Читаем без скачивания Собрание сочинений в 3 томах. Том 1 - Валентин Овечкин

Под каждым кустом жизнь. Голоса ее сливаются в мощный, хорошо сыгравшийся оркестр, и слышнее всех стараются в нем неутомимые скрипачи — сверчки и кузнечики.

А ранней весною и осенью с неба льется игривое, радостное, как детский смех, курлыканье журавлей, смягченное расстоянием гоготанье несметных верениц диких гусей — музыка нежная и волнующая, красивее которой нет, кажется, в природе. Кто, заслышав высоко под облаками призывно-тревожный крик улетающих птиц, не остановится, подняв голову, зачарованно глядя вслед далеким путникам?..

Много жизни в этих пустынных равнинах, называемых степью. И среди голосов живой природы, весною, летом, осенью, днем ли, ночью ли, звучит в бескрайних просторах новая, не так давно ворвавшаяся в степной хор песня — песня машин.

Нет такого уголка в наших степях, куда бы не проникли машины. Прочно и неотъемлемо, как достойные спутники всему земному, вошли они в степной пейзаж. Куда бы ни забрели вы по полям, всюду извечному журавлиному курлыканью и пению жаворонков вторит металлическая, мягко рокочущая песня моторов. Там тракторы перепахивают пар, там, закончив в одном месте работу, тянут на другой участок передвижные вагоны и инвентарь, там начинают уже косить желтеющие ранние хлеба. Стемнеет — всюду по степи загораются огоньки. Огоньки движутся, ближние — быстро, дальние — чуть заметно, порою скрываются в лощинах, опять появляются на буграх. Лязгает железо плугов и прицепов, поют моторы. К полуночи все умолкает, все спит, а тракторы поют.

Раньше самых ранних перелетных птиц появляются тракторы в степи. Еще в балках лежит снег, еще на колхозных полевых станах не видно ни души, а у степных дорог уже стоят крашеные деревянные вагоны на колесах — походное жилье трактористов. Холодно, сиверко, бьется о землю сырой, порывистый ветер. Трактористы греются в вагонах у натопленных печек; выходя наружу, в десятый раз осматривают свои машины и плуги, время от времени запускают моторы, прогревают масло — стерегут первые проблески весны, чтобы, не теряя ни часа, начинать пахать рано подсыхающую крепь и взлобки.

И осенью позже всех покидают они степь. Закончена уборка, свезено зерно с токов в амбары, скошены стебли кукурузы и подсолнухов, опустела земля, и люди ушли в станицы, а красные вагоны все стоят там же, при дорогах, обдуваемые со всех сторон ветрами. Устало ползают тракторы по краям узких серых полосок, оставшихся кое-где островками среди черных полей зяби, допахивают последние гектары. Возвращаются они в гаражи машинно-тракторных станций, когда лемеха плугов уже не лезут в почву, размытую осенними дождями. Иногда и зима застает их в степи. Ударит мороз, повернет ветер с севера, набегут тучи, и за одну ночь побелеет все вокруг. Как уходили тракторы из МТС, так и возвращаются — по снегу.

На полях одной кубанской станицы работала тракторная бригада № 5, или, по имени бригадира, бригада Степана Гайдукова. Не одна она была в станице. В каждом колхозе работало по бригаде, в некоторых и по две, а колхозов в станице было шесть. Гайдуков работал в колхозе «Завет Ленина».

Бригада его считалась в МТС средней — не из передовых и не из последних. Рулевые в ней были всякие. Были способные ребята, ставшие трактористами «по призванию», любящие свою профессию; были и такие, что поступали в свое время на курсы трактористов только потому, что если работать ездовым на лошадях — пешком придется ходить за плугом, а на тракторе — сидеть будешь целый день на пружинном сиденье, как в кресле. Да и заработок у трактористов выше.

Был в бригаде Афоня Переверзев — большой любитель «задавить волчка» в свободную минуту. Когда случался перебой в работе из-за непогоды, он мог проспать в вагончике двадцать четыре часа кряду. Сон одолевал его даже на машине, особенно в ночной смене. Часто случалось — пашет-пашет Афоня, вдруг в конце загона, где нужно поворачивать, трактор, словно норовистый конь, выскакивает из борозды и катит прямо через дорогу по целине, по тернам. Прицепщик сидит на плуге, чистит его, выбивается из сил, удивляясь, откуда взялся такой густой бурьян — чистиком не проткнешь; наконец догадывается, когда уже проедут с полкилометра, кричит:

— Тпру! Стой! Афоня! Куда мы едем?

Афоня просыпается.

— А, чтоб тебя холера задавила!.. А ты ж чего смотрел? За каким чертом сидишь там? Не мог раньше окликнуть?

Сонливость однажды чуть не стоила ему жизни. Пахал он загон у Черного яра, кончавшийся глубоким обрывом у реки. Поворачивать надо было, не доезжая метров пяти — десяти до обрыва. Монотонный гул мотора усыпил Афоню — он, поклевывая носом, проехал поворот и вскинулся, лишь когда в лицо ему ударил холодный ветер со дна яра. Еле успел выключить мотор. А глубина была метров двадцать, сорвался бы — костей не собрать… Трактор пришлось оттягивать назад другой машиной, потому что нельзя было зайти наперед, чтоб покрутить пусковую ручку, — передок висел над самой кручей. С тех пор бригадир, во избежание несчастных случаев, запретил всем трактористам пахать у Черного яра ночью, а Афоню и днем туда не посылал.

Ребята потешались над ним:

— Знаешь, Афоня, почему ты спишь на машине? Потому, что нет у тебя в мыслях ничего возвышенного. Вот если бы ты начал мечтать: выработаю за сезон тыщу гектаров, пошлют меня учиться на инженера, изобрету такой трактор, что можно в вагончике лежать и управлять по радио, а он сам будет ходить по борозде и заворачивать, где надо, — гляди, и не дремалось бы тебе… Или попробовал бы в девушку какую-нибудь влюбиться. Станешь страдать, думать о ней, и спать не захочется. А может, тебе и за девчатами лень ухаживать?

Мешковатый, вялый и угрюмый, равнодушный ко всему на свете, кроме жирного борща с бараниной и своего замасленного матраца, Афоня отвечал обычно:

— Ну вас с вашими девчатами! Не видал добра!..

Был в бригаде Дмитрий Толоконцев, верткий, хитрый парень с длинным прозвищем: «Митька-подглыбляй-директор-едет». Трактористом он работал уже не первый год и машину знал неплохо, но пахал, бывало, так: от табора поглубже, а на середине загона помельче, чтоб сэкономить горючее. Однажды, увидав, что из лощины выскочила легковая машина директора МТС и направляется через пахоту прямо к ним, он закричал прицепщику, сидевшему на плуге: «Кирюха! Опусти на одну дырку — директор едет!» — с перепугу так громко, что даже директор услышал. С тех пор Толоконцева и прозвали в бригаде: «Митька-подглыбляй-директор-едет».

Были ребята совсем молодые, лет восемнадцати — девятнадцати, беспечные, по недостатку житейского опыта не научившиеся еще ценить свою, не похожую на жизнь отцов и дедов, судьбу.

Бригада не могла похвастать безаварийностью и отличным выполнением производственных заданий. Всякое случалось. И подшипники плавили, и поршни разбивали, и не укладывались в сроки работ из-за простоя машин. Бригадир Гайдуков злился, что ему навязали такую недружную, разношерстную бригаду. Сам Гайдуков был трактористом опытным. На тракторах он работал десятый год, начинал еще с «фордзонов», до организации МТС работал в совхозе на тракторах разных марок.

Перевели Гайдукова в пятую из хорошей бригады, стахановской, державшей первенство в МТС. Он не терял надежды, что и пятую бригаду удастся вывести в передовые, но ясно представлял себе, что это нелегко. Главная трудность заключалась в том, что у некоторых трактористов не хватало не столько технических знаний — дело наживное, — сколько любви к машине.

Участок колхоза «Завет Ленина», где работала пятая бригада, прилегал к станице. Трактористы стали табором, со своей полевой кухней, керосиновыми бочками, разбросанными вокруг вагона, водовозками и прочей утварью, в километре от окраинных хат, а пахали на обе стороны: и в степь и к станице. Временами машины подходили к самым дворам — ночью, разворачиваясь, золотили лучами фар черные окна хат, будили гулом моторов спавших в хатах колхозников.

На табор из станицы прибегали ребятишки, толклись там целыми днями, просили покатать их, бегали за плугами по бороздам, выбирали из земли дикую репку, наблюдали, как трактористы разбирают машины для текущего ремонта и что делают в развороченных внутренностях тракторов. Гайдуков не разрешал ребятам болтаться под ногами, но совсем не прогонял с табора, позволял им сидеть в отдалении, за чертой, обозначенной колышками, и делать оттуда критические замечания вроде: «Опять Васька Шляпин перетянул подшипники. Будет ему беда — упарится крутить», или: «Что-то Петро дюже часто становится на профилактику — и вчера стоял и сегодня опять разбирает задний мост».

— Пусть приучаются, — говорил Гайдуков. — Будущие инженеры.

Приходил часто к трактористам пожилой колхозник с лицом, изуродованным багровыми пятнами, будто от какой-то болезни, — слепой. Приходил, держась за плечо сынишки-поводыря, говорил густым басом, поворачивая лицо туда, где слышал голоса: