Читаем без скачивания Египтянин - Мика Валтари

– Сдержи на мгновение свою мужскую природу, Хоремхеб, чтобы мне поведать тебе, какими великими трудами возвела я эту беседку. Надеюсь, ты помнишь, что я сказала, когда ты в последний раз принудил меня отдаться тебе. А теперь взгляни на эти камни и знай: каждый камень пола и стен – а их немало! – напоминают мне о тех многих мужчинах, с которыми я развлекалась, отдаваясь им. Из своих развлечений воздвигла я беседку в твою честь, Хоремхеб! Вон тот большой белый камень принес мне один чистильщик рыбы, который очень потешил меня, а тот зеленый я получила на угольном рынке от золотаря, а эти восемь коричневых камней, лежащие рядом, подарил мне зеленщик, который был поистине ненасытен и очень расхваливал мои способности. Если у тебя достанет терпения, я расскажу тебе, Хоремхеб, историю каждого камня. У нас много времени! У нас впереди многие годы жизни вместе, и в дни нашей старости мы будем вместе, и все же я думаю, что у меня хватит историй об этих камнях на всякий день и час, когда ты снова вздумаешь обнять меня!

Хоремхеб в первое мгновение не поверил ее словам и принял их за безумную шутку, к тому же скромная манера Бакетамон ввела его в заблуждение. Но, взглянув в овальные глаза царевны, он увидел в них ненависть, которая была страшнее смерти, и поверил Бакетамон. А поверив и осознав все, он потерял разум от гнева и ярости и выхватил хеттский нож, чтобы убить ту, которая столь ужасно оскорбила его честь и его самолюбие мужчины. Но Бакетамон обнажила перед ним грудь и с насмешкой сказала:

– Ударь, Хоремхеб! Ударь ножом по венцам на своей голове! Ведь это я – жрица Сехмет, и во мне – священная кровь. Убей меня – и у тебя не станет законного права на престол фараонов!

Слова ее укротили Хоремхеба, который принужден был сохранять согласие с Бакетамон, ибо только супружество давало ему законное право на престол. Так Бакетамон связала его, а он ничего не мог ей сделать, и месть ее была полной – ведь Хоремхеб не решился даже разрушить беседку, и та была у него перед глазами всякий раз, как он выглядывал из окон своих покоев. По зрелом размышлении он решил, что ему не остается ничего другого, как делать вид, что он ничего не знает о делах Бакетамон. Если же он прикажет разрушить беседку, то обнаружит перед всеми осведомленность о том, как Бакетамон позволяла всему городу оплевывать его ложе. Он предпочел смех за спиной публичному позору. Но с тех пор он не прикасался к Бакетамон и не беспокоил ее. Он жил один. К чести Бакетамон упомяну, что и она не стала возводить новых сооружений и вполне удовлетворилась одной прекрасной беседкой.

Вот что приключилось с Хоремхебом, и я не думаю, что у него было много радости от его венцов, когда жрецы умастили и помазали его и возложили на его голову красный и белый венцы, венцы Верхнего и Нижнего Египта, лилии и папируса. Он стал подозрителен и не доверял вполне ни одному человеку, думая, что все смеются над ним за его спиной из-за Бакетамон. Так что он носил в теле вечную занозу, и сердце его не знало покоя. Не мог он и развлекаться с другими женщинами: слишком жестоко было оскорбление, понесенное им, чтобы у него осталась охота развлекаться хоть с кем-нибудь. Он глушил свое горе и горечь работой и положил все свои силы, чтобы вывести всю грязь Египта, вернуть старые порядки и восстановить правду на месте беззакония.

7

Ради справедливости я должен рассказать и о добрых делах Хоремхеба – ведь народ превозносил его имя, почитал его превосходным правителем и в первые же годы царствования причислил его к великим фараонам Египта. Он точно притеснял богатых и знатных, ибо ему были неугодны слишком богатые и знатные в Египте, которые могли бы соперничать с ним во власти, а такое всегда любезно народу. Он наказывал неправедных судей и дал права беднякам, он обновил правила податного обложения и стал платить сборщикам налогов жалованье из царской казны, чтобы те не могли наживаться, вымогая мзду у простого люда.

Никогда не зная покоя, он ездил по стране из области в область и из селения в селение, преследуя злоупотребления и беззакония, и путь его был отмечен отрезанными ушами и разбитыми носами неправедных налоговых сборщиков. Свист палок и стенания были слышны далеко от тех мест, где он творил суд. Бедняки могли сами представать перед ним со своими жалобами, и никто из его чиновников не смел препятствовать им в этом – в таких случаях Хоремхеб сам выносил беспристрастный приговор по их делу. Он снова посылал корабли в Пунт, и снова корабельничьи жены и дети лили слезы, толпясь у причалов, и царапали свои лица камнями по доброму старому обычаю, а Египет сказочно обогащался, ибо из каждых десяти судов всякий год возвращались три, привозя несметные сокровища. Он строил также новые храмы и отдавал богам богово в соответствии с их достоинством и правом, не выделяя ни одного особо, за исключением только Хора, и не выказывая особого благоволения ни одному храму, кроме святилища в Хутнисуте, в котором народ поклонялся собственному изображению Хоремхеба и приносил ему в жертву быков. За все это простой люд благословлял его имя, превозносил его дела и слагал о нем многие чудесные истории еще при его жизни.

Каптах также преуспевал и год от года становился все богаче, так что наконец в Египте не стало людей, которые могли бы тягаться с ним богатством… Не имея ни жены, ни детей, Каптах завещал все свое состояние Хоремхебу, чтобы жить в спокойствии до конца дней и приумножать накопленное. Поэтому Хоремхеб не слишком притеснял Каптаха, жал его меньше других египетских толстосумов и не позволял сборщикам налогов чересчур донимать его.

Каптах часто приглашал меня в свой дом, расположенный в той части города, где жила знать, и занимавший вместе с садом целый квартал, так что у него не было соседей, которые нарушали бы его покой. Он ел на золотой посуде, в его доме вода текла из серебряных труб на критский манер, купальня тоже была из серебра, седалище в отхожем месте – из черного дерева, а ценные камни, из которых были сложены стены, образовывали приятную глазу картину. Он потчевал меня диковинными блюдами и поил вином пирамид. Во время трапез