Читаем без скачивания Кукушата Мидвича - Джон Уиндем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если исключить факт, что они его совершили.
— А по мнению суда, они вообще ничего не сделали противозаконного. Собирайте ваши доказательства, формулируйте обвинение — вы ничего не добьетесь. Дети немного на вас повоздействуют и вы не сможете их арестовать, даже просто задержать, сколько бы не пытались.
— Оставим выяснение вины для присяжных. Нам же нужно только одно — доказательства, — сказал констебль.
Зеллаби отвлеченно разглядывал шторы. Бернард, казалось, занимался медленным счетом от нуля до десяти и в обратном порядке. Я вдруг поймал себя на странном покашливании.
— Школьный наставник на Ферме, как его… а — Торренс, — продолжал констебль, — директор. Значит, ответственность за этих детей несет он. Я видел его прошлой ночью. И он поразил меня своими уклончивыми ответами.
— Доктор Торренс больше психолог, чем наставник, — пояснил Бернард. — И сейчас он в замешательстве в поисках линии поведения.
— Психолог, — повторил сэр Джон подозрительно. — Вы кажется упоминали, что здесь нет помешанных детей.
— Здесь нет сумасшедших детей, — терпеливо сказал Бернард.
— Тогда непонятно, в чем же, собственно, сомневается мистер Торренс? В истине? Ведь любой лояльный гражданин в ходе расследования должен говорить полиции правду, одну только правду и ничего, кроме правды. Если же вы нарушаете этот принцип, вас ждут большие неприятности.
— Не так все просто, — возразил Бернард. — Если вы еще раз сходите поговорить к мистеру Торренсу, но уже сo мной, он более охотно ответит на ваши вопросы и лучше обрисует ситуацию.
С этими словами Бернард поднялся на ноги. Остальные тоже встали. Бернард и констебль вышли.
Зеллаби откинулся в кресле, глубоко вздохнул и рассеянно потянулся за сигаретой.
— Я не знаком с доктором Торренсом, но очень ему сочувствую, — сказал я.
— В вашем сочувствии нет необходимости, — ответил Зеллаби. — Осторожность полковника Уэсткота пассивна, а Торренса агрессивна. Но сейчас меня больше волнует отношение нашего полковника. Я надеюсь, они найдут общий язык с сэром Джоном и тогда он поведает нам нечто новое.
Вообще-то, я полагал, что именно такой ситуации полковник и старался избежать с самого начала. Тогда почему он выглядит ничуть не озабоченным?
Тут появилась Анджела. Зеллаби посмотрел на нее туманным взором и не сразу заметил ее выражение лица.
— Что случилось, дорогая? — спросил он и добавил, вспомнив: — Ведь ты, кажется, собиралась в Трейнский госпиталь, не так ли?
— А я и поехала. И тут же вернулась. Похоже, нам не дозволено покидать Мидвич.
Зеллаби выпрямился.
— Ерунда. Этот осел не имеет права держать под арестом всю деревню.
— Это не сэр Джон. Это Дети. Они пикетируют все дороги, никому не давая покинуть городок.
— Вот как? — воскликнул Зеллаби. — Ужасно интересно.
— К черту! — рассердилась миссис Зеллаби. — Это совсем неприятно. И совершенно неясно, что за этим воспоследует.
Зеллаби попросил подробностей. Анджела рассказала и закончила так:
— Запрёт наложен только на местных жителей. Остальные свободно въезжают и выезжают.
— Силы они не применяли?
— Разумеется нет. Принуждают тебя остановиться и все. Кто-то обратился в полицию, те попытались вмешаться, но… Можешь сам угадать, что из их вмешательства вышло. Дети не стали их как-то останавливать и -полицейские просто не поняли, из-за чего поднялся сыр-бор. А те, кто только слышал, что Мидвич наполовину помешался, в этом совершенно уверились.
— Но у Детей должна быть какая-то причина для столь радикальных действий, — задумчиво произнес Зеллаби.
Анджела обиженно на него глянула:
— Возможно, это и имеет значение для социологии, но я хочу знать, что будет дальше.
— Дорогая, — мягко сказал Зеллаби, — мы уважаем твои чувства. Однако согласись — по опыту мы знаем, что не можем препятствовать им воздействовать на нас. И, естественно, не можем даже догадываться, что у них на уме.
— Но, Гордон, в Трейне наши родственники, друзья и знакомые. Многие тяжело ранены и мы хотим их навестить.
— Дорогая моя. Я не вижу иного пути, кроме как — разыскать одного из них и как-то им растолковать. Я думаю, они способны нас понять. Однако, все зависит от причины, по которой они препятствуют выезду из Мидвича. Ты с этим согласна?
Анджела нахмурилась и помотала головой. Она уже открыла рот, но передумала и вышла. Дверь закрылась.
— Высокомерие мужчин питает зависть. А вот женское… Мы думаем, как динозавры, и подсчитываем дни до нашего конца. Но только не женщина. Для нее вечность сродни вере. Великие войны и катаклизмы сотрясают мир, империи разваливаются в смертельных страданиях. Но она, женщина — вечна. Она — первородное, главное и потому вечное. Она не верит в динозавров и вряд ли верит в существование мира до нее. Мужчины будут забавляться своими игрушками, а женщина останется навеки в великой тайной связи с древом жизни.
Он замолчал и тишину нарушил я:
— А как в отношении сегодняшнего дня?
С лица Зеллаби слетел налет поэтичности, он посерьезнел.
— Если вы боитесь, что миссис Зеллаби не понимает чего-то, ясного для нас, то мне за вас страшно. Для человечества существуют две альтернативы — либо вымирание, либо уничтожение конкурирующих видов жизни. Мы столкнулись с видом, превосходящим нас умом и силой воли. И что мы можем им противопоставить?
— Ваши слова звучат, как акт о капитуляции. Уж не слишком ли вы категоричны в анализе событий, происходящих в маленькой английской деревеньке?
— Моя жена высказалась почти точь-в-точь. Я тщетно пытался ее убедить, что отнюдь неважно, где происходит. Важно, что все-таки происходит.
— Я больше беспокоюсь не о месте действия, а о вашей уверенности в своей правоте, — сказал я. — Ведь вы считаете, что Дети могут творить, что им заблагорассудится, и ничто не сможет их остановить.
— Наивно так думать. Возможно, нам будет трудно с ними справиться. Но ведь люди физически слабее многих животных. Однако, мы берем верх над ними, благодаря развитому мозгу, разуму. Победить нас могут только существа с еще более развитыми умственными способностями. Может показаться невероятным, что такие существа появятся. Но еще невероятнее, что мы позволим таким существам занять господствующее положение в мире. Вот вам факт — эдакая штучка из ящика Пандоры — объединенные мозги. Две сети — одна из тридцати, другая из двадцати восьми элементов. И что можем мы, с нашими разобщенными мозгами, против тридцати, работающих, как один?
Я возразил в плане, что даже в такой ситуации у нас преимущество: Дети вряд ли могли за семь лет усвоить достаточно наших знаний, чтобы успешно противостоять всей сумме человеческого разума. Зеллаби только покачал головой.
— У правительства были свои причины снабдить их прекрасными преподавателями. Так что сумма их знаний тоже весьма значительна. Френсис Бекон как-то выразился — знания сами по себе еще не сила. Британская энциклопедия ничего не стоит, если не уметь ею пользоваться. Знания — топливо. А нужен еще мотор, чтобы превратить это топливо в силу. И более всего на свете меня пугает мысль: сила понимания знаний, тридцать раз превышающая мою. Я не могу себе это даже представить.
Я нахмурился. Как всегда я немного недопонимал Зеллаби.
— Вы всерьез уверены, что у нас нет путей увести Детей с дороги, по которой они направились?
— Уверен, — твердо ответил Зеллаби. — У вас есть предложения? Про события минувшей ночи у вас есть представления. Жители Мидвича намеревались атаковать Ферму. Итог — они избили друг друга. А пошли с той же миссией полицию или регулярную армию, произойдет тоже самое, если не хуже.
— Возможно, — сказал я. — Но должны быть и другие методы. Насколько я понял из ваших слов, о них никто ничего толком не знает. Эмоционально они отделились от матерей в очень раннем возрасте, если вообще к ним применимо понятие эмоции. Большинство из них пошло на полный разрыв семейных уз. В итоге деревня оказалась отрезанной от любой информации о них. До недавнего времени о них думали, как об индивидуальностях. Но вот их стало трудно отличать и мы видим в них уже только коллектив, состоящий из двух личностей.
— Вы совершенно правы, мой дорогой друг. Идет явная потеря контактов и симпатий. Но в этом торопятся и преуспевают они, а не мы. Я старался быть с ними как можно в более близких отношениях и все равно нахожусь как бы на расстоянии. И несмотря на все свои усилия, я вижу в них двух, так сказать, людей, а не пятьдесят восемь. И думаю, что у всех сотрудников Фермы та же история.
— Вопрос остается открытым — как получить побольше сведений о них?
Помолчали.
— Вам не пришло в голову, дорогой друг, — сказал Зеллаби, — что ваше место — здесь? Сможете ли вы теперь спокойно отсюда уехать? В обоих смыслах. Может, Дети считают вас одним из нас?