Читаем без скачивания Неотразимая - Вера Кауи

— Я знаю свой долг, — ответил Харви сухо.

— И выполняешь его! — с энтузиазмом подхватил Дан. — Пока твои пристрастия не изменились.

Его колкости задели Харви.

— Это ты привык менять пристрастия!

— Верно, но ведь мисс Хелен Темпест симпатизирует не мне… И не я, а ты отправляешься к мисс Внебрачной.

— У меня к ней дело, а не фантазии! — не сдержавшись, воскликнул Харви.

Ответом ему была лучезарная улыбка.

— Чудесно. Это оставляет простор для моих фантазий.

Даже Марджери хотела, чтобы он приукрасил ее.

— Хорошо бы ты сумел сказать обо мне несколько добрых слов, — льстивым тоном обратилась она к Харви. — Бог свидетель, это никому еще не помешало…

Но что смутило Харви, так это слова Хелен, которые подтвердили ему истинность вкрадчивых речей Дана.

— Я уверена, что ты сделаешь для нас все возможное, — прошептала она, а взгляд ее прекрасных глаз обжег его.

Каждый хочет добиться своего, с осуждением подумал Харви, берясь за дверной молоток. Будь я проклят, если стану содействовать кому-нибудь из них…

Дверь открылась, и он остолбенел. Он был готов увидеть фотомодель, но не ожидал, что перед ним предстанет ожившая статуя. Он не сводил с нее глаз. Она молчала. Шляпа мгновенно оказалась у него в руке.

— Мисс Элизабет Шеридан?

Она не спеша оглядела его с головы до ног.

— Мистер Грэм?

Он поклонился вежливо, на старинный манер, а мысли его лихорадочно роились.

— Входите. — Она отступила на шаг и впустила его в небольшую квадратную прихожую. Надо сознаться, думал он в смятении, она выглядит потрясающе! Ни ее досье, ни даже фотография не дали ему представления о ее реальной внешности. Он вспоминал ее данные.

Рост — 6 футов . Вес — 150 фунтов . Волосы — белокурые. Глаза — зеленые. Цвет кожи — светлый. Если ее размеры выходили за рамки стандарта нашего времени, когда красивым считается тот, кто миниатюрен, то лицо, несомненно, было ее богатством. Но рядом с ней думалось не о размерах, а о величии. Она выглядела царственно. Была подобна статуе. Быть может, Юноны? Мысль о богине напрашивалась сама собой при взгляде на спадающие до пола складки ее зеленого шелкового кафтана и забранные в высокую греческую прическу белокурые волосы. Она обладала королевской мощью и ошеломляющей красотой. Только что спустилась с Олимпа, в смятении подумал Харви. Он не мог отвести от нее глаз и пришел в себя, только когда она взяла из его руки мокрый зонтик и поставила его в стояк.

— Простите, — поспешил он извиниться. — Погода скверная. По-моему, когда бы я ни приехал в Лондон, здесь всегда идет дождь.

Негнущимися пальцами он расстегнул пуговицы, а пока она вешала его пальто и шляпу, нервно поправлял и без того безукоризненно правильно повязанный галстук, затем последовал за ней по короткому коридору в огромную гостиную, где глубокие тени и яркий свет смягчал горевший в камине огонь, который несказанно обрадовал Харви. Все в комнате было либо простого белого цвета, либо различных оттенков зеленого: потолок и стены белые, ковер, мебель и сотни цветов в горшках — зеленые, белые коврики лежали на паркетном полу цвета меда, бархатные портьеры были немногим темнее изумрудных глаз Элизабет. Полукруглые ниши по обе стороны камина были забиты книжками в бумажных обложках, в одном углу располагался музыкальный центр, в другом стоял цветной телевизор. Над камином висела репродукция Брейгеля, коричнево-ало-золотая, а перед ним стояли две парные небольшие кушетки, обтянутые темно-зеленым, почти черным, бархатом. Девушка расположилась на одной из них. Тогда он осторожно присел на краешек другой, не забыв поддернуть брюки с острой, как нож, складкой, и попытался собраться с мыслями.

— Простите меня за столь поздний час, — начал он, сам себе напоминая диккенсовского злодея, — и за некую двусмысленность визита, но все это сейчас выяснится, уверяю вас… — Да, она ошеломила его. Поэтому он поспешил заговорить о причине, которая привела его сюда.

— Прежде чем мы начнем, — его пальцы скользнули в карман жилета, из которого свисала золотая цепочка от часов, а на ней брелок — крошечный розовый поросенок, — я думаю, будет правильно сначала установить личность каждого из нас. Вот моя карточка.

Его визитная карточка была напечатана на отличного качества плотной бумаге изящным шрифтом и вполне соответствовала его собственному безупречному виду.

Превосходно сшитый костюм, лицо главного судьи, узкая, как у борзой, голова, черные блестящие волосы, так тщательно причесанные, что казались нарисованными, небольшие черные, похожие на пуговицы глаза, в которых все еще было заметно испытанное им потрясение, плотно сжатые губы.

Она держала его карточку в руке: «Харви У. Грэм, „Харкорт, Грэм и Спенсер“, адвокаты, Бей-стрит, Нассау».

Она подняла на него глаза. Ледяной взгляд коснулся его лица.

— Какое дело может быть ко мне у багамского юриста? — голос был холоден так же, как и она сама.

— С вашего разрешения, я все объясню вам через несколько минут. Прежде всего, — Харви прокашлялся, — я бы хотел задать вам несколько вопросов личного свойства. Просто чтобы убедиться в подлинности имеющейся у меня информации.

Выражение ее лица было непроницаемым. Глаза могли бы соперничать с драгоценными камнями. Он заставил себя, не дрогнув, выдержать ее взгляд. У него создалось впечатление, будто она пожала плечами, хотя она не шевельнулась.

— Спрашивайте.

Бесстрастность, отметил он. И отсутствие интереса.

Полное владение собой. Был поздний вечер, к ней явился незнакомец, но все это не имело значения. Он подумал, что она сумеет справиться с чем угодно. Достал из кармана очки. Так она производила еще большее впечатление. Что за внешность! Настоящая богиня. Но и отец ее был красив, как греческий бог. Он еще раз прочистил горло. Наверное, он кажется ей дураком. Мнется, как будто ему шестнадцать, а не под шестьдесят. Он начал свой допрос.

— Ваше полное имя?

— Элизабет Шеридан.

— Где и когда вы родились?

— Здесь, в Лондоне. Первого января 1947 года.

— Ваши родители живы?

— Мать умерла. Об отце ничего не могу вам сказать.

Я незаконнорожденная.

И ей наплевать на это. У Харви не было насчет этого никаких сомнений. Значение имело только, кто она сама, а не кто были ее родители.

— Вы не представляете, кто бы это мог быть?

— Нет.

— Именно это я и пришел вам сообщить.

Молчание. Затем она произнесла совершенно бесстрастным тоном:

— В самом деле?

— Да, в самом деле, — с чувством сказал Харви, его чопорное лицо смягчилось. Он взял в руки портфель, глянцевые бока которого из мягкой кожи вполне годились бы в качестве зеркала, набрал код, открыл замки, извлек сложенную газету и подал ей. Это был двухнедельной давности экземпляр «Нью-Йорк тайме». Крупные буквы над фотографией красивого смеющегося мужчины гласили: «УМЕР „КОРОЛЬ“ ТЕМПЕСТ».