Читаем без скачивания Объяснение в любви - Айра Уайз

Неужто у Клайва и впрямь хватило бесстыдства предлагать ей руку и сердце с таким видом, будто он совершает невесть какой смертный грех?

По щеке покатилась одинокая слезинка. Я должна его ненавидеть. Я должна его ненавидеть за все, что он мне наговорил, мысленно твердила Анхела. Но душу ее переполняла не ненависть, а горькая обида. Что за кошмарный выдался день! День безжалостных разоблачений и крушения всех иллюзий!

Начиная с того, как Ренан в прямом смысле слова обрушил на них эту картину — отличный «сюрприз», право слово! А потом безупречно просчитанный, оскорбительный жест со стороны матери Клайва! При воспоминании о пережитом унижении Анхела содрогнулась.

И, будто бы считая, что всего этого недостаточно, судьба уготовила ей встречу с Луисом Дорадо. Лицом к лицу! Боль в ее душе на мгновение уступила место гневу. Да как он смеет вообще произносить имя матери, после того как причинил ей непоправимое зло!

И момент он выбрал удачно, ничего не скажешь! Угораздило же подонка произнести роковое имя в присутствии Клайва. Именно Луис Дорадо, и никто иной, нанес ей последний, самый сокрушительный удар. Именно из-за него она вынуждена уйти от Клайва, — чтобы оградить любимого от скандала, который неминуемо разразится.

Догадался ли Луис Дорадо, в чем дело? Понял ли, что столкнулся лицом к лицу с собственной дочерью?

Впрочем, нет. Все в душе Анхелы возмущалось против подобного предположения. Никакая она ему не дочь! Сеньор Дорадо всего лишь поспособствовал ее появлению на свет. Она в жизни с ним не встречалась и подобных встреч отнюдь не искала. Честно говоря, она предпочла бы скандальную известность «Женщины в зеркале» подобному отцу — отцу, который бросил ее мать, узнав, что та забеременела.

Слова, что Луис Дорадо, уходя, бросил ей в лицо, навсегда остались в памяти Росауры, и она передала их дочери. «Такие мужчины, как я, на любовницах не женятся. Любовницы не для того нужны…»

Господи, как же Анхела его ненавидела!

А Клайв совсем недавно сказал ей примерно то же самое… значит, ей и Клайва полагается возненавидеть? Что бы сказала заносчивая миссис Риджмонт, знай она про сеньора Дорадо? «Яблочко от яблони…» О, как это справедливо! Та же внешность, то же неодолимое влечение к красавцам миллионерам…

В горле защипало от подступивших слез. Вспомнив о первоначальном намерении, Анхела повернулась к выходу — прочь отсюда, прочь! Взялась за дверную ручку… и вновь бессильно уронила руки. Ох, какое же она ничтожество, если даже не в силах заставить себя уйти теперь, когда для нее ровным счетом ничего здесь не осталось. Ничегошеньки!

«Здесь остаюсь я», — сказал ей Клайв.

Обняв себя за плечи, точно прижимая к груди нечто бесконечно дорогое, Анхела снова и снова мысленно повторяла небрежно брошенную фразу. А ноги тем временем несли ее в другой конец комнаты, к огромным, от пола до потолка, стеклянным дверям, выходящим на террасу.

Распахнув одну из створок, молодая женщина шагнула наружу в смутной надежде, что на свежем воздухе в голове у нее прояснится. Однако снаружи оказалось на удивление жарко и душно по сравнению с домом, где на полную мощность работал кондиционер. И все же возвращаться не хотелось. Анхела присела на один из шезлонгов, сбросила туфли, подобрала ноги, оперлась подбородком о колени.

Внушительная терраса занимала примерно треть верхнего этажа. Во время разгульных вечеринок Клайва двери всех комнат, выходящих на террасу, бывали распахнуты настежь; повсюду звучала музыка, звенел смех.

А сегодня над террасой нависала непривычно глубокая тишина. Даже неумолчный шум машин вроде бы стих.

Или, может быть, это я отключилась от внешнего мира? — убито подумала Анхела. Судьба нанесла мне удар, от которого невозможно оправиться. Не следует ли воспринять происшедшее как заслуженный урок? Не пора ли выпрямиться во весь рост и взглянуть в лицо действительности?

Мне не нужна действительность, вздохнула Анхела. Мне отчаянно хочется вернуть то, что было: прошлое, со всеми его сомнениями, обманами, иллюзиями…

8

Около двух часов ночи Клайв распахнул дверь, ведущую на террасу, и вышел на воздух. Позади осталась смятая постель. Он так и не сомкнул глаз. Без Анхелы кровать казалась жесткой, неуютной, чужой. Так что, запахнув черный халат, Клайв прогулялся в кухню, прихватил из холодильника сандвич и бутылку красного вина и отправился на террасу — поразмыслить о сложившейся непростой ситуации.

Установив спинку одного из шезлонгов в вертикальное положение, он уселся, вытянул длинные ноги, удовлетворенно вздохнул.

Ночь выдалась душная и влажная, однако в сравнении с постелью, в которой нет Анхелы, даже терраса кажется куда предпочтительнее. Собственно, почему бы и не провести здесь остаток ночи?

Или, может, попробовать уговорить Анхелу отпереть дверь? Впрочем, раз уж он прождал так долго, подождет и до рассвета. Клайв устроился поудобнее, пригубил вина, закрыл глаза…

Как здесь спокойно и мирно! И даже по-своему приятно, если не считать духоты. Ночь укрыла непроницаемым плащом тьмы все то, о чем Клайву отчаянно не хотелось вспоминать.

Только — что за досада! — тишину нарушил какой-то посторонний звук. Клайв пропустил бы его мимо ушей… вот только звук этот показался на удивление знакомым: так вздыхала во сне его Анхела, томно и тихо.

Клайв открыл глаза и оглянулся.

Она была рядом, меньше чем в десяти метрах от него. И спала на боку, спиной к нему. Если бы не светлая обивка шезлонга, Клайв бы ни за что не заметил Анхелу в темноте. Черное платье, облегающее стройную фигуру, четко выделялось на серебристо-сером фоне.

Сердце его на мгновение сбилось с ритма и застучало вновь в два раза быстрее. Поднявшись с шезлонга, Клайв поставил бокал, бутылку и тарелку с сандвичем на соседний столик и босиком неслышно подошел к спящей. Постоял минуту-другую, глядя на Анхелу сверху вниз. Как она трогательна, как беззащитна во сне: ладонь подложила под щеку, беспорядочно разметавшиеся иссиня-черные волосы закрывают лицо…

Опустившись на колени рядом с шезлонгом, Клайв осторожно подобрал длинные шелковистые пряди, перебросил их назад, через плечо. И тут впервые заметил на щеках Анхелы следы слез…

В груди у него стеснилось. Неужели она плакала здесь, в одиночестве? Неужели плакала из-за него?

Должно быть, каким-то шестым чувством Анхела ощутила его присутствие. Длинные черные ресницы затрепетали, с нежных губ сорвался еле слышный вздох. Глаза открылись — восхитительные, фиалковые, затуманенные сном глаза, — и Анхела нежно улыбнулась ему.