Читаем без скачивания Уютная душа - Мария Воронова

— Вовсе нет. Помню как сейчас. Я в коридор вышла, вдруг смотрю — дверь открывается и ты заходишь. В школьной форме и голубой водолазке. Я к тебе побежала, кричу: «Дима, Дима…» Но сестры меня мигом скрутили и обратно в палату запихнули. Оказывается, перед операцией родственники к детям не допускались. Ты мне тогда мороженое принес. Все такие надежды возлагали на это мороженое, которое дают после удаления аденоидов!.. Оно даже отчасти примиряло с операцией. А меня обманули, не дали мороженого. Наверное, оно растаяло или потерялось.

— Бедная… Хочешь, сейчас тебе еще одно куплю?

— Хочу.

«Наверное, нас потому и тянет к родным, — подумал Дмитрий Дмитриевич. — Они помнят о нас то, что мы сами давным-давно забыли…»

Таня устроилась на кухне с книжкой. Как-то получилось, что в двухкомнатной квартире ей было больше негде притулиться. Маленькой комнатой Борис безраздельно пользовался как кабинетом, и Тане дозволялось заходить туда только для уборки. Большая комната теоретически была общей, но Таня чувствовала, что раздражает мужа, мешает ему спокойно отдыхать. Что лукавить, ей самой было неуютно лежать рядом с ним, тупо глядя в телевизор. Она оборудовала себе уголок на кухне — бра, мягкое кресло. Если попадалась интересная книжка, можно было даже забыть о существовании Бориса.

Она приготовила себе кофе с молоком в огромной цилиндрической кружке и потихоньку прихлебывала его, стараясь не думать о рогаликах в хлебнице. Борис постоянно напоминал ей о лишнем весе, и Тане приходилось дома изображать, что она сидит на диете.

— Татьяна, что это такое? — Муж внезапно возник в дверях кухни.

— Паста зубная, а что? — миролюбиво ответила Таня, хотя тон Бориса не предвещал ничего хорошего.

— А то, что я миллион раз говорил тебе: не открывай новый тюбик, пока не кончился старый.

Таня тяжело вздохнула и закрыла книгу. Уединение кончилось.

— Может быть, там и оставалось сколько-нибудь пасты, но извлечь ее без помощи гидравлического пресса и электрофореза мне не удалось. — Она попыталась улыбнуться, но почувствовала, что у нее получилась натянутая и жалкая гримаса.

— Не остри. У тебя все равно не получается. Сколько раз я должен объяснять, что начинать тюбик надо с конца, а не давить на него посередине всей пятерней, как это делаешь ты! Упорно делаешь, несмотря на все мои замечания!

— Борь, но он же пластиковый, а не железный.

— Это не важно. Надо все делать методично, а не хватать как попало. В этом ты вся! — вдруг с пафосом заключил ее муж.

Таня обиделась. Ничего себе вся! Почему ее, человека, можно сказать, венец творения, созданный по образу и подобию Божьему, уравняли с каким-то автоматом по добыче зубной пасты из тюбика! Конечно, ученый на то и ученый, чтобы на основе разрозненных фактов выявить общую закономерность, но Тане казалось, что ее поведение подвергается слишком уж недоброжелательному анализу. Почему, если ей изредка случалось в чем-то упрекнуть мужа, это называлось «ты поливаешь меня грязью»? Почему, если она иногда уходила на дежурство, не вылизав накануне квартиру до блеска и не оставив Борису два завтрака, обед и ужин, ее встречали заявлением «ты игнорируешь домашнее хозяйство»? И почему, в конце концов, принимая утром кофе в постель, Борис ни разу не сказал «какая ты заботливая!»?

В семейной жизни при желании всегда можно найти повод как для скандала, так и для благодарности. Все зависит от того, чего ты хочешь.

— Не успеваешь положить пасту, как она кончается! — продолжал Борис. — Я не говорю уже про мыло, шампуни, твои средства бытовой химии. Они расходуются с такой скоростью, будто у нас живет не два человека, а десять.

— Борь, того количества пасты, которое осталось в выброшенном тюбике, точно не хватит еще на восемь человек. — Таня улыбнулась и отпила глоток.

Сделала она это зря.

— А кофе твой! Завариваешь огромную бадью, потом отхлебнешь пару глотков, и все! Забываешь, кофе твой остывает, и получается, что ты его варишь для унитаза. Ты думаешь: ах, какая ерунда, ложка кофе тут, ложка там, пастой больше, пастой меньше… Ошибаешься, дорогая моя. Эти копейки складываются в приличную сумму. Пусть, я беру по минимуму, двести рублей в месяц, но и эти двести рублей никто не принесет тебе просто так.

Он продолжал стоять над ней, и это бесило Таню даже больше, чем экономические изыскания новоявленного Адама Смита и Карла Маркса в одном флаконе. Почему бы не сесть напротив нее, не накрыть мягко ее руки своими и не сказать: «Дорогая, давай попробуем экономить моющие средства и кофе»?

— Я же твоих сигарет не считаю, — огрызнулась она. — Полторы пачки «Парламента» в день — это сколько? Рублей пятьдесят? Полторы тысячи в месяц!

— Что? — опешил Борис.

Он не привык к возражениям, обычной реакцией жены на упреки были слезы и обещания исправиться.

Но конечно, Танин аргумент был слабоват для нокаута…

— Я кормлю семью! — предпринял Борис новую атаку. — Если человек работает как проклятый, он имеет право на маленькие слабости.

— Но я тоже работаю, получаю зарплату и трачу ее только на семью. — Почему-то на этот раз Таня не спешила сдаваться.

Муж зловеще расхохотался.

— С твоей получки мы бы ноги протянули. А сравнивать твою работу с моей просто смешно. Я, не самый последний врач и ученый в этом городе, вынужден к тому же руководить хозяйством в собственном доме, потому что жена не желает ничего делать. А кто она такая, позвольте узнать? Может быть, академик? Или бизнесвумен, владелица прибыльного бизнеса? Или, на худой конец, депутат? Отнюдь! Она обычная медсестра.

— Благодаря тебе, — парировала Таня. — Кто заставил меня уйти из института? Хорошо, пусть труд медсестры ничтожен, а зарплата — капля по сравнению с твоими гигантскими доходами, но именно на нее ты жил, пока учился в аспирантуре.

— Вот как ты заговорила? Смотри не зарвись!

И Борис уставился на нее своим фирменным гипнотизирующим взглядом. Он был убежден, что именно так смотрит сильный человек, способный подчинить себе чужую волю. И десять лет Таня притворялась, что боится этого взгляда и подчиняется ему, хотя на самом деле ей просто было неприятно смотреть на напряженно надутую физиономию мужа. Гораздо проще было уступить и признать себя побежденной, потому что Борис мирился с ней только на условиях полной и безоговорочной капитуляции.

— Тоже мне потеря, — фыркнул он, когда она опустила взгляд. — Лучше быть хорошей медсестрой, чем плохим врачом. Я с тобой не работал, не знаю, какая ты медсестра, но врача из тебя бы точно не вышло. Ну стала бы участковым терапевтом, моталась бы по вызовам, дальше что? Так что ты спасибо мне должна сказать. И что это за потуги на сарказм: «гигантские доходы»? Кто давал тебе право издеваться над моей работой?