Читаем без скачивания Внутренняя линия - Владимир Свержин

В годы Французской революции все здешние домушники, карманники и прочий малопочтенный люд в одночасье превратился в уважаемых граждан и принялся грабить особняки, сохранившие остатки былого великолепия. Одним из таких городских дворцов был «Отель д'Арманьяк».

Отправив на гильотину большую часть мужчин этого древнего семейства, местные жители опустошили барочный дом до такой степени, что лишь облезлые львы на лепных гербах Арманьяков, красовавшиеся то здесь, то там, напоминали о славных временах Короля-Солнца.

Благодаря усилиям мсье Видока, в наполеоновские годы часть награбленного была возвращена, а самые отъявленные «граждане» отправлены в цепях обживать заморские колонии. После реставрации Бурбонов особняк вновь перешел роду д'Арманьяк, но те не пожелали отстраивать его заново, а стали, разбив на множество небольших квартир, сдавать внаем.

На первом этаже — в бывших комнатах прислуги — расположилось популярное среди богемы кафе «Литера». Именно сюда, в квартиру, арендованную хозяйкой кафе, мадам Франсуазой Мерло, возвращался после трудного дня окружной комиссар Рошаль.

Майский вечер плащом чародея висел над Сеной, скрывая очертания домов и расточая вокруг запахи цветущей сирени. Где-то далеко в поднебесье виделась освещенная яркими огнями махина башни Гюстава Эйфеля. Недавно, когда боши стояли почти у ворот Парижа, среди горожан пополз слушок, что Эйфель — немецкий шпион, что башня задумана как артиллерийский ориентир и даже, как утверждали некоторые умники, как своеобразная гавань для цеппелинов, с которых в Париж будет высажен десант. В ратуше всерьез обсуждали проект сноса чудовищного железного монстра, уродующего лицо французской столицы. Но для приведения в жизнь смертного приговора не хватило ни денег, ни рабочих рук. Затем немцы были отброшены, и вопрос о демонтаже башни отпал сам собой.

Комиссару Рошалю башня нравилась. Было в ней что-то этакое дерзкое, бросающее вызов привычной помпезности старых дворцов. Вот и сейчас он шел, глядя на ее высвеченный шпиль, будто ища у небес ответа на возникшие за день вопросы.

Никакой ясности вдело об исчезновении мсье Рафаилова допрос прислуги и соседей не внес. Генерал Згурский действительно приехал к банкиру и о чем-то разговаривал с ним более часа. Слуга-китаец, приносивший чай, утверждал, что говори ли господа о деньгах и, должно быть, в чем-то не соглашались. После чего господин Згурский отправился восвояси, а банкир уехал. По меньшей мере пятеро свидетелей видели автомобиль Рафаилова с хозяином и китайцем, также китайца опознал консьерж в доме на площади Сен-Жермен, где живет нотариус. Самого Рафаилова он не разглядел, но утверждает, что в машине еще кто-то был. Дальше, по словам китайца, хозяин велел подвезти его к художественной галерее и книжному магазину «Ля юн» и отправил домой — он желал прогуляться. Далее миллионер точно в воздухе растаял. И в магазине, и в галерее прекрасно знали состоятельного клиента, но в тот вечер он не заходил.

Местный полицейский вспомнил, что «роллс-ройс» Рафаилова действительно останавливался неподалеку от указанного места, но человек, вышедший из автомобиля, скорее направлялся к ресторанчику «Де флор». Если китаец отъехал сразу, то об этом он мог и не знать. Но и там Рафаилова никто не запомнил.

Комиссар Рошаль подошел к кафе «Литера», толкнул дверь. Как обычно в этот час, здесь было многолюдно. На небольшой эстраде звучало фортепиано, прорываясь сквозь разговоры завсегдатаев.

— Привет, милый. — Хозяйка кафе поспешила навстречу комиссару. — Тебе как всегда?

— Да, спасибо, дорогая. — Он поцеловал возлюбленную и взглядом поискал свободное место. — Здесь не занято? — Рошаль подошел к столику, за которым, углубясь в чтение газеты, сидел один из обитателей отеля.

Комиссар несколько раз встречал его и всегда здоровался с постояльцем. Если память не изменяла ему, тот был инженером, Франсуаза называла его — мсье Тимошенков.

— Нет-нет, прошу, садитесь!

Комиссар Рошаль бросил взгляд на газету. Заголовок в полстраницы сообщал об исчезновении русского миллионера.

— Интересуетесь? — спросил полицейский.

— Не очень. — Инженер чуть приподнял одно плечо. — Просто занятно. Так сказать, слежу за приведением в жизнь вышнего правосудия.

— О чем вы?

— Ну как же! О старой истине. О том, что зло не остается без возмездия.

— По-вашему, мсье Рафаилов олицетворял зло? Он что же, ограбил вас? Украл часы, вытащил бумажник?

— Слава богу, нет! Мы не были с ним столь близко знакомы. Но всем известно: в самом конце войны на Дальнем Востоке адмирал Колчак перевел Рафаилову в Париж деньги для военных закупок. Тот и пальцем о палец не ударил, чтобы исполнить поручение. На его совести тысячи, а может, десятки тысяч русских жизней.

— Вы полагаете, что, если бы Рафаилов купил для Колчака оружие и боеприпасы, жертв было бы меньше?

— Я не думал над этим, но…

Франсуаза Мерло подошла к столику, теребя длинный, чернее майской ночи, локон. Комиссар Рошаль насторожился. Он знал, что этот жест означает тревогу и волнение.

— Что-то произошло?

— Только что звонили из Сюрте… Полин брала трубку, она не видела, что ты пришел, — начала извиняться хозяйка.

— Ну-ну, говори!

— Десять минут назад на рынке Вернезон поймали воришку, который хотел продать одному из тамошних антикваров золотые часы.

— Ну и что? В Париже каждый день сотня карманников продает антикварам краденые вещи. Я-то им зачем понадобился?

— Антиквар оказался мастером своего дела и опознал герб, выгравированный на крышке часов. Это герб мсье Рафаилова.

ГЛАВА 10

«Лучше умереть под знаменем, чем под забором».

Автомобиль графа Комаровского, изредка взвизгивая клаксоном, катил по мощеным улицам Праги.

— Лун Ван был диковинный старик, — продолжал свою историю генерал Згурский. — Рассказывал о китайских царях, живших тысячу лет назад, так, будто с ними чаи гонял. На вид ему — лет восемьдесят, а дети молодые. Двигается легко, я бы даже сказал — по-змеиному, точно перетекает с места на место. Не представляю себе вопроса, на который он не мог бы ответить. По-русски говорил, словно вырос на Сретенке. И в то же время, Евгений Александрович, была у него блажь… — Згурский помедлил, ища верное слово. — Он утверждал, что происходит из рода драконов. И что я — того же рода. Он даже имя мне придумал — Юй Лун.

— Что же это имя означает? — не отвлекаясь от дороги, спросил штаб-ротмистр.

— Огненный дракон. Он решил, что взрыв, разметавший ворота Пекина, произошел, с позволения сказать, от молнии, которую послал я. Представьте, Евгений Александрович, каково цивилизованному человеку слышать такие речи. Лун Ван утверждал, что у любого человека есть центр внутренней силы — вот тут, около пупка. И что люди рода Лун умеют собирать эту силу, стягивать в одну точку, а затем высвобождать. Ерунда, конечно. Тоже мне, Зевс-громовержец! Но сам Лун Ван действительно умел многое. Лучшего бойца мне видеть не приходилось, а ведь всем известно, что среди ихэтуаней такие ловкачи встречались, что только пулей сразить можно было.

— А что ж, этого и пуля не брала?

— В этого попасть было невозможно. Только что перед тобой стоял. Чуть палец на спусковом крючке дрогнул, а он уже за спиной. Прямо не лекарь, а чародей из сказки. Ума не приложу, как он додумался зелье свое в Прагу доставить! И эта черная дама…

— Приехали, Владимир Игнатьевич. — Комаровский выключил мотор. — Вот видите — две башни? Одна зовется Далиборка, другая — Белая. Между ними Злата улица и начинается. На авто тут не проехать.

Они вышли из машины. Узкая, прямая, точно шпажные ножны, улочка лежала перед ними, распахнув майскому утру окошки невысоких домов.

— Здесь когда-то жили лучники гвардии императора Рудольфа, — беря на себя роль гида, повел рукой штаб-ротмистр. — А еще алхимики. Бог его знает, почему императору вздумалось держать их друг подле друга. А теперь все, кто приезжает в Прагу, рвутся сюда, чтобы увезти на память какую-нибудь безделушку. Тут можно найти все что угодно: от старинного доспеха до личного дневника Фауста.

Невзирая на ранний час, двери лавок были открыты, между ними сновали, точно рыбешки в аквариуме, покупатели. Наивные и не очень, высокомерные и любопытные. Вокруг стаей пираний вились уличные торговцы.

— Покупайте! Покупайте! — ухватив за пуговицу осанистого господина с бакенбардами, трагически шептал длинный, как удилище, молодой человек в рубашке-апаш и застиранных армейских галифе. — Это не простая вилка! Это вилка из Ропшинского дворца! Именно ею убили несчастного Петра III — злосчастного мужа Екатерины Великой! Вот видите — кончик отогнулся. Этот зубец попал в нательный крест! Посмотрите изгиб — в нем есть что-то жуткое! Даю вам честное слово — не подделка. Мой предок был камердинером у графа Орлова! С тех пор эта вилка передавалась из поколения в поколение, и только нужда… — длинный запустил тонкие артистичные пальцы в густую черную шевелюру и прикрыл глаза, словно удерживая слезы, — только крайняя нужда заставляет меня, благородного человека, расстаться со священной реликвией!