Читаем без скачивания Дневники 1919-1920 годов - Аркадий Столыпин

Выступили из Тетиева и дошли почти до местечка Животов. Вдруг впереди идущие эскадроны пошли рысью. Я в это время ехал в экипаже с больным Шамборантом. Едва успел сесть на хромую серую кобылу Тускаева и догнать эскадрон. Овраг, затем крутой подъём и равнина. Подъезжаю к Попову.

– Смотрите, – говорит Попов и указывает по направлению на Животов. Я посмотрел… и замер… Целый ряд повозок – совсем близко – ползёт по дороге на Ситковцы. С ними эскадрон. Несомненно, настоящий, честь честью, как ему и полагается быть – эскадрон и пехота: может быть, рота, может быть, больше. А повозки всё ползут и ползут, как вереница маленьких чёрненьких жучков.

– Берите дивизион, обойдите овраг, что нас разделяет, займите вон ту возвышенность и обстреляйте эту колонну, а тверцы тем временем атакуют её в прямом направлении и справа.

Я повёл дивизион рысью. Параллельно 4-му шёл 3-й эскадрон с Гоппером, т.к. Львов тоже болен. Начали обходить бесконечный овраг, поросший кустарником. Вдруг шагах в 10 от меня поднялся заяц и перебежал мне дорогу.

– Плохая примета, – сказал Исаев.

Я послал его к чёрту, и мы перебрались наконец на другую сторону оврага. Вынырнув из лощины, мы увидели ту же колонну, но уже ближе. Пехотинцы рассыпались в цепь, и загремели первые выстрелы. Я развернул дивизион лавой, мы выхватили шашки и понеслись. Только ветер загудел в ушах. Наткнулись на канаву, и на минуту всё смешалось. Исаев и Майборода вместо того чтобы смело броситься в канаву и показать пример, только что-то кричали драгунам и без толку метались у рва. Я плюнул на всё, ударил лошадь шашкой раза два, перешёл канаву и понёсся дальше.

Третий эскадрон красивым веером подскакивал уже левее меня к противнику. 4-й тоже подлетал, но значительно правее меня. Наконец я доскакал до первых пехотинцев; все бросились бежать, бросая оружие. Некоторые ложились на землю. На многих галичанские шапочки с чёрным околышем и большим козырьком.

Ура! Есть и пулемёты. И много: один, два, три, четыре, пять – и все максимы. Мечутся всадники кругом чего-то большого. Подлетает взволнованный и радостный Гоппер, театрально салютует блестящей шашкой и докладывает:

– Г-н ротмистр, 2 орудия при полных запряжках и с зарядными ящиками.

Боже мой! Это уже что-то уж слишком хорошо для одного раза: и пулемёты, и огромный обоз, и орудия, и пленные!!! С трудом собираю 4-й эскадрон. Все без всякого толка мечутся по полю; кое-где выстрелы – это по убегающей кавалерии или расстреливают китайцев. Появился и «знаменитый» 7-й эскадрон – стал и открыл по неизвестно чему огонь из пулемётов.

Наконец появился полковник Попов. Я ему доложил. Чувствую себя именинником. Ведь как-никак, а дивизион захватил два орудия, 8 максимов и 3 льюиса!!! И всё это без потерь! 11 пулемётов! Кроме того, захватили 5 сестёр милосердия и несколько офицеров. Пленных – человек сто.

Когда мы вернулись на ночлег в Ситковцы, то я почти полночи не мог сомкнуть глаз от радостного волнения. А вдруг дадут Георгий или оружие?

с. Цибулевка

14 декабря 1919 г.

Всё подсчитываем трофеи и роемся в добыче. Офицеры– галичане очень милы и любезны. Одна из сестёр прехорошенькая и теперь временно едет при нашем эскадроне, пока не проберётся к себе на родину (Киев).

Мы сделали мучительный переход – 30 вёрст, черепашьим шагом по мёрзлой кочковатой дороге. Лошади выбиваются из сил, падают, снова поднимаются, телеги ломаются, колёса отскакивают – прямо беда.

У бедного Шамборанта под 40 градусов, и он страдает. Я с ним в экипаже. Пропёрли по морозу от 8 утра до 7 вечера.

м. Устинград (с. Соколивка)

15 декабря 1919 г.

Вчера от моего эскадрона пошло два разъезда. Из них вернулся пока один – Старосельского. Он был обстрелян петлюровцами. Исаева ещё нет. Это меня немного беспокоит. Завтра днёвка. Мороз крепчает.

м. Устинград (с. Соколивка)

16 декабря 1919 г.

Мороз всё крепчает. Прямо дышать нечем. Шамборант уехал. Исаев вернулся. Он тоже был обстрелян петлюровцами. Мы находимся уже на уровне ст. Монастырище.

ст. Нестеровка

17 декабря 1919 г.

Мороз всё крепчает. Бедный корнет Майборода пошёл в ночной разъезд, благо ночь лунная.

с. Кочержинка

18 декабря 1919 г.

Выступили в 6 часов утра и пришли на ночлег в 10 часов вечера. Считая, что отдыхали 2 часа за всё это время, выходит, что 13 часов были на морозе градусов в 15-20. Это тяжело.

с. Вербовка

19 декабря 1919 г.

Опять славное дело. Положительно, наше отступление происходит более чем удачно. Усталые, проспав какие-нибудь 4 часа (это уже вторая такая ночь), утром в густом тумане выступили из Кочержинки. Лица у всех вследствие бессонницы какого-то землистого оттенка. В первом же селе узнали, что какие-нибудь четверть часа тому назад шёл бой.

Отходящая Государственная стража[41] (Киевская, Уманская и др.) наткнулась на село Ладыженское, где находился отряд Красных украинцев (Украiнска Радянска Республика) коммунистов (три полка при 7 орудиях и многочисленных пулемётах). Всего украинцев-коммунистов было человек 500 пехоты. Это был отряд, отколовшийся от Петлюры и под начальством Марка Волохова. Стража была отбита и прошла правее Ладыженского в своём движении на юг к Ольвиополю.

Вообще, теперь с взятием Кременчуга вся Киевская группа войск должна форсированным маршем двигаться по направлению на Ольвиополь. В Ольвиополь мы должны попасть 23 декабря вечером. Выходит в среднем по 30-35 вёрст в день, что, принимая во внимание состояние людей и лошадей, является цифрой ужасающей. Но самое грустное, что мы всё время принуждены пробиваться через неприятельские отряды и вести бои.

Приезжаешь на ночлег ночью. Пока приготовят поесть да чаю напьёшься, смотришь – уже 12 часов ночи. Едва заснёшь, как входит прозябший, злой как собака ординарец и подаёт приказание штаба полка. Приходится основательно просыпаться, иначе забудешь потом содержание записки. Под утро, когда сон самый сладкий, является ещё один ординарец, а там, смотришь, восток светлеет; значит, пора и вставать. Я похудел и стал похож на драную кошку. Почти все больны: в нашем обозе много саней с тифозными и другими больными.

Но возвращаюсь к нашей славной победе над супостатом. Туман, густой, как молоко, обволакивал всю деревню. На площади следы крови, дальше – серая лошадь с задом, оторванным снарядом. Это следы боя стражи с украинцами.

Вышли из деревни. Туман превратился в мелкий, как пыль, дождик. Стало знобить, и сырость проникла через почерневший от воды полушубок.

Сбились с дороги. Вернулись в село и пошли по другой дороге. Прошли мимо Терских батальонов, собирающихся к бою. Смазывали пулемёты маслом, продёргивали ленты и готовили патроны. Настроение так себе. Главное, что продрогли и туман. Я опять заворачиваю дивизионом. Гоппер спокоен и острит. Я тоже стараюсь быть остроумным. Вообще, я заметил, что перед боем все стараются быть спокойными и весёлыми. И это желание казаться остроумными именно и показывает, что люди волнуются.