Читаем без скачивания Русалочка в черном - Уинифред Леннокс

Жизнь — это всего лишь сон, говорила Мириам. Так спи сладко, девочка, наслаждайся волшебным сновидением — сейчас ты полновластная хозяйка своим грезам и возьми от них все, что только сможешь взять!

Не открывая глаз, Памела запрокинула лицо, тогда Палмер приник к ее зовущему рту, к ее солоноватым губам. И вот, не ощущая ни капли стыда, изумляясь себе самой, она принялась расстегивать пряжку его брючного ремня. Палмер не помогал ей, но и не мешал — тонкие пальцы сами справились с задачей. С молнией совладать оказалось куда проще. Охваченная нетерпением Памела коснулась горячей напряженной плоти… и Палмер сдавленно застонал. Объятие делалось все крепче, и скоро Памела уже едва могла вздохнуть. Ей вновь стало страшно, но, ничем не выдав себя, она не прерывала ласк.

Однако Палмер сам остановил ее, хотя это далось ему явно нелегко.

— Не бойся… Я не такой уж зверь. — Склонившись, он целовал ее нежную шею, шелковистые волосы, снежно-белую прядь. — Просто у меня очень давно не было женщины.

Выскользнув из его объятий, Памела опустилась на колени, уже окончательно перестав узнавать себя, — ведь никогда она ничего подобного не делала, и от одной мысли об этом прежде ей делалось дурно. Теперь же что-то изменилось в ней, что-то вырвалось на волю из долгого заточения. Новая, неузнаваемая Памела лишь мельком ужаснулась тому, что подумает о ней Палмер, но губы уже касались горячей плоти, одновременно такой грозной и такой нежной…

— Не надо, маленькая. — Палмер ласково отстранил ее. — Иначе все кончится чересчур быстро, а я этого не хочу. Иди сюда…

Она покорно встала, позволяя волшебным рукам Палмера раздеть ее, сладко вздрагивая от каждого прикосновения. Неся ее на руках в спальню, он вдруг произнес тихо:

— Не надо меня бояться. И себя не бойся, малышка.

Уложив ее на широкую постель, Палмер с минуту стоял, любуясь стройным телом, изумительными ногами, восхищаясь прозрачностью кожи. Памела изумилась тому, что не ощутила и тени стыда — скорее, даже наоборот. Не сводя с него глаз, она вдруг раздвинула бедра. Не покориться этому безмолвному призыву не смог бы даже аскет, а Палмер и не мнил себя таковым. Стремительно освободившись от одежды, он шагнул к кровати…

Когда мощное тело мужчины нависло над ней, Памела отчетливо поняла, что ей предстоит пережить, но страха не ощутила. Наверное, умереть так — величайшее счастье. Да, он вновь вылитый лев, настигший добычу, даже в темноте различим блеск зубов, а хриплое дыхание, вырывающееся из широкой груди, больше походит на рычание… В отчаянном порыве подавшись всем телом навстречу этому зверю, Памела почувствовала, как горячая мужская плоть входит в нее… и все исчезло, растворившись в огненном вихре…

Глава девятая

Я знаю все…

Медленно возвращаясь к жизни, она чувствовала, как чьи-то нежные, ласковые пальцы откидывают с ее лица спутанные пряди. Приподнявшись на локте, Палмер смотрел на нее сверху вниз. И от этого взгляда, в котором смешались непостижимым образом нежность и отвращение, ей сделалось жутко. Так жутко, что она закрыла глаза. Но вот, склонившись, он прильнул губами к ее лбу.

— Спи, девочка. До утра еще далеко.

Нащупав его руку, Памела поднесла ее к губам — говорить она была не в состоянии. Сильные пальцы напряглись, но руки Палмер не отнял. Боясь открыть глаза, чтобы не встретить вновь взгляд, значения которого не понимала, Памела чувствовала, как из-под опущенных век катятся неудержимые слезы.

Нежно обняв ее и баюкая, словно дитя, Палмер молчал — и от этого молчания ей становилось еще больней. Так дальше продолжаться не может, решила она.

— Послушай, я должна кое о чем рассказать тебе…

— Ты ничего мне не должна, — холодно ответил Палмер, но холодность эта как-то не вязалась с нежным объятием.

И Памела заговорила. Сначала каждое слово давалось ей с величайшим трудом, но это быстро прошло. И вот она уже ощутила невероятное облегчение, словно после настоящей исповеди…

— Когда я вернулась в клинику, было уже поздно. Я не знаю даже, от чего умер мой сын. Не понимаю, зачем рассказываю тебе об этом, — Памела глотала слезы, — но чувствую, что должна, и не надо со мной спорить. Я ведь не оправдываюсь, просто… просто я отдала бы все, чтобы…

— Молчи. — Палмер зажал ей рот поцелуем, которого она так ждала и так боялась не дождаться. Оторвавшись от ее губ, он вдруг спросил: — А когда ты была беременна, кого хотела — мальчика или девочку?

Застигнутая врасплох подобной жестокостью, Памела в голос зарыдала. Обнимая ее, Палмер прошептал:

— Прости меня, маленькая… Я… Ты даже не знаешь, кто я такой.

Постепенно поцелуи, которыми он покрывал ее мокрые щеки, сделались жгучими и страстными, руки — требовательными, и, повинуясь их призыву, она вновь подалась ему навстречу.

Теперь все было иным — глубоко дыша, не отрывая взгляда от лица Палмера, ставшего вдруг бесконечно дорогим, Памела чувствовала, как сердце ее тает от нежности.

— Я люблю тебя, — шепнули сами собой губы.

Что ты сказала, дурочка? Ведь он теперь подумает, что тебе от него что-то нужно! Но разве не для того ты обо всем ему рассказала, чтобы отрезать себе все пути к счастью? Ты же не сможешь теперь смотреть ему в глаза! Теперь, когда он…

— Прости меня, маленькая, — вдруг услышала она.

Неужели у нее слуховые галлюцинации? В полном недоумении смотрела она на Палмера. Что это? У него на глаза навернулись слезы — или ей почудилось?

— Поспи, девочка, — медленно произнес он. — Тебе надо отдохнуть, а завтра…

Но конца фразы измученная Памела так и не услышала. Она уже спала, страдальчески сдвинув брови, слегка всхлипывая. А Палмер, глядя на ее лицо, во сне совсем детское, клял себя на чем свет стоит… Поняла ли она, что значил его бестактный вопрос? Видимо, нет — но он-то прекрасно все понял! Увидев ее впервые в номере отеля, он был чересчур озабочен состоянием Милли, чтобы что-либо анализировать, но уже тогда необыкновенное сходство Памелы с малышкой Ариэль потрясло его. Наутро, узнав ее имя, Палмер понял, что не ошибся…

Да, он готов был уничтожить эту потаскушку, смешать ее с грязью, разорвать в клочки — и знал, как это сделать. Одного он не учел: глядя на Памелу, он все время видел лицо своей приемной дочурки…

Познакомившись много лет назад с Кимберли, тогда еще фотомоделью, он влюбился в нее страстно, она ответила взаимностью, и вскоре они вступили в брак. Для фотомодели возраст Ким был критическим — ей стукнуло двадцать девять, но, наделенная незаурядными деловыми качествами, она не унывала. Хватка и опыт в модельном бизнесе в короткие сроки позволили Кимберли создать собственное агентство. Разумеется, не последнюю роль здесь сыграл и капитал Палмера. Казалось бы, чего еще желать?