила бы так же и уже готовила бы нам всем завтрак!

Я подошел к стойлу Глю, который жевал сено, и потер ему нос, а потом поднялся на сеновал и сбросил вниз еще охапку. Когда Глю был уже накормлен и обихожен, я посмотрел в оконце на домик мисс Эллы.

– Так, – прошептал Моз, – ты осторожно туда гляди, не заглядывайся, а то появится привидение в образе сестры и втащит тебя через окно.

Я засмеялся, но в чем-то он был прав.

В полдень, закутанная в одеяло, на пороге домика появилась Кэти. Я был в амбаре, чистил седло, стремена и уздечку Глю, когда вдруг услышал стук двери. Выйдя из амбара, я впервые обратил внимание на то, как Кэти похожа на прежнюю, о которой я еще хранил воспоминания, хотя плечи, теперь уже не закрытые одеялом, стали покатыми и напоминали ветви плакучей ивы. Пахло скошенной травой, навозом и кедровой лучиной, сваленной у черного хода. Запах был крепкий, но я вдохнул его полной грудью.

Кэти сошла с крыльца и направилась ко мне. На ней были мешковатые джинсы и мужская фланелевая рубашка, тоже не слишком ладно сидевшая на ее фигуре. Подойдя поближе, она снова накинула одеяло.

– Доброе утро, – очень тихо, почти шепотом, произнесла она и поглядела искоса на подъездную дорогу, словно кого-то ждала. Я указал на кофейник:

– Сварил примерно час назад. Может, тогда совсем прозреешь.

Она кивнула, пытаясь защитить глаза от яркого солнечного света, и налила себе кофе. Держа чашку в ладонях, она подула, отгоняя пар, и поднесла ее к губам.

– Вчера ночью, когда мы приехали сюда, я еще плохо соображала и не сразу поняла, отчего мы здесь, пока не узнала тебя. – и она опять глотнула и снова отвела взгляд в сторону. – Все было так… ну мне нужно было некоторое время, чтобы включиться и соотнести, – тут она постучала себя по голове, – настоящее с прошлым и все вспомнить.

Я утвердительно кивнул, продолжая чистить седло.

– Удивлена, что ты остался здесь жить.

– Но я правильно сделал, – возразил я, оглянувшись, – иначе нас бы обвинили в нарушении границ частного владения.

Кэти улыбнулась и снова подула, охлаждая кофе, а потом воззрилась на седло:

– А что ты с ним делаешь?

– Ну, это седло принадлежит вот этой самой лошадке, – и я указал на стойло Глю с его медной именной пластинкой, – а через несколько минут, как мне представляется, из домика выбежит один мальчуган и увидит лошадку, и, конечно, захочет проехаться на ней верхом. Ну, вот я и подумал, что надо привести седло в порядок.

Она снова кивнула и улыбнулась, будто прислушиваясь к голосу из прошлого, и оторвалась от чашки.

– А твой автомобиль я распорядился доставить в Эббвилл в так называемый «Гараж Джона».

Я взял седло в руки и понес к стойлу Глю, где и повесил его на крючок.

– Этот Джон – единственный из всех ближайших механиков, которые желают и могут иметь дело с «Вольво», хотя, думаю, он приведет его в порядок только недели через две. – и я замолчал, не желая обрушивать на нее сразу так много неприятных новостей. – Надеюсь, твоя страховка на машину в порядке?

– Неужели дело так плохо?

– Да, плохо!

Кэти снова кивнула и, подойдя к кофейнику, налила кофе и опять отогнала вившийся над чашкой пар.

– Спасибо тебе!

– Но это Моз купил кофе и сварил его. Я только разбавил гущу водой.

– Но я не это имела в виду. – и Кэти опустила глаза.

– Значит, ты благодаришь меня за то, что я в ответ не выстрелил в тебя?

Она покачала головой, и взгляды наши встретились.

Тогда я оставил свой саркастический тон.

– Добро пожаловать, Кэти, – просто сказал я.

А она, схватив гребень, стала расчесывать гриву Глю, и он проникся к ней доверием и ткнул ее носом.

Когда я еще заканчивал среднюю школу, местные игроки на бегах, а также тренеры стали замечать мою игру в бейсбол, да и зрители уже называли меня «активным парнем» и твердили моему тренеру: «У него есть талант» и «Это ваша будущая звезда!». Признаюсь, у меня голова просто пухла от сознания, что я становлюсь каким-то другим человеком, чем прежде. Такое мое положение нравилось мне еще и потому, что впервые в жизни я делал нечто достойное похвалы в устах других. Моя новая личность уже не укладывалась только в стереотипное определение: «Это сын Рекса Мэйсона».

Однажды к вечеру я возвратился домой, распираемый сознанием своей новой идентичности, а мисс Элла стала на меня кричать – почему я не вытер ноги, входя в дом, вон сколько грязи принес, но я не обратил на нее и ее окрик никакого внимания, и тогда она, подбежав, дернула меня за волосы и предупредила:

– Ребенок, слушай, что я тебе скажу, и смотри мне прямо в глаза, когда я с тобой разговариваю. Я, конечно, старая наемная служанка и деревенщина до мозга костей, но я – человек! И знаешь, что я тебе скажу? Бог обо мне помнит, ведь он потратил немало времени, чтобы создать меня такой, какая я есть. Возможно, внешне я ничего собой не представляю, но и то, что ты во мне видишь, все это возникло по воле Его, так что не стой здесь, как столб, делая вид, что меня не существует. И всегда помни о том, что я сейчас тебе сказала.

Мисс Элле потребовалось высказаться только раз, но я запомнил ее слова навсегда. И теперь, вернувшись домой, я всегда снимаю грязную обувь у порога.

В тот же вечер, когда я ложился спать, она ласково ткнула меня в грудь заскорузлым, кривым от артрита пальцем и заметила:

– У тебя вот тут есть кое-что особенное. Пусть у тебя самые-самые зеленые глаза и ты лучше всех мальцов орудуешь битой, но сам по себе ты гораздо больше значишь, чем внешняя красота, круги почета и тройные удары. У тебя есть кое-что внутри, чего другие не имеют. Господь предоставил тебе больше возможностей, чем другим, и надеется, что ты во многом сможешь преуспеть. Ты уже скоро поймешь, что нельзя верить всему, что говорят люди, и задумаешься о том, каков ты есть на самом деле. И запомни: мысли в твоей голове и сердце – взаимосвязаны. Если голова у тебя пухнет от самомнения, то сердце становится меньше. Такер, ты больше, чем это твое маханье деревянной лопаткой и все твои подачи. Помни, что твои поступки, чем бы ты ни занимался – пусть это будет даже бейсбол или что другое, – меньше, чем ты сам, не позволяй своим победам вскружить тебе голову, оставайся на грешной земле, как один из нас. Мне все равно, появится ли твой портрет на обложке «Тайма». Главное, что ты Такер Мэйсон!

– Но, мама Элла, я не хочу быть Такером Мэйсоном.

– Но, дитя мое, – спросила мисс Элла с недоверчивой улыбкой, – кем же ты хочешь быть?

– Я хочу быть Такером Рейном!

Ее лицо смягчилось, она откинула потные волосы с моих глаз, и я почувствовал на лице ее дыхание.

– Родителей, дитя мое, не выбирают. Единственное, что в этой жизни мы можем контролировать, так это наши слова и поступки.

В тот день, когда она умерла, я взял себе другую фамилию. Я стал Такером Рейном.

Кэти откинулась на скамью и смотрела, как я обрабатываю кожу седла.

– У меня появилась привычка, – сказала она, – я высматриваю твое имя под портретами на обложках ведущих журналов. И вот однажды, – и она повернулась и взглянула на пастбище, – иду я мимо журнальной стойки и вижу «Тайм», и мне даже не надо было смотреть на подпись, я уже знала, что это ты.

Два года назад Док послал меня в Сьерра-Леоне – освещать алмазный промысел и возникшую вследствие него войну. За две недели моего пребывания я снял три фото людей с ампутированными руками. Они стояли плечом к плечу и улыбались, а на шее у каждого висели серебряные кружки для подаяний. В этом заключался разительный, болезненный контраст: здоровые на вид, словно кони, в расцвете своих жизненных сил, они, однако, не могли есть, одеться, умыться и сходить в туалет без посторонней помощи. Через шесть недель Док снова мне позвонил, плача навзрыд и прикуривая сигарету от предыдущей:

– Такер… Так… ты получил обложку! Только что позвонили из «Тайма»… Они решили дать на обложку твой портрет!..

– Такер, – но теперь это сказала Кэти, – думаю, что мисс Элла сейчас бы тобой гордилась. – Она отшвырнула ногой ком грязи и взглянула в чашку, где чернела кофейная гуща. – И я тоже гордилась тобой.

А я уже закончил обрабатывать седло и занялся другим необходимым делом: разложил на скамье фотолинзы и стал очищать их кисточкой из верблюжьего волоса, а Кэти, наблюдая за моей работой, нервно покусывала губы, словно собираясь еще что-то сказать. Наконец она не выдержала: