Читаем без скачивания Всю жизнь во лжи, или Руководство по выживанию для слишком добрых и жертвенных женщин - Юлия Шилова

Про медицинский персонал — отдельная тема. Как меняется человек, когда чувствует свою власть над другими! Этим злющим теткам не в больнице нужно работать, а в тюрьме. Милосердным тут не место. Только в этих больницах пациент может лечь с расстроенными нервами только потому, что ему требуется хороший психотерапевт и несколько сеансов, а выйти с тяжелейшими психическими расстройствами. У всех, кто отсюда выйдет, на всю жизнь останется моральная травма. Никакого лечения, обследования. Одни таблетки на всех, от которых сводит рот.

Как-то меня вызвали к главному врачу. Я растерянно пожала плечами и пошла к нему в кабинет.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он меня, поправляя на носу очки.

— Нормально, — буркнула я и опустила глаза.

— Нормально — это как?

— Как пациент психиатрической лечебницы, которого положили на пожизненное лечение. Человек — существо уникальное, может приспособиться к любым условиям. Я принимаю свое пребывание здесь как неизбежность.

— Вы до сих пор не можете назвать мотив, из-за которого убивали ни в чем не повинных людей?

— Меня тут пичкают такими сильными лекарствами, что я не только мотив, я самих людей не вспомню.

— И вы по-прежнему утверждаете, что их убивали ваши покойные мужья, шторы и статуэтки?

— Вы меня об этом уже миллион раз спрашивали.

— Мало ли… Может, у вас в голове прояснилось.

— От таблеток и уколов? Что может проясниться в моей бедной голове? Я постоянно хочу спать, у меня выработалась лекарственная зависимость. Вы же поставили мне диагноз: шизофрения. Какие ко мне могут быть вопросы? Если разобраться, все мы с приветом. Во мне изменилось только то, что я стала жирным овощем. Овощем от лекарств, а жирным, потому что почти не двигаюсь и набираю вес. У вас все набирают вес. Не зря санитары в отделении называют нас «овощебаза». Смеются над одинокими и незащищенными. А по большому, счету они правы: кто мы такие? Действительно овощебаза. Что мы тут делаем: толстеем да спим целыми днями. У меня ухудшилась память, я отупела, мне жаль тех людей, которые тут лежат. И себя в том числе.

— Хорошо, я вас услышал. Но я позвал вас сегодня не за этим. Сейчас у вас будет короткое свидание.

Я была уверена, что ко мне опять приехала Люська. Она приезжала несколько раз, постоянно плакала и говорила, что даже ее влиятельный муж не может ничего сделать, чтобы меня отсюда вытащить. Я была уверена, что и на сей раз ко мне приехала она. Но когда дверь открылась, я увидела Леонида.

— Ты? Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.

— Наташа, не говори ерунды. Мне с тобой разрешили увидеться, и я не собираюсь от этого отказываться.

— Я не буду мешать, — врач посмотрел на часы, — у вас ровно час. Я закрою дверь, а ровно через час открою.

Когда за ним закрылась дверь, я поправила сальные волосы, одернула фланелевый халат.

— Зачем ты приехал?

— Соскучился. Не могу без тебя.

Я подняла голову, встретилась с Леонидом взглядом и подумала, что приворот бабки Антонины еще никто не отменял. Работает как часы.

— Я плохо выгляжу. Толстая и немытая.

— Ты самая красивая.

Леонид поставил большую сумку на стол и стал выкладывать продукты.

— Давай ешь. Тут и устрицы, и черная икра, и крабы, и горячее из лучшего ресторана.

Я принялась за деликатесы и запивала их гранатовым соком.

— Вкусно?

— Да. Но боюсь, будет желудок болеть. Я отвыкла от такой еды. Потом буду жалеть.

— Все равно поешь. Соскучилась, наверное? Как тебе здесь? Психи не обижают?

— Буйные в отдельной палате. Я уже сама стала психом от лекарств. Не пить их невозможно. Проверяют. Заставляют рот открывать.

— Бедная моя девочка. Если бы ты знала, как тяжело я переживал то, что с тобой произошло. Ты не ешь много устриц, а то будет белковое отравление. Это страшное дело. — Он отобрал у меня устрицу.

— Они такие вкусные.

— Согласен. Я сам лично их для тебя выбирал. Мне больше по душе французские устрицы. Их разводят на северном берегу в Бретани, Олероне. В Олероне лучше: там протекает уникальная речка Сеттер, в которой морская вода смешивается с пресной, а она не такая соленая, как в той же Бретани. И вкус устриц, выросших в такой воде, тоньше. Именно такие я тебе и отыскал. Я искал самые свежие. Это очень просто определяется. Во-первых, устрица должна быть закрыта. Во-вторых, когда берешь ее в руку, она должна быть тяжеленькая, ведь внутри сохраняется морская вода. Третье: когда открываешь устрицу, она должна быть мясистая, а не высушенная, худенькая. Жидкость должна быть обязательно, хотя мы все равно ее сливаем. Потом устрица даст вторую воду, она вкуснее первой.

— Думаешь, для меня это сейчас важно? — спросила я, бросив на Леонида печальный взгляд.

— Действительно. Какую-то чушь несу.

Леонид посадил меня к себе на колени и снял резинку с моих волос.

— Вас вообще здесь моют? — Видимо, он заметил, насколько мои волосы сальные и жирные.

— Моют, но не так часто. Психи в очереди с железными тазиками по четыре часа стоят. Знаешь, я когда это вижу, хочется взять какой-нибудь таз и треснуть по башке санитара…

Глава 17

— Не нужно… Я грязная…

— Ты самая чистая.

— Может прийти главный врач.

— Еще рано. Он дал нам час. Я хорошо ему заплатил.

— Я толстая…

— Ты самая красивая…

— Сейчас я самая страшная…

— Ты самая чудесная женщина, которую я когда-либо видел…

Леонид наклонился ко мне, чтобы поцеловать. Я хотела его оттолкнуть, но не смогла. Он был слишком настойчив. Мне было ужасно стыдно от запаха своего тела, оттого, что на мне белье, которое носят бабушки-пенсионерки. Лобок, заросший волосами… Волосы под мышками и на ногах… Даже не верилось, что когда-то эпиляция была для меня первым делом. А теперь я даже забыла, как она делается.

Но мне казалось, для Леонида все эти нюансы не имели значения. Он по-прежнему шептал, что я самая прекрасная, и властно положил меня на стол. Я думала о том, что красота — понятие субъективное, и стала вяло отвечать на его поцелуи. Я была обессиленная. Сумасшедшие таблетки забрали все мои силы. Когда он вошел в меня, мне показалось, что внутрь проникла свежесть, ведь эта свежесть была из реального мира, который был мне недоступен.

Он словно растягивал меня в разные стороны, оставляя пальцами следы на теле.

— Я люблю тебя… — шептал мне Леонид на ухо и слегка его прикусывал. — Даже несмотря на то, что ты убийца. Только не рассказывай про покойных мужей, статуэтки и шторы. Ты моя любимая «черная вдова». От такой, как ты, нужно держаться подальше. Но я обожаю тебя…