Читаем без скачивания Большой Боб - Жорж Сименон

Но вернуться не пришлось. 15 декабря в четверть девятого утра, когда передо мной стоял голый до пояса старик и я через стетоскоп слушал хрипы в его заложенных бронхах, раздался телефонный звонок; я еще подумал, что он какой-то необычно тревожный и требовательный. Сразу взять трубку я не мог, и звонок продолжал надрываться.

— Это вы, доктор?

Голоса я не узнал.

— Доктор Куэндро у телефона. Кто говорит?

— Луиза.

— Какая Луиза?

— Мастерица у Люлю. Доктор, приезжайте скорей! Позвоните в полицию! Я боюсь. Я даже в дом войти не смею и звоню от мясника. Люлю умерла.

Из жизни она ушла незаметно и тоже не оставила ни записки, ни письма. На постели под ее телом рядом с измятой фотографией пятнадцатилетней давности, на которой были сняты они с Бобом, обнаружили пустой тюбик из-под снотворного.

Подожди она несколько недель, и ей бы не понадобилось никаких таблеток: весила она не больше, чем десятилетний ребенок.

— Все время я уговаривала ее поесть, — рассказывала Луиза. — А она только головой трясла. Теперь-то я уверена, что она отказывалась нарочно: хотела уморить себя голодом.

Я тоже уверен в этом. Но смерть все не приходила, а встречать Новый год без Боба Люлю не хотела.

А может быть, теперь, когда Боб не поддерживал ее, она боялась опуститься и стать недостойной его.

Ведь именно для того, чтобы удержать себя от падения, она выставила мадемуазель Берту за дверь. А чуть погодя снова открыла ее для Розали Кеван.

И Люлю решила уйти, пока не поздно.

Жорж Сименон

ИСКУССТВО РОМАНА

Интервью

Сименон. Для меня оказался чрезвычайно полезным один совет профессионального литератора. Дала его Колетт. Я писал тогда рассказы для газеты «Матен», а она работала литературным редактором. Как-то я принес ей два рассказа; она их вернула, и я принялся за переделку. В конце концов она сказала: «Послушайте, они слишком литературны, все еще слишком литературны». Я последовал этому совету. Теперь я ему следую всегда, это моя главная забота.

Интервьюер[9]. Что вы подразумеваете под словами «слишком литературны»? Вы что-нибудь убираете? Какие-то определенные слова?

С. Прилагательные, наречия — короче, все слова, которые производят впечатление, — и только. Всякую пустую фразу. Если фраза у вас получилась красивой — выбрасывайте. Когда я нахожу у себя в романе что-либо подобное, значит, нужно выбрасывать.

И. Ваше редактирование в этом и заключается?

С. Практически да.

И. А сюжет вы пересматриваете?

С. Что вы! Никогда. Бывают случаи, что в процессе редактирования приходится менять имена: в первой главе женщину зовут Элен, а в последней — Шарлотта; тут я, естественно, ставлю все на свои места. И вычеркиваю, вычеркиваю, вычеркиваю.

И. Что еще бы могли бы сказать начинающим писателям?

С. Писательство считают профессией, но я с этим не согласен. Я считаю, что все, кто не испытывает потребности писать, кто полагает, что может заниматься другими вещами, должны заниматься другими вещами. Писательство — не профессия, а, увы, призвание. Я не думаю, что художник может быть счастлив.

И. Почему?

С. Прежде всего потому, что человек хочет стать художником из-за потребности найти себя. Каждый писатель пытается найти себя в своих персонажах, во всем, что пишет.

И. Значит, он пишет для себя?

С. Да. Безусловно.

И. Отдаете ли вы себе отчет в том, что у вашего романа будут читатели?

С. Я знаю, многих людей так или иначе волнуют примерно те же проблемы, что и меня, и они будут рады прочесть книгу, чтобы найти ответ — если только его вообще можно найти.

И. Если писателю не удается найти ответ, то, видимо, для читателей все же есть польза от его бесплодных усилий?

С. В том-то и дело. Несомненно. Не помню, говорил ли я вам о чувстве, которое испытываю уже много лет. В нынешнем обществе нет могущественной религии, нет четкого разделения на классы; люди боятся огромной организации, в которой они лишь маленькие частицы, поэтому, читая некоторые романы, они как бы подглядывают в замочную скважину за соседом: есть ли и у него тот же комплекс неполноценности, те же пороки, испытывает ли он те же искушения? Вот что они ищут в произведениях искусства. Я считаю, что сегодня многие люди ощущают тревогу, пытаются понять себя.

Сейчас очень мало литературных произведений, похожих на те, что писал, к примеру, Анатоль Франс: спокойные, элегантные, утешающие. Напротив, сегодня люди требуют сочинений более сложных, авторы которых пытаются проникнуть в самые сокровенные тайники человеческой натуры. Понимаете, что я хочу сказать?

И. Кажется, да. Вы хотите сказать, это происходит не только потому, что сегодня мы лучше разбираемся в психологии, но и потому, что гораздо больший круг читателей нуждается в беллетристике такого рода?

С. Да. Пятьдесят лет назад рядовой человек не разбирался во многих проблемах своего времени. Но тогда он мог найти ответы на многие вопросы. Теперь же он их не находит.

И. С год назад мы с вами слышали, как некий критик требовал, чтобы современный роман возвратился к романтическому стилю XIX века.

С. По-моему, это невозможно, совершенно невозможно. (Пауза.) Мы ведь живем в такое время, когда писатель достаточно свободен и может попытаться изобразить персонажи с наибольшей полнотой и завершенностью. Можно, к примеру, показать любовь как прелестную историю — описать первые десять месяцев двух влюбленных, как это делалось прежде. Можно сочинить историю другого рода: он и она начинают скучать — это литература конца прошлого века. И наконец, обладая достаточной свободой, чтобы пойти еще дальше, вы изображаете, как пятидесятилетний человек стремится переиначить свою жизнь, как ревнует его жена и как относятся ко всему этому их дети, — вот вам третья история. Так вот, наша история — третья. Мы не прерываем повествование ни на свадьбе героев, ни когда они начинают скучать, мы идем до конца.

И. Кстати, я часто слышу, как люди говорят о жестокости в современном романе. Я полностью с этим согласен и хотел бы вас спросить, почему вы пишете о ней?

С. Мы привыкли видеть людей, доведенных до предела.

И. Отсюда и жестокость?

С. Более или менее. (Пауза.) Мы больше не рассматриваем человека с точки зрения некоторых философов, долгое время наблюдавших его с той позиции, что бог существует и что человек — это венец творения. Мы не считаем человека венцом творения. Мы вплотную изучаем его. Впрочем, некоторые читатели предпочли бы успокоительные романы: там им предложат оптимистическое изображение человеческой натуры. Это невозможно.

И. Стало быть, читатели интересуют вас, поскольку им нужен роман для изучения своих проблем? А ваша роль заключается в том, чтобы заглянуть в себя и…

С. Вот именно. Но художнику недостаточно заглянуть в себя, он должен заглянуть в других, опираясь при этом на свой опыт. Он пишет с сочувствием, потому что знает, что другие похожи на него.

И. Если бы читателей не было, вы все равно писали бы?

С. Разумеется. Когда я начинал писать, я не думал, что мои книги будут продаваться. Точнее, когда я начинал писать, я сочинял коммерческие тексты — рассказы для журналов и прочее в этом духе, сочинял, чтобы заработать на жизнь, но писательством я это не называл. И тем не менее каждое утро я понемногу писал для себя, меньше всего думая о том, что это когда-либо будет опубликовано.

И. Вы, безусловно, обладаете достаточным опытом в том, что называете «коммерческой» литературой. В чем разница между ней и литературой «некоммерческой»?

С. Я называю «коммерческими» все произведения, причем не только в литературе, но и в музыке, живописи, скульптуре — во всех искусствах, — которые специально создаются или для конкретного читателя, или для определенного вида публикации, или для какой-то серии произведений. Конечно, коммерческая литература очень разнородна по уровню. Попадаются вещи просто скверные, а попадаются и очень хорошие. Произведения, издающиеся в серии «Книга месяца», например, относятся к коммерческой литературе, однако среди них бывают просто превосходные книги, почти художественные произведения. Не совсем, но близкие к тому. То же можно сказать и о журналах; там тоже встречаются отличные вещи. Но произведениями искусства их можно назвать очень редко: нельзя создать произведение искусства, имея целью удовлетворить какую-то определенную категорию читателей.

И. Но как это отражается на книге? В качестве автора вы знаете, что роман предназначен, скажем, для определенного рынка; но в чем увидит разницу читатель?

С. Основное различие заключается в уступках. Создавая коммерческое произведение, всегда приходится идти на уступки.

И. Говоря, например, что жизнь спокойна и приятна?