Читаем без скачивания Искатель. 1987. Выпуск №5 - Николай Черкашин

Человек же в джунглях — инородное тело, но настолько крохотное, что Ферра скорее всего и не подозревает о его существовании. Лиана-удавка не предназначена для ловли людей. У нее свои, не известные нам функции, правда, от этого она не становится менее опасной. Аборигены — частица сельвы, микроскопический ее винтик, а разве машина станет разрушать деталь самой себя?

Носильщик нехотя ступает на спекшуюся землю. Капрал подталкивает его дулом огнемета. Пихра жесток, но, по-моему, он глубоко несчастный человек, от горя своего опустившийся, теряющий доброту, как воздушный шар подъемную силу. Но, может быть, я ошибаюсь, и он был таким всегда? Носильщик для него — насекомое, и даже хуже. Жук, повинуясь инстинкту, может и укусить, носильщик же под дулом огнемета и слова сказать не посмеет.

Нет. Не верю!

Носильщик шаг за шагом продвигается по черному хрустящему пеплу. Келин от ужаса и предчувствия беды закрывает лицо руками. Пряди светлых волос выбиваются между пальцами, как мягкие живые водопады. Куда ее занесло? Не могу поверить, что она добровольно работает в этом аду. Она не похожа на искательницу приключений.

И вообще странно все это. Мы живем какой-то двойной жизнью. Похоже, что из них я один не представляю, что творится вокруг.

Най стоит у края болота, положив искусанные клещами руки на автомат. Он смотрит куда-то вверх. Лицо его угрюмо и непроницаемо. Рыжая борода свалялась. В ней застряли кружочки высохшей ряски.

Сильный человек, но его тоже что-то гложет, впрочем, как и всех на Ферре. Но разве узнаешь, что? Здесь надо жизнь прожить, чтобы понять этих странных людей. Для них мы чужаки.

Най плотнее затягивает ремешки каски. Мне бы хотелось иметь такого друга. Только, похоже, в дружбе здесь не нуждаются.

Поднимаю голову и тоже смотрю на джунгли.

С деревьями определенно что-то происходит.

С деревьями определенно что-то происходит.

Сначала высокие и стройные, как свечи, они начинают изгибаться, кроны их разрастаются, образуя над болотом купол из ветвей. Стволы розовеют, покрываются чешуей с красными насечками. Листва редеет, сквозь нее виднеются громадные плоды с крупными шипами. Сверху, словно серпантин с рождественской елки, спускаются спирали воздушных корешков. Коснувшись земли, они проворно зарываются в грунт.

Такого видеть мне еще не приходилось. Наверное, Пихра основательно растревожил сельву. Но время идет, а опасности не видно.

Носильщик перешагивает через спутанные корни, стараясь по возможности не касаться гибких молодых побегов. Кажется, он и сам уже поверил, что опасность миновала. В начале пути у нас было шестеро носильщиков, теперь остался только один…

— Назад! — раздается вдруг у меня прямо над ухом крик Ная. — Быстрее!

Носильщик оборачивается и непонимающе крутит головой.

Внезапно, будто крышка гроба, поднимается и отваливается в сторону пласт сухой земли. Еще один, еще!.. Все болото приходит в движение. Спекшаяся корка трескается, лопается, идет волнами.

Носильщик, бросив поклажу, несется обратно. Он еще не понимает, что происходит.

Я тоже не понимаю, да и не я один. Глаза Пихры вот-вот вывалятся из орбит. Келин сжалась в комок, словно маленькая испуганная зверюшка. Илм стоит, будто ему прострелило поясницу, и, трудно поверить, на лице его — смесь страха и восхищения. Ей-богу, он самый ненормальный среди нашего бродячего бедлама.

А вот Арвин сел на вещмешок и спокойно курит. Уж ор-то знает, что произойдет через минуту. Нюх, как у собаки — старой, битой, стреляной, на своей шкуре узнавшей, «рго стоит украденное мясо. Железный парень. Лучшего проводника никто не смог бы найти.

Из трещин в земле начинают бить фонтанчики жидкой грязи. Она растекается, снова превращая поляну в непроходимое болото.

Носильщик уже увяз по колено. Он пытается вырваться из трясины, но она засасывает его все глубже и глубже.

Илм срывает с плеча моток веревки, дрожащими пальцами привязывает груз и бросает конец носильщику. Но веревка коротка: не хватает каких-нибудь двух—трех метров…

Грязь прибывает. Еще мгновение, и над поверхностью болота виднеется лишь бритая голова. Как ни странно, носильщик не кричит. Глаза его полны не ужасом, а тоской. Тоской по жизни, пусть это всего лишь жизнь нищего работяги на зараженной спорами планете. Кажется, в этом биолог прав…

Но мне нельзя размякать. Дело — прежде всего. Остальное — бред и чепуха!

Вот и все. Сельва проглотила человека, и гром не грянул, и мир не рухнул…

Арвин Най выплевывает окурок и встает.

— Пойдемте, — говорит он, вытаскивая из мешка надувной плот.

На сельву опускаются сумерки.

На сельву опускаются сумерки.

Арвин запалил костер. Привал. Наконец-то можно остановиться.

Меня опять знобит. Я так устала, что даже гибель человека меня почти не трогает. Нет, я, конечно, переживаю, но как-то не так, не по-настоящему.

Две недели блуждаем по сельве. Наверное, даже к этому можно привыкнуть. Если не хочешь сойти с ума, надо отупеть до такой степени, чтобы уже ничто тебя не волновало. Должно быть, именно поэтому на Ферре все чуточку ненормальные.

Как трудно порой разобраться в самой себе. Иногда мне кажется, что нет у меня людей ближе, чем Най, Пихра, Илм. Они такие разные, жестокие и добрые, внимательные и равнодушные… В их характерах перемешалось так много всего дурного и хорошего, что невероятно трудно выделить какое-нибудь одно, главное чувство, ведущее их по жизни.

Порой же я их всех ненавижу. Эгоисты, черствые существа.

Начинаешь разбираться в себе — и полный туман. Зачем живешь? Что заставляет тебя делать то, что человек просто не должен делать? Дни идут за днями, недели — за неделями, а ты словно прикован к креслу кинозала: смотришь и содрогаешься от увиденного, но разум твой ясен, и думаешь ты о своих повседневных делах, а не о страданиях киногероев.

Самое мерзкое — это то, что люди даже в сельве остаются врагами. В сельве, где единственная возможность выжить — стать союзниками, сжаться в единый кулак.

Мало увечий, наносимых джунглями, надо еще самим искалечить судьбы друг друга.

Хотя какое право я имею судить этих людей?..

Итак, привал. Можно отдохнуть.

Итак, привал. Можно отдохнуть.

Костер разгорается, и все усаживаются кружком. Пихра стягивает со спины баллоны с горючей смесью и ставит их подальше от огня. Глаза у него желтые, как у кошки, и светятся в темноте. Боюсь я его, Пихру. Вроде здесь, в сельве, он не посмеет меня тронуть, а все равно боюсь.