Читаем без скачивания Негодяй из Сефлё - Пер Валё

Теперь на Кристианссона со всех сторон глядели довольные рожи, а какой-то тип, прячась за спинами (личность его, к сожалению, установить не удалось), громко выкрикнул:

— Вот это здорово! Так им, гадам, и надо!

Сбитый с толку молчанием Кристианссона, Задница вдруг завопил:

— Грязная харя! Крысомор! Хряк вонючий!

Вздох, похожий на стон, прокатился по рядам восторженных слушателей.

Кристианссон протянул руку со свиной ножкой, чтобы схватить противника. Одновременно он в полном отчаянии продумывал возможности отступления. Перед его мысленным взором уже встали тысячи медяков, распиханные по многочисленным карманам.

— Караул! Он вонзил в меня свои когти! — вопил Задница. Вопил с хорошо разыгранным ужасом.

— В меня! В бедного несчастного инвалида! Этот грязный негодяй поднял руку на честного торговца! Только за то, что я оказал ему любезность! Отпусти меня, подлая скотина!

В решающую минуту свиная ножка лишила Кристианссона необходимой свободы действий, и он все равно не сумел бы применить насилие по всем правилам, но Задница предупредил его действия, открыв дверцу машины и плюхнувшись на заднее сиденье прежде, чем сам Кристианссон успел достичь своего малонадежного убежища.

Квант сказал, не поворачивая головы:

— Как это тебя угораздило, Калле! Это же надо быть таким дураком, связаться с Задницей! Эх ты!

Он включил зажигание.

— Господи Боже мой! — не совсем последовательно ответил Кристианссон.

— Куда ехать-то? — злобно спросил Квант.

— Сульнавеген, девяносто восемь, — радостно заверещал арестант.

Задница был парень себе на уме. Он желал, чтобы его доставили в участок на машине. С плохо скрытым торжеством предвкушал он счастливое мгновенье, когда наконец-то займутся подсчетом его наличности.

— В нашем округе мы от него не избавимся, — сказал Квант. — Слишком рискованно.

— Везите меня в участок, — требовал Задница. — Предупредите по радио, что мы скоро будем. Пусть ставят воду на огонь. Я с радостью напьюсь кофейку, пока вы будете считать.

Он демонстративно расправил плечи.

И правильно сделал. Огромное количество медяков забрякало и загромыхало в многочисленных тайниках его одежды.

Обыскивать Задницу и составлять акт надлежало тому или тем полицейским, которые по дурости его задержали; официально такого закона не было, но неписаный соблюдался неукоснительно.

— Спроси, куда он хочет, — сказал Квант.

— Ты ведь уже спрашивал, — меланхолически ответил Кристианссон.

— Ну, задерживал его, положим, не я, — отбрил Квант. — Я его вообще не видел, пока он не влез в машину.

Ничего не видеть и ничего не слышать было одним из основных правил Кванта.

Кристианссон знал только один способ сыграть на человеческих слабостях Задницы. Он побренчал мелочью в кармане.

— Сколько у тебя? — жадно спросил Задница.

Кристианссон извлек из кармана всю сдачу, которую получил с десятки, подсчитал глазами и объявил:

— Шесть пятьдесят, как минимум.

— Взятка! — взвизгнул арестант.

Ни Кристианссон, ни Квант не разбирались в юридических тонкостях. Если бы он предложил им деньги, это означало бы попытку подкупа при исполнении служебных обязанностей. Но сейчас все получалось наоборот.

— Шесть пятьдесят мне мало. Надо, чтоб хватило на бутылку десертного.

Квант достал бумажник и вынул оттуда еще одну десятку. Задница схватил ее немедля.

— А теперь отвезите меня к какой-нибудь забегаловке, — потребовал он.

— Только не здесь, в Сольне, — сказал Квант. — Нельзя же так лезть на рожон.

— Ну, тогда на Сигтюнагатан. Там меня знают, а в парке возле писсуара у меня есть знакомая потаскуха.

— Не можем же мы его высадить прямо перед винной лавкой, — робко запротестовал Квант.

Они миновали почту, Теннстопет и ехали теперь дальше, по Далагатан, в южном направлении.

— Сверну-ка я в парк, — предложил Квант. — Проедем еще немного и выкинем его.

— А за свиные ножки вы так и не заплатили, — сказал Задница.

Бить его они не стали. Уж слишком очевидно было их физическое превосходство, кроме того, они, как правило, не били людей, особенно если к тому не было веских причин.

И наконец, они были не слишком ревностными служаками. Квант докладывал почти обо всем, что сумел увидеть или услышать, но видел и слышал он почему-то на удивление мало. Кристианссон же был лентяем чистой пробы и с умыслом не замечал того, что могло хоть как-то усложнить ему жизнь и создать излишние трудности на службе.

Квант свернул в парк у самого стоматологического. Деревья стояли без листьев, голые и печальные. Квант притормозил у въезда и сказал:

— А ну, Калле, вылазь, я проеду чуть подальше и выставлю его из машины как можно незаметнее. Если увидишь кого-нибудь, кто может накапать, свистни.

В машине, как и обычно, пахло потом, засохшей блевотиной, но все запахи перешибал запах мочи и немытого тела, исходящий от арестанта.

Кристианссон кивнул и послушно вылез. Газеты он оставил на заднем сиденье, а свиную ножку по-прежнему сжимал в правой руке.

Машина быстро скрылась из глаз. Кристианссон вышел на улицу. Поначалу он не заметил никакого беспорядка. Но почему-то он не испытывал обычного флегматического спокойствия и с нетерпением ждал, когда вернется Квант, чтобы обрести прежнюю уверенность под надежным кровом родной машины. А потом так уж и быть: пусть Квант в который раз рассказывает про фригидность своей жены и до конца дежурства срывает на нем злость. К этому он привык. Собственная жена Кристианссона вполне устраивала, главным образом тем, что играла вместе с ним, а потому он редко о ней говорил.

Квант что-то замешкался. Наверное, не хочет, чтобы его увидели, а может, Задница испугался, что продешевил, и требует добавки.

Перед подъездом стоматологического института Истмена лежала площадь с круглым фонтаном или чем-то в этом роде посередине. На противоположной стороне площади он увидел черный «фольксваген», до того демонстративно поставленный в нарушение всех правил, что даже самый нерадивый полицейский и тот не удержался бы от вмешательства.

Не то, чтобы у Кристианссона созрел какой-то определенный план, просто он почувствовал, что ожидание затягивается, и решил обойти бассейн вокруг. Таким образом можно будет поближе взглянуть на «фольксваген», владелец которого явно вообразил, будто ему дозволено ставить машину, как какой-нибудь важной особе, прямо в сердце шведской столицы. Кстати, один взгляд на неправильно поставленную машину никого ни к чему не обязывает.

Диаметр бассейна был равен примерно четырем метрам, и, когда Кристианссон описал полный круг, ему почудилось, будто он уловил мгновенную вспышку солнечного луча на стекле в одном из верхних этажей здания по ту сторону площади.

Через какую-то долю секунды он услышал короткий, отрывистый щелчок, и в то же мгновенье по его правому колену словно ударило молотком. Он покачнулся и упал навзничь через каменную ограду фонтана, дно которого в эту пору года было покрыто еловыми лапами, полусгнившей листвой и прочим мусором.

Он лежал на спине и слышал свой собственный крик. Потом ему послышалось, как эхо, еще несколько подобных щелчков, но к нему они явно отношения не имели.

В руках он сжимал свиную ножку, и ему так и не удалось найти связь между блеском дула, последовавшим за ним звуком выстрела и, наконец, пулей, которая прошила ему кость под правой коленкой.

XXIV

Гюнвальд Ларссон не успел еще оторвать взгляд от циферблата, когда раздался второй выстрел. И за ним еще четыре по меньшей мере.

Его часы, как и все почти часы в стране, показывали шведское время, другими словами, на пятнадцать градусов восточнее, или, если хотите, на один час раньше Гринвича, а поскольку он содержал свои часы в образцовом порядке и они не уходили за год ни на одну секунду, хронометраж в данном случае можно было счесть абсолютно точным.

Итак, первый выстрел раздался ровно в двенадцать часов десять минут. Остальные четыре, а то и пять были произведены в ближайшие две секунды, точнее, между четвертой и седьмой секундами с начала отсчета. А за начало он принял двенадцать часов десять минут.

Руководимые безошибочным инстинктом и точной оценкой направления и расстояния, Гюнвальд Ларссон и Колльберг в последующие две минуты действовали не сговариваясь, как один человек.

Они вместе бросились к машине — это был красный «ЭМВ»[6] Гюнвальда Ларссона.

Гюнвальд Ларссон включил зажигание, рывком тронул с места и поехал, но не тем путем, которым прибыл сюда, вокруг главного корпуса, а мимо старой котельной и дальше, по узкой извилистой дороге к Далагатан, между родильным отделением больницы и стоматологическим институтом.

Здесь он развернулся на сто восемьдесят градусов влево по мощеной площади перед институтом, притормозил на повороте, отчего машину занесло, и остановил ее чуть под углом между широким крыльцом института и фонтаном.