Читаем без скачивания Столпы Земли - Кен Фоллетт

Приор неожиданно почувствовал тревогу. Сквозь заросли фруктовых деревьев в саду он увидел, как вооруженные люди грабят дом архиепископа. Если те, кто шел за ним, столкнутся с ними, крестовый поход, едва начавшись, превратится в драку. Испугавшись этого, он резко повернул в сторону и через ближайшие ворота вывел толпу с церковного двора на улицу.

Кто-то из монахов запел церковный гимн. За ставнями на окнах домов поблескивали огоньки свечей. Заслышав топот шагов, жители открывали двери, чтобы взглянуть на процессию, спрашивали, что происходит. Некоторые присоединялись к шествию.

Филип повернул за угол и увидел Уильяма Хамлея.

Тот стоял возле конюшни и, похоже, только что снял с себя кольчугу, чтобы вскочить в седло и умчаться из города. Рядом с ним была лишь небольшая горстка людей. Они выжидающе глазели на толпу, пытаясь сообразить, что к чему.

Уильям выглядел явно озадаченным при виде такого количества народа с горящими свечами в руках. Потом вдруг увидел в руке у Филипа обломок меча, и ему все стало ясно. Еще мгновение он остолбенело смотрел на приора и наконец заорал:

— Прекратить немедленно! Приказываю всем разойтись!

Никто не послушался. Воины Уильяма почувствовали тревогу: даже имея в руках оружие, они были почти беззащитны перед разгоряченной толпой.

Уильям обратился прямо к Филипу:

— Именем короля я приказываю тебе остановить этих людей!

Филип почти снес его, подпираемый сзади огромной толпой.

— Слишком поздно, Уильям! — крикнул он через плечо. — Слишком поздно!

III

Мальчишки с самого раннего утра собрались посмотреть на казнь.

Когда на рыночной площади Ширинга появилась Алина, они были уже здесь: гоняли камнями кошек, задирали нищих, толкали друг друга — одним словом, забавлялись. Она пришла сюда одна, пешком, в дешевой накидке с капюшоном, чтобы не быть узнанной. Встав в сторонке, Алина смотрела на эшафот. Она не собиралась идти сюда. Слишком много повешенных довелось ей увидеть зато время, что графство было на ее плечах. И теперь, когда она избавилась от этого груза, ей казалось, не будет лучшего счастья, как не видеть больше ни одного казненного до конца дней своих. Но сегодня было совсем другое дело.

Алина уже не правила за графа, потому что брат ее Ричард погиб в Сирии и, по иронии судьбы, не на поле битвы, а во время землетрясения. Известие об этом дошло до нее только через шесть месяцев после трагедии. Она не видела брата почти двадцать лет и теперь не увидит уже никогда.

Ворота замка, стоящего на холме, отворились, и из них вышел узник в сопровождении стражи. За ними шел новый граф Ширинг, сын Алины — Томми.

У Ричарда так и не было детей, и его законным наследником стал племянник. Король, ослабленный скандалом вокруг убийства Бекета, не стал сопротивляться и поспешил утвердить Томми в графском титуле. Алина с готовностью передала свои заботы младшему поколению. Все, что она в свое время задумала сделать в графстве, осуществилось. Оно вновь вернулось к богатству и процветанию: буйно зеленели луга, на которых паслись упитанные овцы, поля давали обильные урожаи, на совесть построенные мельницы исправно мололи зерно. Многие крупные землевладельцы в округе, особенно из тех, кто смотрел намного вперед, перешли, по ее примеру, на вспашку земли конной тягой, стали применять трехпольный способ выращивания овса. И земля ответила на бережное к себе отношение, стала кормить намного больше людей, чем даже во времена правления мудрого отца Алины.

А Томми будет хорошим графом. Он был словно рожден им. Джек долго не хотел этого, желая, чтобы сын стал строителем; но со временем вынужден был смириться. Томми никогда не мог точно обработать камень, но он с детства был заводилой во всем и в свои двадцать восемь лет стал решительным, умным и справедливым. Теперь его все называли Томасом.

Когда он принял графство, люди стали поговаривать, что Алина останется в замке, будет ворчать на свою невестку и заниматься внуками. Она только посмеялась над такими слухами. Жена Томми ей очень нравилась — красивая девушка, младшая дочь графа Берфорда, а от трех внучат была просто без ума. Но в свои пятьдесят два она еще не собиралась на покой. Они с Джеком купили себе новый каменный дом неподалеку от Кингсбриджского монастыря, там, где раньше был бедняцкий квартал, и она снова занялась шерстью: покупала и продавала, жарко спорила с другими торговцами и делала деньги легко и быстро.

Приговоренный к повешению в окружении стражников был уже на площади, и Алина стряхнула нахлынувшие воспоминания. Она почти в упор смотрела на узника, ковылявшего мимо со связанными за спиной руками. Это был Уильям Хамлей.

Кто-то из толпы зевак плюнул в него. Народу на площади собралось видимо-невидимо: многие были счастливы увидеть конец ненавистного Уильяма; те же, кто не таил на него зла, пришли просто из любопытства — не каждый же день вешают бывших шерифов. Обвинялся он в соучастии в самом громком убийстве, которое когда-либо совершалось на памяти людей.

Алина не ожидала, что смерть архиепископа Томаса вызовет такую волну возмущения и гнева. Весть о страшном злодеянии, подобно огненному смерчу, прошла по всему христианскому миру, от Дублина до Иерусалима и от Толедо до Осло. Папа объявил всеобщий траур. Вся континентальная половина империи короля Генриха была отлучена от Церкви, что означало закрытие всех церквей и запрещение проводить службу. В Англии люди теперь совершали паломничество в Кентербери, который стал такой же святыней, как Сантьяго-де-Компостелла. Здесь постоянно происходили чудеса. Вода, смешанная с кровью мученика, обрывки его мантии, которая была на нем в день убийства, исцеляли не только тех, кто приходил поклониться праху Томаса в Кентербери, но и оказывали свое чудотворное действие по всей стране.

Люди Уильяма хотели выкрасть тело архиепископа из собора, но монахов кто-то предупредил, и они спрятали его; а сейчас мощи его накрыли каменным куполом, и паломникам приходилось просовывать голову в специально оставленное отверстие, чтобы прикоснуться губами к мраморному гробу.

Это было последнее преступление Уильяма. После убийства Томаса он поспешил укрыться в Ширинге, но Томми арестовал его, обвинил в богохульстве, а суд епископа Филипа признал его виновным. Обычно никто до того не смел выносить приговор шерифу, поскольку тот был на службе Его Величества; но на этот раз даже король не решился защищать убийцу Бекета.

Уильяма ждал страшный конец.

Глаза его были полны ужаса, из раскрытого рта текли слюни, он что-то мычал себе под нос, а спереди на его тунике было мокрое пятно: от страха он обмочился.

Алина следила, как ее заклятый враг, пошатываясь, идет к виселице. Она вдруг вспомнила того молодого заносчивого и безжалостного парня, который взял ее силой тридцать пять лет тому назад. Трудно было поверить, что он превратился в стонущее, потерявшее человеческий облик существо, которое стояло сейчас перед ней. Чем ближе Уильям подходил к виселице, тем яростнее он сопротивлялся, изрыгая нечеловеческие крики. Стражники тащили его на веревке, точно свинью на бойню.

Но жалости в сердце Алины не было: она чувствовала только небывалое облегчение. Больше Уильям никому не причинит зла. Его подняли на повозку, запряженную быками. Он из последних сил отбивался и кричал, словно затравленный зверь — раскрасневшийся, обезумевший от страха, мерзкий и отвратительный. Лишь вчетвером стражникам удавалось удерживать его, пока пятый надевал ему на шею петлю. Уильям вырывался так отчаянно, что она затянулась до того, как он повис, лишив его возможности дышать. Стража отступила. Уильям корчился, харкал слюной, лицо посинело. Алина, потрясенная, смотрела на его муки, и даже она, ненавидевшая Уильяма как никто другой, не желала ему такой смерти.

Криков его уже не было слышно, он задыхался. А толпа стояла, затаив дыхание. Даже мальчишки попритихли от жуткого зрелища.

Кто-то стегнул быков по бокам, и животные медленно пошли. Уильям повис на веревке, но шея не хрустнула — он медленно задыхался. Глаза были открыты. Алина почувствовала на себе его взгляд. Эта гримаса на лице корчившегося в муках человека была ей знакома: точно так же он смотрел на нее, когда насиловал, — за мгновение до того, как все было кончено. Воспоминание об этом пронзило ее, словно острым кинжалом, но она не отвернула взора.

Агония продолжалась уже довольно долго, но никто не тронулся с места. Лицо Уильяма стало совсем синим. Тело содрогнулось в предсмертных судорогах. Наконец глаза закатились, веки опустились, он замер, язык, почерневший и разбухший, повис изо рта.

Уильям был мертв.

Алина почувствовала себя опустошенной. Он изменил всю ее жизнь, когда-то она сказала бы — разрушил, и вот теперь его не стало и не надо больше бояться.