Читаем без скачивания Королевская кровь. Скрытое пламя - Ирина Котова

– Да, – кивнула сестренка, а я мрачно посмотрела на свои руки. Я ничего не ощущала. Живот и живот. Загорел немного.

– А теперь всплесни руками, будто встряхиваешь простынь. Давай!

Вокруг засверкало, заискрилось, да так, что у меня заболели глаза, и я прикрыла их. А открыв, увидела закрывающий нас куполом блестящий щит, огромный, шагов на тридцать вокруг.

– Ну и силища, – уважительно произнесла царица, оценив масштаб. – Я уже и забыла, как это было сразу после коронации. Потом станет постабильнее и послабее. И с каждым рожденным ребенком силы становится меньше, зато новые умения открываются. Ничего, потренируешься, научишься контролировать мощность выплеска. А потом и без рук будет получаться, достаточно ладони вперед выставить.

– Получилось, – благоговейно прошептала венценосная сестричка, рассматривая дело рук своих. – Талия, ты гениальна!

– Теперь сними. Пока подойди к щиту, прикоснись ладонями и ощути то же тепло. И представь, как оно уходит обратно в руки. Потом научишься делать все на расстоянии.

Со снятием возникли некоторые проблемы, но с третьего раза получилось. Василина сияла, как солнышко, и я радовалась вместе с ней. Нельзя сказать, что изнутри иголочкой не кололо что-то сильно похожее на зависть. Но мне стало спокойнее теперь, когда ей что-то удалось.

– А сейчас нападение. Тоже очень просто, спасибо матушке. Представь, что тебе нужно забросить простыню на веревку, которая висит так высоко, что не достать. И в каждой руке по такой простыне, свернутой в жгут и мокрой.

Мы дружно захихикали. Да уж, Алмазу такой мастер-класс и не снился, он все больше классическими приемами учить пытался. Талия улыбалась, глядя на нас, – для нее мы, наверное, были совсем девчонками.

– Положи руки на живот. Нет, левую на правую. Пульсирует тепло? А теперь с этим ощущением сжимай руки в кулаки и забрасывай простыни. Представь, что они вырастают из этого тепла, тяжелые и хлесткие. Марина, отойди назад. Василина?

Сестра как-то неуклюже дернула кулаками и замерла. Несколько секунд казалось, что ничего не произошло. А потом… по песку и по водной глади за ним, поднимая пыль и водные брызги, пронеслись буруны, наискосок друг от друга, будто кто-то невидимый умчался с берега далеко в море на водных мотоциклах. Я даже дернулась от неожиданности и, раскрыв рот, наблюдала, как исчезает след от Васиных «простыней» далеко от берега, метрах в трехстах, не меньше. Сестра обернулась – на ее лице было такое же ошеломленное выражение.

– Мда, – нарушила тишину царица, – ну, изящество и направленность натренируешь сама. Главное, принцип уяснила. Ты только учти, что, если ты зла или сильно испугана, эти выбросы мгновенно становятся проклятиями. То есть ты не только физически сбиваешь с ног – с такой силой сбиванием не обойдется: бедолагу, вызвавшего твой гнев, просто размажет. А если не размажет, то болеть будет долго или стареть начнет, ну или что пожелаешь в этот момент.

Талия еще долго рассказывала и показывала, и я даже задремала под ее мягкий голос, периодически вздрагивая и приоткрывая глаза, когда Васюша в очередной раз «забрасывала простыни». Иппоталия – идеальная мама и бабушка, если не знать, что она до сих пор может остановить на ходу несущуюся повозку, запряженную тройкой лошадей. Хотя, наверное, это делает ее еще более идеальной.

Так прошло несколько дней, и я заскучала. Так всегда бывает: хочешь чего-то до рези в сердце, а получив, переживаешь эйфорию – и всё, сказка заканчивается. Я уже хотела домой. Но не во дворец. Я хотела снова в наш разломанный домик в Орешнике, и чтобы ездить на работу, и чтобы не высыпаться, и чтобы руки сохли от талька, а желудок болел от кофе и табака.

«Мазохистка?»

«Есть немного, наверное».

Вечером мы пошли на пляж. Мы – это вся наша семья, Талия со своими тремя мужьями, детьми и внуками и пара десятков придворных дам. Расположились на берегу.

Серенитки купались голышом и особо усердствовали, когда в воду заходил Мариан. Их крепкие тела мелькали в воде, они смеялись, брызгались и напоминали выводок кокетливых дельфинов, только с грудью и ягодицами.

Я заметила, кстати, что на него они не смотрели так же покровительственно, как на других мужчин. Увы, при появлении барона суровые и властные, веками доминирующие островитянки становились томными и плавными, и в глазах появлялось мечтательное выражение слабой женщины. Кажется, Васюша немного ревновала, но зря, потому что нудистский дельфинарий Мариана волновал не больше, чем камни на берегу. Он либо занимался с сыновьями – именно занимался, как с маленькими солдатиками, выполняя упражнения на воде, – либо осторожно купал дочку, которая от счастья хлопала ручками и гукала. Либо, как сейчас, плыл за Василиной куда-то на глубину, оставив отпрысков нам.

Я вгляделась и тут же отвела взгляд – сестра с мужем самозабвенно и горячо целовались, отчетливо видимые на фоне лазурной сверкающей воды.

На лицах загорающих на пляже дам читалось невыносимое разочарование.

Они вышли из моря, и я невольно залюбовалась Марианом, скользнула взглядом по его мощным плечам, животу, подняла глаза выше – и наткнулась на его прямой и строгий взгляд. Стало стыдно, как в тот раз, когда мама застукала нас с подружкой за чтением какого-то эротического романа. Я моргнула, отвернулась.

Море меня больше не радовало. Я была одинока и никому не нужна.

Ночью, когда все уснули, я, захватив пачку сигарет и мобильный, вышла на пляж. Вода дышала теплом и спокойствием, широкая луна гляделась в море и протягивала ко мне серебряную дорожку. Я закурила, уселась на песок, пролистала список вызовов, остановилась на одном двухнедельной давности. Поколебалась.

Но набрала другой телефон.

– Привет.

С той стороны играла музыка, был слышен женский смех.

– Привет, принцесса, – ответил барон фон Съедентент. – Что, заскучала на своих морях?

Я улыбнулась.

– Как ты догадался? Я сижу на берегу и думаю, что мне срочно нужен кто-то, кто любит адреналин.

– Дай мне пять минут, и я буду рядом, – сказал он. – Только не двигайся, придется ориентироваться по тебе, а ты далеко.

Я отложила телефон, сняла одежду и подошла к морю. Было вообще не холодно, вода оказалась как парное молоко. Пошевелила пальцами, зарываясь в песок.

– Черт! – Мартин вышел из Зеркала прямо в воду и ошалело ругался, пока я хохотала. – Боги, ты безумна, ваше высочество!

– Пошли плавать, – предложила я, наблюдая, как блакориец снимает промокшие ботинки и носки. – Ты когда-нибудь купался ночью?

– Я не очень хорошо плаваю, – проворчал он, но стянул футболку. Я потянула носом воздух – от него пахло алкоголем и женскими духами.

– Я тебя спасу, если что, – пообещала я, заходя в воду. – Догоняй!

Было легко и весело, и я наконец-то оказалась не одна. Мартин быстро догнал меня, и мы плыли по серебристой дорожке навстречу луне, в совершенно черной воде, в черной ночи – я едва видела его. И ощущение, что под водой может сидеть кто-то страшный и зубастый, хорошо так царапало нервы страхом.

Мы зависли над бездной, под сверкающими звездами. И глаза моего спутника тоже сверкали, когда он приблизился ко мне.

– Ты по-хорошему безумна, принцесса, – глухо сказал маг в тишине, нарушаемой лишь плеском воды. Я потянулась к нему и поцеловала, чувствуя, как отчаяние переходит в тепло и удовольствие, а его рука притягивает меня к себе, гладит по спине, по ягодицам и волосам. От него сильно пахло алкоголем, но мне было все равно. Окружающая нас тьма и удаленность берега только добавляли остроты ощущениям, и я закинула на него ноги, обхватила плечи руками, ощущая горячее мужское тело посреди кажущейся теперь прохладной воды.

Мы, наверное, сильно увлеклись, потому что в какой-то момент ушли под воду и вынырнули, отплевываясь и хохоча. Неловкости не было.

– Буду считать это компенсацией за испорченную обувь, – сказал барон легко, и я мстительно плеснула в него водой.

Мы вышли на берег, отряхиваясь, и я сбегала к себе, передала успевшему одеться Мартину несколько пузатых бутылок вина, стащила с кровати одеяло, зажала под мышкой одежду, которую нашла. Потом мы долго сидели на берегу, завернувшись в одно одеяло, целовались и разговаривали. И где-то после второй бутылки я начала рассказывать ему про свою жизнь. Про своих лошадей, про маму, про сумасшедший выпускной с Катькой Симоновой, про учебу в училище и посиделки с травкой и гитарами, про розовые волосы и татуировки, про работу в больнице, про сестер. И про Люка тоже. Было что-то болезненное в том, чтобы говорить про одного мужчину и целовать другого.

А Мартин рассказал мне про Викторию. Заплетающимся языком читал стихи, посвященные ей, уверял, что никому никогда их не показывал. Гладил меня по спине, грел горячей рукой бедра, прикасался губами к шее и груди. Море смотрело на нас тьмой, и в ней виделся строгий лик богини, а лунная дорожка казалась укоризненно поднятым указательным пальцем.