Читаем без скачивания Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дед, ты что творишь?
– А что такое? – не понял он.
– Оставил ребенка со своим богатством. А если он в рот потащит?
– Он что, дурак! Смотри, с каким интересом рассматривает. Мужик растет. Через десяток лет на Ангару его повезу. Рыбачить научу.
– Размечтался. Там уже гнилое море будет, и никакой тебе рыбалки.
– Щука-то всяко-разно останется.
– Помнишь, какое заливное из нее делала?
– А ты – строганину из таймешатины.
– Не трави душу. Давай укладывай внука, а потом по рюмке выпьем.
– Тебе же завтра за руль садиться.
– Пара рюмок не помешает. Нахлынуло.
Николка услышал, что его собираются укладывать, стал просить, чтобы дед покачал его на ноге. Пришлось садиться на стул и качать.
– А тяжеленький уже. Тебе не кажется, что он на меня похож?
– Не знаю, в таком возрасте я тебя не видела, а фотографий не осталось.
– Откуда им взяться, если в деревне не было ни одного фотоаппарата?
– Ладно, уговорил. Сейчас Николку уложу, выпьем и сами пораньше ляжем, – подошла, прижалась к нему, теплая, уютная.
Ему захотелось сказать ей что-нибудь нежное, но ударил истеричный звонок. Он вышел в коридор. Кто-то, не переставая звонить, колотил в дверь ногами и дергал за ручку. На пороге стояла Анютка, бледная, в распахнутом плаще.
– Папка, Витька убивают!
– Где?
– В нашем сквере.
Кое-как засунув ноги в ботинки, в рубашке и домашнем трико выскочил на площадку с молотком в руках, первое, что попалось под руку. Лифт успели угнать. Побежал по лестнице. Увидел, что Анютка увязалась за ним, крикнул:
– Дура, иди к ребенку! – И, пробежав пролет, добавил: – Скорую вызывай.
Сквер начинался сразу за крайним подъездом. Они и не думали скрываться. Напали прямо на тропе. Витек в белой куртке корчился на земле, а три мужика охаживали его бейсбольными битами. Ясно было, что это не случайная шпана, а очередная разборка братвы. Если бы он догадался подкрасться молча, тогда бы двое, как минимум, не увернулись бы от его молотка, а он сдуру заорал, но разве их напугаешь криком? И все-таки успел увидеть, как один из братков падает после его удара. Потом в глазах потемнело, и он куда-то надолго провалился. Может, и не очень надолго, но показалось, что вся жизнь прокрутилась в памяти: отец на турнике, Ольга без одежды, мать с вязанием, Галка в мокром платье, Михал Иваныч, профессор, стреляющий по чайкам…
Когда очнулся, рядом с ним лежал только Витек. Братки сбежали. Он тронул лежащего за плечо и то ли прохрипел, то ли подумал пригрозить:
– Если бросишь Анютку с внуком – убью.
Голова кружилась, и его вырвало. Мимо проходил мужик.
– Помоги, – еле выдавил он.
Мужик оглянулся и прибавил ходу.
Встал сначала на четвереньки, потом кое-как распрямился. Но не устоял и снова потерял сознание. Очнулся от запаха нашатыря. Приехала скорая. Анютка помогала довести Витька до машины.
– У вас сотрясение мозга.
– Ерунда, откуда мозгам взяться!
Встал и шатаясь направился к подъезду. Надо было успокоить Галку.
Крестовый дом
1
И, как бы между прочим, она говорила:
– Вот еще! Буду я плакаться из-за несчастной прописки. У меня в Качинске крестовый дом. Наследственный.
Следом ей приходилось объяснять, что карточная масть не имеет к ее дому никакого отношения. Крестовый – потому что перегородки расположены крест-накрест. Для пущей наглядности вспоминала известный почти каждому пятистенок. Пятистенок большой, а крестовый – еще больше.
– Наследственный замок, можно сказать, – добавляла она, смеясь. – Родовое поместье.
А тем, кто не слышал о славном городе Качинске, советовала перелистать на досуге учебник географии. И это убеждало.
Но прежде чем заговорить о доме, она не забывала встать и пройтись, чтобы незнающие тонкостей деревенской архитектуры смогли рассмотреть и прочувствовать, что женщина с такой роскошной фигурой не могла вырасти в завалюхе с двумя кривыми окошками, равно как и в железобетонной коробке.
Этому научил ее Анатолий. А Настя верила своему учителю. Она и Настей-то стала с его слов. Мать нарекла ее Надеждой. И в паспорте было записано – Надежда. Но Анатолий полагал, что имя Надежда слишком немощно и легковесно для нее. Надежда – это нечто зыбкое, отдаленное; женщина приятных грез и горьких разочарований при ближайшем рассмотрении. А Настасье нет нужды закутываться в туман, она может смело входить в ярко освещенную комнату или, еще лучше, на поляну, залитую солнцем. Она может позволить рассматривать себя сколько угодно с любого расстояния – ей нечего бояться. Пусть боятся другие, те, кто смотрит. Даже в песнях заметна разница между Надеждой и Настасьей.
– Надежда – мой компас земной, – кривился Анатолий. – Хорошо еще осциллографом не обозвали.
– Так это же о другой надежде, – пыталась возразить она.
– Какая разница, все равно нельзя. То ли дело: «Ах, Настасья, эх, Настасья, отворяй-ка ворота». Здесь уже без обмана, здесь сразу ясно, что Настасья не какая-нибудь штучка на ремешке, а именно та женщина, которую не терпится увидеть и обнять.
И Анатолий обнимал ее или сажал на колени и еще раз повторял: «Ах, Настасья, ах, Настасья…»
Он любил петь. Но «Настасья» у него получалась не очень хорошо, в ней он ограничивался одним куплетом, не потому, что не знал слов, просто мотив не подходил голосу. Чаще всего Настя слышала от него «Бухенвальдский набат». Стоило собраться компании, выпить немного, и Анатолий заводил: «Люди мира, на минуту встаньте…», а повторенный несколько раз «колокольный звон» из припева – звучал не хуже, чем по радио у настоящего артиста.
В компаниях они бывали часто. Анатолий не прятал ее от людей. Настя замечала, что мужчины его круга в основном конспираторы и стесняются своих любовниц. Анатолий и здесь оставался настоящим мужиком, мало того, что не стеснялся, он даже гордился Настей. И она старалась не подводить своего любимого. Если и приходилось немного подправлять ее, подучивать, то в самом начале, в первый месяц. Настя не вынуждала его пускаться в долгие разъяснения, стоило лишь намекнуть, направить – подробности она угадывала сама. Она быстро поняла, что за образованными девицами ей не то чтобы не угнаться, но и гнаться нет нужды. Анатолий по горло сыт переученной женой. А девицы эти лезут со своими рассуждениями, только мешают мужикам разговаривать.
– Умная женщина показывает свои достоинства, а грамотная – недостатки, – сказал Анатолий о приятельнице одного из своих дружков.
И Настя помалкивала. Зато могла спеть подходящую к случаю песенку, а если очень просили и у нее было
