Читаем без скачивания Военный мундир, мундир академический и ночная рубашка - Жоржи Амаду
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мои маркитантки разлагают вражескую армию, – заметил Афранио Портела, садясь в машину.
В этот вечер академики с жёнами – доной Розариньей и доной Жулией Андраде – собирались поужинать в казино, где выступал знаменитый оркестр Карлоса Машадо «Бразильская серенада» и пел юный гений Гранде Отело – настоящий гений, клянусь честью!
ПРИГЛАШЕНИЕ
Полковник Перейра снова сидит в своем кабинете, где бессонными ночами принимались ответственные решения – только не за письменным столом (враг, гнездившийся в траншее по ту сторону линии фронта, разбит), а в углу комнаты, на глубоком кожаном диване. Рядом с ним его покровитель, академик Лейте. На стене висят карты Европы и Африки: булавки с черными головками надвигаются через Ла-Манш на Британские острова, штурмуют пустыню Сахару, Дыхание войны чувствуется на этом передовом КП.
– Подожди, милый Агналдо! Не рассказывай об ужине у президента. У меня для тебя ещё одна хорошая новость: мне звонила секретарша Персио Менезеса и просила передать, что в понедельник он ждет тебя к шести вечера.
– Где?
– У себя. Раньше он принимал в Институте Физики, но сейчас уже не выходит. Он живёт на улице Косме-Вельо.
– Да, я знаю. Адрес есть в нашем списке.
– Он хочет лично вручить тебе свой голос – важнейший, самый желанный из всех голосов. Я слышал однажды, как провалившийся на выборах претендент говорил, что поражение ничего не значит, если академик Менезес голосовал «за». Ты, дорогой Агналдо, будешь последним, кого удостоит этой чести один из величайших умов современности, гениальный учёный Персио Менезес. Будущие историки вспомнят об этом. – Он помедлил мгновение, чтобы полковник в полной мере оценил значение голоса умирающего ученого и этого исторического визита, который состоится благодаря его, Лизандро, стараниям. – Ну рассказывай, как прошёл ужин.
– Нет уж, теперь ты подожди. У меня тоже есть для тебя новость. – Полковник, исполненный торжественной воинственности, поднялся; вслед за ним встал и взволнованный Лизандро, радостное предчувствие охватило его – неужели сейчас последует вожделенное приглашение? Актерский голос полковника зазвучал в его ушах небесной музыкой. – Я хочу, чтобы ты, мой верный друг, произнёс речь на церемонии моего вступления в ряды «бессмертных». Отказа я не приму.
– Произнести речь? Мне? Ты не подозреваешь, с каким наслаждением исполню я этот почетнейший долг. Позволь мне обнять тебя, милый Агналдо! – Лейте пустил слезу. Вот так он и воспитывал сыновей, торил им дорогу, поднимаясь ступенька за ступенькой до самых высот. В эту минуту перед его провидческим взором возникла та вершина, на которую благодаря избранию полковника он совсем скоро взберётся. Да, Антонио Бруно умер вовремя.
После поцелуя, которым была скреплена дружба на жизнь и на смерть, полковник и академик снова опустились на диван.
– Подумать только, какое совпадение: я и не смел надеяться на такое доказательство твоего уважения и доверия ко мне, однако просто так, для собственного удовольствия, начал перечитывать твои замечательные книги. Захотелось мне, знаешь ли, написать о них статью. Что ж, эти заметки, в которых я хотел поставить тебя на принадлежащее тебе по праву место в нашей литературе, пригодятся мне для выступления. У меня нет только сборника твоих стихов – даже в лавке Карлоса Рибейро я их не нашёл.
– Грехи молодости, романтические бредни… Упомяни о них мимоходом, можно ограничиться заглавием. Впрочем, посмотрим, может быть, у меня где-то завалялся экземпляр. – Полковник и не думал выполнять обещание: возвышенно-романтические стишки не вяжутся с руководителем такого масштаба, как он.
Лизандро наконец удается совладать со своим волнением.
– Да, как прошла трапеза? Знаю, что о выборах вы не говорили, это запретная тема, но приглашение на ужин равносильно обещанию голосовать за тебя.
– О выборах речи не было: я в точности следовал твоим наставлениям. Президент рассказывал, как он был мальчиком на побегушках в той самой газете, которой теперь владеет. Потом его жена принялась расхваливать – никогда не угадаешь кого… проклятого британского пса, что отзывается на кличку «Черчилль»! – Полковник самодовольно улыбнулся. – Ну, тут я им вправил мозги…
– Вы спорили о войне? – встревожился Лизандро. – Ведь мы же с тобой договорились: этой темы не касаться!
– Не волнуйся. Мы не спорили. Она вмиг заткнулась и не возражала. И учти, Лизандро, что она начала первая, я только отвечал. А вообще-то давно пора вразумить эту публику.
Лизандро замолкает: что толку теперь порицать полковника за неосторожный шаг? Сделанного не исправишь, сказанного не воротишь. Черчилль, де Голль, французские партизаны, мужественные лондонцы – все они играют на руку генералу Морейре, все они противники полковника Перейры. Но пусть даже и так – все равно Лизандро Лейте в конце разговора предрекает полковнику победу с перевесом в семнадцать голосов: двадцать восемь против одиннадцати. Если б можно было, он бы ещё увеличил этот разрыв, чтобы поблагодарить за долгожданное приглашение, Честно говоря, речь – вдохновенный образец беззастенчивой лести – давно готова и отредактирована.
– Не страшно, если будет и двадцать семь к двенадцати. Главное – набрать вдвое больше голосов, чем «Линия Мажино». Иначе я буду считать, что мы потерпели поражение.
ПРИВИЛЕГИЯ
В воскресенье, когда Лизандро шлифовал свою речь, его позвали к телефону. Звонил полковник Перейра. Лизандро уже по первым звукам его голоса понял, что неприятнейшее известие достигло ушей полковника. Он не ошибся.
– Я только что узнал, что президент пригласил на ужин Морейру. Что означает этот фарс? Я не потерплю этого!
– Всё Черчилль виноват…
– Что? При чем тут Черчилль? Жена президента сама заговорила о нём… Поведение Кармо неслыханно. Это издевательство, глумление, низость!
Вот какую жабу преподнес президент Кармо полковнику Перейре. Это уже не жаба, а гремучая змея с ядовитым жалом.
– Не волнуйся, Агналдо. Возьми себя в руки. Давай поговорим спокойно. Пусть Кармо голосует за Морейру: двадцать семь голосов против двенадцати; это на три голоса больше двойного превосходства. Не забудь, что голос Персио стоит пяти.
Лизандро знал о странном поступке президента ещё позавчера и пришел к выводу, что на его решение повлиял спор о войне. Любезный друг Агналдо никак не хотел понять, что кандидат в академики ни в коем случае не должен высказывать собственное мнение, если даже таковое у него имеется. Вот и поплатился. Дело кандидата – слушать и кивать. Если же он не согласен, все равно обязан молчать и улыбаться. Упаси бог спорить и доказывать. Всегда прав тот, кому принадлежит право выбора. Это привилегия «бессмертных».
ТРАУРНЫЙ МАРШ
Миловидная строгая девушка – горничная? секретарша? родственница? – с удивлением смотрит на суету агентов охраны, которые выпрыгивают из автомобилей и занимают позицию у подъезда. Потом она молча приглашает полковника Агналдо Сампайо Перейру в парадном мундире со всеми орденами и медалями следовать за собой и через полутёмный коридор ведет его в комнаты.
Они оказываются в библиотеке. Стены до потолка уставлены стеллажами с книгами: книги повсюду – они громоздятся на полу, на стульях, ими завален массивный письменный стол. В простенках висят три картины и изображение Богоматери, кормящей грудью младенца Иисуса. В углу стоит подрамник с холстом – это выполненный в современной манере портрет хозяина дома работы Флавио де Каральо: тёплые тона, широкие, смелые мазки. Солнце и звезды запутались в густой бороде, всклокоченных волосах; глаза полыхают огнём: Зевс-громовержец, Гефест, выковывающий преисподнюю. На столе в хрустальной вазе – яркие, весёлые цветы.
Полковник смущён и несколько взволнован внезапно возникшим ощущением собственной ничтожности. Пытаясь прогнать это неприятное чувство, он вслушивается в звуки рояля, доносящиеся из другой комнаты. Что-то знакомое… Где он мог слышать эту вещь?.. Во время его пребывания в Санта-Катарине единомышленники несколько раз устраивали концерты немецкой музыки. Полковник знает о пристрастии фюрера к Рихарду Вагнеру. Может быть, и эти воинственные аккорды, возвещающие окончательную победу, созданы германским гением?
– Садитесь, пожалуйста. Профессор сейчас выйдет.
– Скажите, что это играют? Вагнера, не правда ли?
Девушка, похоже, удивлена этим вопросом, она отвечает не сразу. Взгляд её прикован к сверкающим орденам на груди полковника. Какая странная девушка…
– Нет, это не Вагнер. Это Третья симфония Бетховена, «Героическая». Очень известное произведение… – И она добавляет, словно желая предварить новые вопросы: – Играет дона Антониета. Услышать её – большая честь. Простите… – Девушка выскальзывает из комнаты.
