Читаем без скачивания Краткий курс экономической науки - Александр Богданов

В России XVIII — первой половины XIX века барщина три дня в неделю считалась умеренной.

С развитием меновых отношений одним из главных стремлений феодала стало расширение размеров его собственного хозяйства. С этой целью он постепенно урезывал площадь крестьянской земли и сокращал угодья, которыми раньше пользовались сообща с ним крестьяне. Когда и это оказывалось недостаточным для феодала, он попросту отнимал у крестьян часть занимаемой ими надельной земли и включал ее в состав своей собственной усадьбы, способствуя таким образом развитию земельной тесноты в крестьянских хозяйствах, а в то же время увеличивая барщину для обработки своего расширенного хозяйства.

Между тем как эксплоатация, таким образом, возрастала и обострялась, общественно-полезные функции феодала шли на убыль. Углубление экономических связей, основанное на развитии обмена, порождало усиление связей политических: крупные феодалы покоряли себе мелких, прекращали их бесчисленные разбойничьи войны, лишали их прав самостоятельных «государей» в их владениях, подчиняли их своему суду и законам, «собирали землю», как писали летописцы о наших великих князьях московских XIII–XV века. Создавалось централизованное государство, которое брало на себя организацию внешней защиты страны и охраны общественной безопасности. Оно мало-по-малу формировало общегосударственную армию, включая в нее человеческий материал прежних дружин мелких феодалов, из их крестьян, и пополняя ее наемниками. Этим путем окончательно уничтожалась самостоятельность феодалов; после долгой борьбы они были вынуждены покориться и из маленьких государей превратились в простых помещиков.

Но тем самым феодал утрачивал роль организатора военной защиты крестьян, терял свою основную и главную экономическую функцию. Вместе с тем меняли свой характер и остальные его общественные функции: из средства поддержки крестьянского хозяйства они превращались в средство его эксплоатации. Таковы сеньериальные предприятия: мельницы, пекарни и проч. Раньше феодал устраивал их для своих зависимых крестьян просто потому, что это было не под силу их мелким хозяйствам, устраивал в их интересах, а не только для своих выгод. Теперь же он обращает эти предприятия в свою монополию и, требуя высокую плату за пользования ими, создает из них для себя важный и обеспеченный источник дохода, не заботясь нисколько об удобствах населения. Нередко бывало так, что феодал даже не имел собственной мельницы, а заставлял крестьян платить за право отвезти зерно на чужую мельницу, платить на том основании, что перемалыванием зерна на чужой мельнице нарушаются сеньериальные привилегии.

Подавленные непосильными тягостями крестьяне все чаще убегают с земли. Феодалу приходится прикрепить их к земле, что он и выполняет, пользуясь своей политической силой, своим влиянием на законодательство. Из полусвободного человека, каким в большинстве случаев крестьянин был до тех пор, он становится крепостным.

Закрепощение это совершалось постепенно. Оно начиналось обычно с долгового закабаления крестьян. Раньше феодал нередко оказывал крестьянским хозяйствам в тяжелые годы и при случайных бедствиях поддержку в виде ссуды семян, инвентаря, скота и т. п.; разумеется, такие ссуды давались не даром, но при умеренной тогда эксплоатации к разорению не вели. С усилением эксплоатации надобность в них являлась чаще и чаще; а в то же время они все более приобретали сурово-ростовщический характер, выплачивались все труднее, все чаще затягивались петлей на хозяйстве крестьянина, задолженность которого росла из года в год. Должникам запрещалось уходить со своего надела. А затем отменялось право ухода после расплаты (ее обычным сроком в России был «Юрьев день»), и запрещение сначала фактически, а потом и законодательно распространялось на всех крестьян.

Так сила меновых отношений вызвала переход феодальных порядков в крепостное право. В новой обстановке изменялся также характер и роль крестьянской общины. В интересах эксплоатации помещик постепенно урезывал ее самостоятельность: на место прежних выборных старост и судей он выдвигал своих ставленников; для всякого сколько-нибудь важного решения общинного схода требовалось утверждение помещика или его должностных лиц. Но в общем помещики щадили общинный строй, разумеется, поскольку это не противоречило их интересам. А в эпоху крайнего угнетения крестьянства общинные порядки стали прямо выгодны для помещика, и он не только старательно поддерживал их, но в иных случаях, можно думать, даже искусственно создавал там, где их уже не было. Для этого стоило только связать крестьян круговой порукой, сделать «мир» ответственным за исправное выполнение повинностей каждым из крестьян. Тогда община принуждена заботиться и о том, чтобы поддерживать каждое приходящее в упадок хозяйство, — потому что его разорение увеличивает тягости других, — и о том, чтобы воспрепятствовать бегству крестьян с земли. Словом, хотя новая, крепостная община и напоминает по форме старую, феодальную, но роль ее по существу совсем иная. Старая община стремилась к равенству отдельных крестьянских хозяйств в благополучии, новая — к уравнительному распределению гнета.

Силы развития системы крепостного хозяйства были весьма ограничены.

Порвав непосредственную связь с процессом производства, помещик из его участника и бывшего организатора мало-по-малу превратился в паразита, живущего исключительно трудом крестьянина. Даровой труд крепостных, из среды которых выделялись приказчики, давал ему возможность совершенно не заботиться о развитии техники земледелия. — Все его стремления сводились не к улучшению приемов и организации хозяйства, а к изобретению способов для выжимания из крестьянина прибавочного труда и прибавочного продукта. В этом смысле чрезвычайно характерны проекты старых русских агрономов, насквозь проникнутых помещичьей идеологией. Они думали не об усовершенствованиях в обработке земли и не об экономии труда, а исключительно только о дисциплине и эксплоатации мускульной силы крестьянина. Система крепостного хозяйства превратилась поэтому в безрассудное, бессмысленное расточение рабочей силы. Так, например, рязанские помещики отправляли в Москву хлеб сухопутным путем. А между тем перевозка его водою, Окой и Москвой-рекой, несомненно, требовала гораздо меньшей затраты труда. Учитывая этот очевидный факт, купцы пользовались, разумеется, водным путем, но для помещика это было невыгодно. Чтобы отправлять груз по Оке, нужно было купить барку и нанимать бурлаков, — а крепостной крестьянин возил барский хлеб совершенно даром, на своей собственной лошади и собственной телеге.

Улучшение техники не могло быть также делом крестьян. Работая из-под палки и зная наперед, что всякий прирост продукта их труда будет использован помещиком для себя, они не имели побуждений заботиться об увеличении производительности труда. Кроме того, у крестьянина не было ни сил, ни средств для усовершенствования сельскохозяйственной техники. У него самого оставались продукты, которых едва хватало для полуголодного существования. Уменьшая необходимое рабочее время крестьянина, помещик заставлял его работать ночью, отказываться от праздничного отдыха и, наконец, привлекать к тяжелому, изнуряющему труду своих детей; и, несмотря на все это, крестьянин не имел возможности достаточно прокормить свою семью. Недоедание становилось постоянным; а за ним следовал его неизбежный результат — вырождение крестьянства. Напр., у нас в России прирост крестьянского крепостного населения за 20 лет до реформы 1861 года совершенно прекратился

Там, где господствующий класс вырождается от паразитизма, а подвластный трудовой класс от истощения чрезмерной эксплоатацией, там не может получиться самостоятельного развития к высшим формам: сама по себе крепостная система приводила бы только к застою и затем к упадку. Вести от нее вперед способны только двигатели, извне действующие на нее. Так и случалось в средневековой Европе: ее деревенский, сельско-хозяйственный мир избегнул крушения потому, что рядом с ним рос и своими экономическими связями преобразовывал его иной, городской мир, с совершенно отличными от него, высоко-прогрессивными условиями и отношениями.

Ремесленно-городской строй

1. Развитие техники

Мы видели, что разложение натурально-хозяйственного строя феодального общества и возникновение в деревне новых крепостнических отношений было тесно связано с развитием обмена. Обмен же принимал все более и более широкие размеры по мере обособления от остального феодального мира средневековых городов, которые принесли с собой новую экономическую систему.

Обособление это, если не считать те города, которые средневековой мир унаследовал от эпохи мирового владычества римлян, шло очень медленно. По большей части зародышем города являлась торговая деревня. Деревни, расположенные особенно выгодно по отношению к путям сообщения — при слиянии судоходных рек при выходе из горных проходов, на перекрестках больших дорог, около бродов на реках, и т. д., — постепенно становились центрами обмена, местами периодических ярмарок. Богатства, которые, благодаря этому, в них сосредоточивались, возбуждали жадность соседей, и для защиты от частых нападений приходилось строить стены (в Средние века — отличительная черта города). Благодаря легкости сбыта товаров, в новом городе развивались ремесла. Зависимый ремесленник феодальной группы стремился в город, чтобы быть поближе к своему рынку; феодальные отношения при этом мало стесняли ремесленника, так как обыкновенно он находился на оброке и, живя в городе, мог еще исправнее выполнять свои повинности. Вначале ремесленник, по большей части, ведет еще свое небольшое земледельческое хозяйство: зарождающийся средневековой город окружен полями и пастбищами и по характеру жизни очень близок к деревне. Но так как ремесла с прогрессом меновых сношений становятся для горожан все более прибыльным делом, земледелие отодвигается на задний план. Специализация городских ремесленников доводит их искусство до такой высоты, что тем крестьянам, которые еще продолжают заниматься ремеслом, нечего и думать сравняться с ними. С тех пор даже феодалы предпочитают покупать произведения обрабатывающей промышленности у горожан, их крестьяне должны уже не изготовлять для них эти произведения, а доставлять средства для их приобретения. Так произошло обособление города от деревни. Насколько медленно совершался этот процесс, можно судить по тому, наприм., факту, что еще в 1589 году граждане Мюнхена, по словам баварского герцога, не могли бы существовать без пашен и выгонов.