Читаем без скачивания Башня Медузы - Лин Картер

Это то, что касается научных теорий. Однако оккультизм объяснял это явление иначе. По утверждениям оккультистов, события из жизни записываются в нервных клетках, и человек постоянно как бы просматривает миниатюрную запись своих жизненных воспоминаний, пока однажды не выходит на те, что достались ему в наследство от предков, иными словами, на совокупный опыт прошлых поколений или на генетическую память, размещенную в тех самых «бесполезных» зонах.

Но Кирина уже не занимали ни эта, ни какие-либо иные загадки мозга. Он глубоко спал. И во сне увидел подтверждение именно оккультной теории.

Ибо вместе со сном к нему пришли видения.

Казалось, во сне он все глубже погружается в самого себя. Неведомыми, призрачными путями входил он в ту сокровенную цитадель, которая называется подсознанием. Здесь залегал многослойный осадок мыслей, ощущений и воспоминаний, давно забытых на поверхностных уровнях разума. Воспоминания из раннего детства, из младенческого возраста, вплоть до расплывчатых импульсов, записанных в период, когда он находился в утробе матери.

Он миновал их и прошел под покрывалом тьмы. Стремительные образы вихрем закружились вокруг него, мимолетные видения картин и лиц, сопровождаемые звуками и ощущениями. Они проносились настолько быстро, что он едва успевал ухватить формы и суть.

То были записи из жизни его отца и матери там, на далекой старинной Земле.

Все дальше, все глубже…

Он перебрал воспоминания из многих жизней, сотен жизней, жизней своих прямых предков. Он разглядывал их одну за другой, поколение за поколением, столетие за столетием, точно просматривал микрофильм.

Вот позади уже тысячи. Картинки мелькали с быстротой молнии, и во всех видениях его неотступно преследовала крохотная блестящая точка — его собственное «я»…

Гигантский гриб желто-алого огня, подобно рассерженному великану, вздымается над островом Манхэттен, своей громоподобной поступью сравнивая с землей небоскребы. Воспоминание всеобщего апокалипсиса, названного «Тридцатишестиминутная война»…

Темные очертания проносящихся в небе над долиной Чонг-Ходонг вражеских МИГов… осколок с памяти далекого предка, воевавшего в Корейскую войну.

Французская деревушка, мирно дремлющая весенним утром. В придорожной пыли о чем-то сердито кудахчут куры. А с востока из-за березового перелеска доносится слабое уханье орудий. Усталые, потрепанные легионы кайзера упорно продвигаются к Парижу…

Рев пушек и дробный топот копыт. В пыли жаркого солнечного полудня сверкают стальные сабли. За рявкающими пушками крестьянские лица русских, изумленно взирающих на эскадроны кавалеристов, несущихся прямо на огонь батарей. Раскрасневшиеся, возбужденные, орущие — лорд Кардиган ведет «Летучий отряд» в пасть смерти…

Вот темп усилился. Быстрее замелькали видения…

Небеса над Лондоном налиты красным. Ряды согбенных фигурок покидают по мостам город, унося на спине впопыхах собранные скудные пожитки. Этим утром выехал король Чарльз со всем двором. А в городе бушует Большой Пожар…

Под яростными порывами ветра бьется и жалобно скрипит размалеванная деревянная вывеска. Дождь со снегом ударяет в окна старой, приземистой харчевни. Но внутри на решетке полыхает веселый огонь, отбрасывая на стены огромные черные тени, и бородатые люди в грубых шарфах и измазанных накидках, кивая и улыбаясь, собравшись в круг, слушают Бена Джонсона. Из дальнего угла молодой Эдмунд Спенсер, бледный, с заплетающимся языком, спросил еще подогретого эля и тут же склонился над столом, спеша записать вдруг пришедшие на ум строчки…

Быстрей, еще быстрей! Словно большие крылья бьют по воздуху — вверх, вниз, во тьму, на свет…

Серое дождливое утро. Рыцари в забрызганных слякотью плащах и кольчугах, покрытых пятнами ржавчины. Под нечесаными бородами и, слоем грязи смотрят бледные напряженные лица. В глазах застыл ужас, губы шепчут слова страшных проклятий, а перед ними на земле не человек, а рыжеволосый лев, неподвижный, из правого глаза зловеще торчит стрела. Гарольд Годвинссон мертв… саксонское дело проиграно… и королем будет Вильгельм-нормандец. Стоя коленями в жидкой грязи, они беззвучно рыдают над телом своего повелителя…

Завывая как сумасшедшие, с сухопарыми жилистыми телами, вымазанными чем-то голубым, пикты волнами накатываются на мощные стены, ползут, карабкаются вверх, навстречу остриям римских мечей. Люций Альбионский смачно выругался и рыкающим голосом отдал приказ. В ясном холодном воздухе прозвучал рог, и войска подкрепления на сырой глинистой дороге прибавили шаг. «Эта битва обещает быть длинной и кровавой, — думал пожилой усталый римлянин, — но и она когда-нибудь кончится. Только что толку? Рано или поздно стена Гадриана падет, падет и империя… тогда во имя чего мы сражаемся и умираем на этих туманных равнинах варварской Каледонии?..»

Полыхание золотого шлема в первых лучах солнца! Легионеры в красных плащах идут сомкнутыми колоннами, покачиваясь в такт и бряцая доспехами, чтобы сразиться с бородатыми дикарями. Сидя на вороном жеребце, патриций Сципион Африканский холодно улыбнулся. Он доволен. Ненавистный правитель Карфагена побежден; все, что они могут выставить против железной силы непобедимого Рима, — это кучка местных дикарей. Скоро блистающая африканская столица падет, и это будет величайшим триумфом молодого Рима. Тогда откроется прямой путь к основанию империи, и ничто не сможет помешать ему установить господство над миром…

Непроглядная ночь, черные крылья легли на хмурые улицы древнего Вавилона. Все спят: и побежденные персы, и их неустрашимые завоеватели македонцы, до отвала наевшиеся на пиру в честь победы. Только в одном дворцовом окне горит масляная лампа — там над древними рукописями склонился, что-то нашептывая сам себе, время от времени шурша листами, молодой воин, едва переступивший порог юности. Вот он отхлебнул красного вина и, придвинув ближе к огню рисованную на пергаменте карту, снова принялся ее тщательно рассматривать; язычок пламени золотом играл нашего рыжих волосах… Ага, это путь в земли индусов… и когда гордые гангариды падут перед ним на колени… потом дальше в сказочный Катай до самого края земли… и тогда Зевс, его отец, отведет ему место в сонме бессмертных богов, ибо своими подвигами он превзошел всех, когда-либо живших в этом мире… пламя задрожало и ослабло, но он этого уже не видит, ибо юное тело слабо и быстро устает. Спит юный Александр; утомленный днем, он мечтает во сне об ослепительной славе, не подозревая, как не подозревают его друзья и враги, что он уже обречен…