Читаем без скачивания Сочинения — Том I - Евгений Тарле

Дело получило, наконец, движение. 13 марта 1793 г. министр внутренних дел доложил Конвенту, что мануфактуре в Бове «угрожает близкая и полная гибель» [311] Министр обращает внимание как на совершенство изделий Бове, так и на их дешевизну и на пользу этой мануфактуры для развития этой отрасли торговли Франции с Европой. Рабочие специализировались в своем деле, ни на что другое не способны; их и так осталось всего 50 из тех 130, «которые были во времена благоденствия» мануфактуры; произошло это вследствие застоя в сбыте. «Интересы республики и мотивы гуманности» одинаково требуют поддержать падающую мануфактуру «в момент, когда столько обстоятельств мешают национальной индустрии». Каковы же эти обстоятельства?

Министр их указывает: вздорожание сырого материала, вздорожание рабочих рук, упадок этого рода роскоши и случайное лишение рынков сбыта для этих продуктов в Европе (из-за войны Франции против коалиции). К сожалению, Гара не говорит, из чего выводит он заключение о вздорожании рабочих рук. Ни логически это не вяжется с признанием острого экономического кризиса, ни фактически не согласуется с теми воплями умирающих от голода людей, с которыми мы ознакомились из петиций рабочих. Из нового письма того же министра в Национальный конвент мы видим [312], что даже в конце июля 1793 г. за 1791–1792 гг. Мену денег еще не получил (хотя сам министр снова свидетельствует, что выдать их нужно за оба эти года в общем 44 037 ливров); впрочем, тут уже дело было, несомненно, предрешено в пользу Мену, и остановка была на этот раз за выполнением формальности. Во всяком случае это была последняя получка такого рода. Общая тенденция правительственной мысли в это критическое время внешней и внутренней войны была, конечно, в пользу экономии. Но деятели этого периода не походили на Ролана, для которого интересы экономии совершенно вытесняли всякие иные соображения. От проектированного Роланом в последние дни его министерства (в январе 1793 г.) соединения с Гобеленами мануфактуру Бове удалось все-таки спасти. Когда комитет Национального конвента, заведовавший земледелием и торговлей, запросил представителей местного самоуправления о положении дел, то ему было отвечено, что это соединение было бы гибелью для Бове и для «шестидесяти рабочих», связанных множеством связей с городом Бове [313]. В ноябре 1793 г. вопрос разрешился.

Член Конвента Blutel представил в Конвент доклад относительно мануфактуры в Бове [314]. Он полагал, что необходимо сохранить эту мануфактуру, спасти ее от грозящего ей закрытия по нескольким причинам. Во времена мира она успешно сбывает свои товары и может принести пользу французской торговле; но даже если этого и нет, мануфактуру необходимо сохранить во имя интересов искусства и прогресса промышленности, а также во имя гуманности, чтобы не лишить средств к существованию рабочих. Ролан хотел во имя экономии соединить мануфактуру в Бове с Гобеленами, но докладчик решительно выступает против этого, указывая между прочим и на то, что в Бове рабочие руки гораздо дешевле, чем в Париже, и рабочим из Бове в случае перевода их на Гобелены пришлось бы платить дороже. Он знает, что сохранение мануфактуры будет стоить известных жертв, но от имени комитетов высказывает мысль, типичную для эпохи по гордой вере в свои силы и в будущее: «Vos comités ne se sont pas dissimulé que dans circonstances où ce trouve la France le moment des sacrifices est peu favorable; mais ils ont pensé en même temps qu’encourager l’industrie est une dette de tous les temps et que c’est au sein même des maux que nous souffrons pour la liberté qu’il faut poser les bases inébranlables sur lesquelles reposeront les biens qu’elle nous promet». Он предлагал поэтому предоставить предпринимателю пользование имуществом мануфактуры и платить из казны художнику, но о других субсидиях, конечно, уже нельзя было и думать. Декретом Национального конвента от 17 брюмера II года (т. е., значит, 7 ноября 1793 г.) постановлялось [315], что entrepreneur мануфактуры будет и впредь пользоваться в виде поощрения (à titre d’encouragement) всеми землями, зданиями и домами и вообще всем имуществом, относящимся к этой мануфактуре, но что все другие льготы и субсидии отныне уничтожаются (art. 1). Только художник, прикомандированный к заведению, будет получать от нации жалованье в 1200 ливров (art. 2); самая мануфактура отныне должна находиться под непосредственным наблюдением и надзором администрации округа Бове (art. 6). Вскоре затем Мену ушел окончательно, и временно мануфактурой стал управлять Камусс, долго бывший régisseur’oм и художником на этой мануфактуре. Нужно сказать, что статья 6 декрета от 17 брюмера служит как бы прямым ответом на петицию граждан Бове, поданную в Конвент еще в марте 1793 г., где прямо заявляется просьба о том, чтобы надзор за заведением и окончательное разбирательство по всем спорам между предпринимателем и рабочими были предоставлены местным административным учреждениям [316]. Но на очереди дня стоял вовсе не вопрос о конфликтах между хозяином и рабочими, а о том, как пережить тяжелое время застоя в делах, не закрывая мануфактуру.

3

Кризис продолжался. Заработная плата не стояла притом ни в каком соответствии с ценами на предметы первой необходимости. Перед нами лежит драгоценный документ, который дает список рабочих и указание получаемых ими сумм. Этот документ [317] относится к началу 1794 г., т. е. к первым месяцам существования мануфактуры после декрета от 17 брюмера. Рабочих — 90 человек, не считая пятерых, которым от 70 до 84 лет от роду и которые употребляются для более легких работ: это как бы пенсионеры мануфактуры, проработавшие на ней всю свою жизнь. Из всех этих людей только 3 рабочих получают ежедневно 3 ливра 10 су, 4 человека получают по 3 ливра в день, 9 человек — по 2 ливра 15 су, 4 человека — по 2 ливра 10 су, 5 человек — по 2 ливра 5 су, а все остальные — меньше 2 ливров в день: 6 человек — 1 ливр 18 су, 4 человека — 1 ливр 15 су, 25 человек — 1 ливр 10 су, 17 человек — 1 ливр 5 су, 8 человек — 1 ливр, 6 человек — 15 су. В особой графе обозначено количество членов семьи, которых содержит данный рабочий. Холостых мы насчитали всего 17 человек, остальные — семейные, имеющие от 1 до 6 детей (есть имеющие 8 детей, но обозначено, что из них 5 не на содержании отца). Графа, в которой обозначено число лет службы на мануфактуре, показывает, что огромное большинство действительно право, когда заявляет в своих петициях, что, проработав всю жизнь по одной и той же специальности, они уже не могут учиться другому ремеслу: всего двое (мальчики 13 лет, получающие 15 су в день) проработали 4 года и один — 5 лет, остальные — гораздо больше (6 человек — по 7 лет, а другие — по 8–9—12 лет), в общем же больше 60 человек (из 91) проработали от 20 до… 73 лет! Плата, получаемая ими, в самом деле настолько ничтожна, что и до начала революции только немногие из рабочих Бове могли бы с семьей сколько-нибудь сносно существовать на получаемые деньги; а ведь покупательная сила ливра была еще в 1789 г. гораздо больше, чем в 1794 г., когда кризис ассигнаций уже серьезно (особенно к концу 1794 г.) давал себя чувствовать. В мае 1794 г. депутаты от департамента Уазы в Национальном конвенте подкрепили своими подписями петицию в Конвент с просьбой помочь рабочим [318]. Тут говорится, что рабочих терзает самая ужасная нужда, что они более двух месяцев сидят без дела, без помощи, без средств [319], что они накануне голодной смерти, так что даже помощь Конвента может при малейшем промедлении запоздать. В петиции есть прямое указание на то, что и комитеты земледелия и торговли рассматривают вопрос о помощи мануфактуре Бове, и делается ссылка на мнение административных учреждений Бове, уже находящиеся на рассмотрении комитетов. Действительно, еще 3 февраля 1794 г., т. е. когда работы только что остановились, Директория департамента Уазы уже решила ходатайствовать [320] перед Конвентом о выдаче рабочим вспомоществования. И, собственно, только для этого и была составлена роспись жалованья рабочим, которую мы только что рассматривали. Далее, 10 февраля того же 1794 г., состоялось постановление совета округа Бове просить министра внутренних дел, чтобы он ходатайствовал перед Конвентом о помощи мануфактуре, пока не явится новый предприниматель вместо ушедшего Мену [321]. Теперь эти петиции, поддержанные депутатами Уазы, заставили несколько ускорить движение дела. Комиссия земледелия и искусств (lа commission d’agriculture et des arts) сделала доклад Комитету общественного спасения, причем убеждала комитет помочь «артистам, бесконечно заслуживающим участия по своим талантам и вследствие своей нужды» [322], выдачей им аванса, который они впоследствии выплатили бы постепенно из жалованья. Комитет общественного спасения 18 прериаля II года (т. е. 6 июня 1794 г.), выслушав этот рапорт, постановил выдать рабочим аванс, который должен быть потом ими погашен; ни один рабочий не может получать в день в виде такого вспомоществования более 2 ливров (при том условии, что он в обыкновенное время получал не менее 2 ливров), получавшие же менее 2 ливров должны теперь получать в виде аванса сумму, которая бы отнюдь не превышала их обычного жалованья; вся сумма аванса должна быть выдана заведующему мануфактурой Камуссу для распределения [323]. Но из документов, относящихся к распределению аванса, данного Комитетом общественного спасения, явствует, что всего 26 рабочих получали это вспомоществование. Очевидно, то обстоятельство, что казне все-таки пришлось, вопреки смыслу декрета 17 брюмера, давать замаскированную субсидию мануфактуре, заставило подумать об этом декрете и о слишком скупом отношении казны к мануфактуре в Бове. Этому содействовал и Мену, бывший предприниматель, снова изъявивший желание взять руководство мануфактурой, но на прежних приблизительно условиях [324]. Но при финансовых затруднениях правительства нечего было и думать об отмене декрета 17 брюмера [325], и мануфактура продолжала свое бедственное существование. Рабочие, немного оправившиеся от безработицы, горько жалуются на то, что их заработная плата совсем не находится в каком бы то ни было соответствии с покупательной силой денег: «Мы не можем бороться с горестным чувством, размышляя о том, что наше жалованье не может быть выше 40–60 ливров в декаду (т. е. 4–6 ливров в день) за самую усидчивую работу». Сравнивая эту цифру с цифрой заработной платы в той росписи, которую мы выше рассматривали, мы видим, что 4 ливра (но говоря уже о большей сумме) не получал еще в начале 1794 г. никто из рабочих. Смысл этой петиции вполне раскрывается дальше: «В более счастливые времена этого было бы достаточно для наших нужд. Но при настоящем положении вещей этого заработка не может хватить нам на то, чтобы достать хлеба, так как фунт ржаного хлеба стоит 5 ливров, не говоря уже о других предметах первой необходимости, которые поднимаются в цене в ужасающей прогрессии». Они указывают на то также, что они истощены двухлетней безработицей [326]. Это указание также в пользу того, что кризис обострился не ранее 1792 г., так как петиция относится к лету или началу осени 1794 г., а рабочие, как явствует из всех без исключения идущих от них в Конвент документов, склонны преувеличивать, а отнюдь не уменьшать продолжительность своих лишений. Основное несчастье, по понятиям рабочих, — это отсутствие постоянной правительственной субсидии в виде обязательного ежегодного казенного заказа; в этом отношении они совершенно сходятся с бывшим директором Мену, который не счел возможным для себя заведовать мануфактурой после декрета 17 брюмера. И рабочие снова напоминают, что эта субсидия, уничтоженная декретом 17 брюмера, незаменима никакой временной помощью вроде аванса, данного Комитетом общественного спасения. Они снаряжают депутацию в Париж, и эта депутация подает в Конвент новую петицию, помеченную «Le 3-е jour complémentaire de la II-е année républicaine», т. е. значит, по григорианскому календарю, 19 сентября 1794 г. [327]. После обычного вступления, где выражаются надежда на законодателей и жалоба на свои несчастья, рабочие говорят: «Заведение, с которым они (рабочие — Е. Т. ) связаны, было доведено при деспотизме до высокой степени совершенства», и обращают внимание на один из любимейших своих доводов: «Уже завистливый иностранец увидел, что все его мануфактуры этого года затмеваются нашими двумя [328]; что же будет, если дело пойдет о том, чтобы передать потомству о его поражениях и наших триумфах?» Тут рабочие, в сущности, просят все о том же: чтобы правительство дало им заказы, и, подсказывая патриотические сюжеты для этих заказов, надеются скорее добиться своей цели. Как мы видели, они и в других петициях говорят о своем стремлении увековечить своим искусством французские победы над неприятелем. Что касается декрета 17 брюмера, то он был только призрачным благодеянием: «Поощрения, существовавшие со времени основания заведения, помогали предпринимателю выдерживать тяжесть в эти времена отсутствия заказов; законодатели же, скупые насчет народного пота, сочли за благо уничтожение этих поощрений. Некоторое размышление им бы показало, что соображения момента недопустимы в данном случае; что деньги, которые животворили эту мануфактуру, возвращались во Францию в учетверенном количестве при помощи иностранцев, сделавшихся данниками» [329]. Комитет общественного спасения постановил в прериале, что каждый рабочий будет в виде временного вспомоществования получать 40 су в день; эта помощь, которая принесла рабочим большую пользу в то время, сделалась, как это чувствуется, очень недостаточной впоследствии; «у многих сыновья и родственники находятся на границах: другие принуждены продавать то малое движимое имущество, которое они имели, чтобы пополнить 40 су, недостаточных для прокормления многочисленной семьи».