Читаем без скачивания Дитя в небе - Джонатан Кэрролл

Я попросил Спросоню показать мне чудо. Думаю, и ты тоже. Ну и как, убедился, что она вполне реальна, да? А знаешь, как она выполнила мою просьбу? На вечер превратила меня в тебя.

Не забыл, как один раз в Нью-Йорке ты вылезал из такси, а девушка, живущая в доме напротив, которая так любит ходить по квартире нагишом, хотела взять его? И ты еще тогда спросил: ''Хотите эту грудь?» Замечательный вопрос. Я даже использовал эти твои слова в фильме. Надеюсь, ты не против.

Я даже знаю, когда это было, Уэбер. В тот день, когда ты услышал, что Фил Стрейхорн застрелился».

«Но он и после этого не остановился! Он знал, что покончит с собой, знал все остальное, но не останавливался!»

«Я не останавливался, поскольку был заинтригован. Что я такого сделал? К чему такому я подошел вплотную, если испугал даже их?

Уж не Прометей ли я, случаем? Может, я урвал немного их большого огня? Может, я оказался близок к тому, чтобы сложить наконец их дерьмовый кубик Рубика!

А ты сам остановился бы, окажись ты на моем месте? Вот то-то, слишком любопытно. Даже страх, в сущности, не что иное, как чистый адреналин, поверь мне. Чем больше Спросоня убеждала меня бросить фильм, тем более я заинтересовывался».

Фильм был закончен, даже несмотря на гибель в один из последних дней съемки Мэтью Портланда (и с ним еще десяти человек). Часть съемочной группы отправилась на церемонию открытия нового торгового центра в долине Сан-Фернандо, чтобы заснять торжества для одной небольшой сцены в «П. У.»

Архитекторы спроектировали здание так, что стоянка для машин располагалась на крыше. На середине речи местного мэра одна из гигантских опорных балок вдруг треснула и обломилась. Крыша обрушилась вниз. Мгновенно сверху рухнули на публику шесть автомобилей: упали, как бомбы, сквозь пролом в крыше в самую середину зала. Я видел все это в телевизионных новостях и, помню, тогда еще подумал, покажи такое в кино, никто просто не поверит. Особенно запоминающимся было зрелище зеленого микроавтобуса, валяющегося вверх тормашками в большом, все еще извергающем струи воды фонтане.

В день похорон Мэтью из лаборатории вернулись последние части фильма. Когда Фил наконец получил возможность просмотреть их, он понял две вещи: «Полночь убивает» – фильм более, чем посредственный, и в материалах не хватает самой важной сцены.

В лаборатории сказали, что вернули все полностью, но, в любом случае, проверят еще раз. Саша отправилась к ним, чтобы поприсутствовать при проверке, но вернулась ни с чем.

– Для съемок этого эпизода я выгнал всех с площадки. Остались только мы с Мэтью, камера, да еще звукооператор. Кровавик заговорил в первый и последний за все фильмы раз. Возможно, это был единственный текст, который я писал по вдохновению. Вся серия вращалась вокруг этого монолога.

Хочешь знать, что случилось дальше? Мэтью и Алекс Карсанди, оператор, оказались в торговом центре, когда обрушилась крыша. После этого в живых из тех, кто знал, что происходило в той сцене, остались только звукооператор Райнер Артуc и я.

Спросоня не брала пропавшей ленты. Я верю ей, потому что, когда я рассказал ей о пропаже, она буквально ударилась в истерику. Мол, именно поэтому погибли Мэтью и остальные: сцена, как только она была отснята и стала частью реальности, сделалась действенной и опасной, как нервно-паралитический газ.

Все было в порядке, пока она существовала только на бумаге, но едва ее сняли, заключенное в ней зло как бы родилось на свет и начало распространяться вокруг. Единственным способом остановить это зло было либо уничтожить саму сцену, либо, как пришло мне в голову чуть позже, того, кто ее создал. Поэтому я исключительно благородно и с полным сознанием собственной вины покончил с собой. Ну и дурак. Ничего это не дало.

Как бы невероятно и мелодраматично это ни звучало, все это правда. Вот почему явилась Спросоня –помешать мне выпустить эту сцену в жизнь. Поняв, что у нее ничего не выходит, она осталась со мной, надеясь убедить уничтожить ее позже.

Ты сам видел, что произошло с Сашей и Спросоней. Ни та, ни другая абсолютно ничего не могли с этим поделать. Ведь мы с Сашей не были близки уже очень давно. И, тем не менее, она все равно забеременела. Это случилось как раз в тот день, когда мы отсняли пропавшую впоследствии сцену. И еще у нее появился рак.

И Спросоня ничем не может помочь, во всяком случае, до тех пор, пока этот эпизод существует.

Хочешь верь, хочешь нет, но, даже сейчас, находясь здесь, я по-прежнему не знаю, где он. После смерти узнаешь множество самых удивительных вещей, но еще удивительнее то, чего тебе узнать так и не удается.

И вот что забавно. Ты, наверное, знаешь, что, после того, как человека арестовывают, он имеет право на один телефонный звонок. Вот и здесь то же самое – они дают кому-либо из все еще живущих шанс выручить тебя. Единственный шанс исправить что-то важное – то, что ты испортил. Если вдуматься, то это очень интересное испытание любви.

Вот поэтому я и выбрал тебя, Уэбер. Я спросил, ничего, если ты поищешь пленку?

Ты должен найти ее до того, как все пойдет прахом. Первым, что они показали мне, когда я попал сюда, было то, что случится с тобой, если ты не сможешь найти ее и уничтожить. Это жестоко и страшно. Ты даже представить себе не можешь насколько.

Он уставился прямо в камеру.

– Всю жизнь мне хотелось стать большим художником и создавать настоящие произведения искусства. Один раз мне это удалось. Ровно однажды, когда мне по-настоящему удалось хоть что-то оживить.

Результат? Худшее, что мог совершить человек. Я создал произведение искусства, но при рождении оно наделало столько шума, что разбудило злых троллей, спавших в пещере. Теперь они вылезают оттуда, и они разъярены. Господи, как же они разъярены!

4

Когда появился Вертун-Болтун, я стоял, уставившись на куст сирени. Сирень пахнет совершенно так же, как и выглядит. У нее просто не может быть другого запаха или цвета. Цветки сирени попросту пахнут чем-то розовато-лиловым, этим своим навязчивым, простоватым, фиолетовым запахом, загадочным и сладковатым, вот-вот готовым превратиться в запах тления. Задумываясь об этом, сначала понимаешь, что сочетание цвета и запаха правильное, а потом приходишь к выводу, что оно просто идеально.

Уайетт приехал на филовом «ХКЕ». Саша настояла, чтобы мы воспользовались им для поездки в долину к Райнеру Артусу, и даже не думали брать машину напрокат.

Когда я, наконец, дозвонился до Артуса шел уже четвертый день нашего пребывания в Лос-Анджелесе. У него был автоответчик, который постоянно отвечал мне голосом Питера Лорре97 , что ''никого нет дома». Поначалу это казалось жутковатым, а затем стало раздражать – набираешь номер в пятнадцатый раз и снова слышишь, как голос этого скользкого немца снова повторяет: «Хе-хе-хе. Я извиняюсь, я дико извиняюсь, но абонента 933-5819 в настоящее время нет дома…

Я попросил Уайетта поехать со мной, поскольку он знал всю историю. А Саша – нет. Почему я ей не рассказал? Потому что у нее сейчас и без того было достаточно проблем, и я, прежде чем рассказывать ей что-либо, хотел выяснить побольше сам. Это имело смысл.

Уайетт же первым обмолвился о Спросоне и именно поэтому знал все. Кроме того, благодаря дискуссиям, то и дело возникающим у нас в труппе, я знал, насколько глубоко он верил во все оккультное и в «иные миры».

Саша же не верила. Для нее жизнь и смерть были всего лишь добром и злом: все же остальное представляло собой либо недоказанную теорию, этакий костыль для слабых, либо очевидную глупость. Если бы я поведал ей, что она беременна ангелом, который, в свою очередь, беременен ею самой (не говоря уже обо всем остальном), Саша, скорее всего, наверное, опустила бы голову и расплакалась в отчаянии. А может, сделала бы и что-нибудь похуже. В самый первый вечер моего пребывания у нее, она в три часа ночи пришла в мою комнату и забралась ко мне в постель. «Я боюсь. Позволь мне побыть с тобой».

С каждым днем она выглядела все хуже и хуже. После похорон она регулярно ходила в клинику Калифорнийского университета и сдавала разные анализы. Люди, само место, анализы – все это пугало ее и делало наше присутствие рядом с ней еще более важным.

Хотя Саша и знала, что Уайетт собирался остановиться у приятеля, на второй день она попросила его

тоже перебраться к ней. Пожалуй, это было и к лучшему, поскольку они быстро нашли общий язык и подолгу обсуждали, каково это быть тяжело, неизлечимо больным. Я рассказал ей о своем опыте общения с членами нашей Раковой Труппы, Уайетт поведал, каково просыпаться каждое утро и, через пару секунд после того, как сознание поднимает свой занавес, вспоминать, что это вполне может произойти сегодня.