Читаем без скачивания Литовские повести - Юозас Апутис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так погибла сосна,
Голубая сосна,
Обнимая песчаную кручу…
Песня кончается, и мы долго молчим.
Мы каждый раз молчим после нее.
Я смотрю на стену, оклеенную портретами певцов.
— В твои годы один американский певец… Минутку, как же его звали… о, черт, склероз… Выступал в огромных залах, — говорю я. — Недавно читал.
— А итальянец Луиджи Тенто застрелился.
— Но он оставил песни.
— Плевал я! Я хочу жить и ни от кого не зависеть. И петь, когда мне хочется, а не когда приказывают.
— Про тебя так никто и не узнает.
— Плевал!
Бенас вскакивает, отбивает чечетку на грязном паркете и, бренча на гитаре, принимается отплясывать нечто вроде допотопного «буги-вуги». И вопит жутким, каркающим голосом какую-то муру.
— Не надо, Бенас, — прошу я; мне не нравится, когда он начинает кривляться.
…йе, йе!
Млеет белая леди
В лапах черного негра, —
Йе, йе!
Когда он замолкает и устало разваливается в кресле, я напоминаю:
— Семь, Бенас.
— Ну и что?
— Через полчаса у тебя школа.
— Не смеши, старик.
Уже третий год Бенас начинает восьмой класс и бросает.
— Знаешь, эта школа у меня вот где сидит!
— Тебя же не оставят в покое…
— А как же! Раз пять прибежит классная, один разочек директор с классной, два раза меня пропесочит начальство цеха, еще пришлют комиссию пенсионеров, чтоб на меня повлияла, потом… Думаешь, все? Дудки, еще что-нибудь придумают. И кто будет виноват, по-твоему? Выяснят, что меня еще ни разу не продернули в стенгазете. Значит, не все еще сделано, не все меры приняты…
— Но ты же сам виноват, Бенас.
Бенас хохочет. Я растерянно смотрю на него.
— Я — виноват? Меня же все воспитывают, все поучают. За меня в ответе все, только не я!
Черт знает, видно, я, правда, какое-то ископаемое, потому что после двойки или после драки чувствую себя не в своей тарелке — весь день потом кошки на сердце скребут.
— Если бы ты кончил школу…
— Да послушай! — обрывает меня Бенас. — Пришел парень наниматься. На наш завод, слесарем. Берут его. Он и спрашивает: какой оклад. Сотня. А он — я вам не инженер, чтоб за сотню вкалывать!
Иногда не поймешь, когда Бенас говорит правду, а когда загибает. Нравится ему, когда ты рот разеваешь от удивления.
Бенас снимает с себя гитару и говорит:
— Потопали на танцы.
— Понимаешь…
— Без разговоров, старик!
— И одет я…
— Обязательно при параде?.. Сойдет!
У кинотеатра «Летува» мы выскакиваем из троллейбуса и сворачиваем в узкий переулок, воняющий всеми запахами помойки. Башмаки Бенаса стучат по булыжной мостовой. Идет он неторопливо, степенно, почти не разговаривает.
Между высокими домами сумерки кажутся густыми и тяжелыми.
«Хорошо, что в воскресенье мама пятерку оставила», — думаю я, покупая билеты — себе и Бенасу.
— Отдам, — говорит Бенас.
— Я тебе должен, ты не раз покупал.
— Что ты, маленький!..
В зале клуба наша чудесная молодежь отплясывает шейк. Парни извиваются, как червяки в банке. Бенас встает у двери и обводит цепким взглядом то одну, то другую пару. Осматривает стайку девушек у стены и снова прочесывает взглядом зал. Музыка смолкает.
— О, Бенас, салют!
— Привет, Мартас!
— Жарища, уф!.. Живешь, Бенас?
— Живу, Джонни.
— Давно не видел. Хау ду ю ду!
— Хау, старик.
Парни болтают с Бенасом; он здесь как рыба в воде. Мне как-то даже не по себе. Со мной Бенас не разговаривает. Впрочем, он ни с кем не разговаривает, только зыркает по сторонам.
Душно. В зале витает дух перегара, глаза у парней блестят, как стеклянные.
Вот две девочки из нашего класса… Без этой монашеской формы они совсем другие, черт возьми! Не девочки, а девушки, ни один парень не откажется таких проводить… Куда-то пропали обе, смешались с толпой.
Снова бухает барабан, хрипит труба.
— Почему не танцуешь?
Бенас меня не слышит. Руки держит в карманах. Озирается, даже на цыпочки привстает. И только теперь до меня доходит. Вот дурья башка!
— Нету? — спрашиваю.
— Что-то не видать, — отзывается Бенас. — Не пришла.
— Броне учится, она не пойдет посреди недели.
— Ходила… Ну, танцуй, — берет он меня за плечо и подталкивает.
Высмотрев девушку у окна, подхожу к ней. Черт, издали казалась покрасивей да помоложе. Что ж, помучаюсь.
Слоняемся по паркету, как идиоты, ее рука потеет в моей ладони. От волос несет уксусом, меня подташнивает. Ах да, надо говорить, развлекать девушку. Не станешь же молчать целый танец, как глухонемой.
— Вы классно танцуете…
— Хи, пятый раз сегодня слышу!
Ну, конечно, я сказал пошлость, но как она может… Вот брошу сейчас посреди зала… Этот запах уксуса, и вообще… Почему она так потеет?! Правда, меня тоже разобрало. Лоб взмок. Ужас как неприятно, когда с тебя пот градом льет.
Кое-как выдержал до конца и, не проводив партнершу на место, бросился к двери, Бенас все еще стоял там.
— Ну как? — спросил он.
— Э, — состроил я кислую рожу.
— Вкуса у тебя нет.
— Броне не пришла?
— Сдалась она мне.
Бенас покосился на меня, но его позвал Мартас, и они ушли куда-то. Вернулся «с душком» и малость повеселевший. Едва загремела музыка, как ринулся к хихикающим девицам. А мне все не везло. Сказать стыдно — и вторая, и третья партнерши были хуже касторки. А другие, посмазливей, все время были нарасхват. К таким, это я уже знал, не подкатывайся, если хочешь, чтоб отец тебя дома узнал. Когда Бенас снова исчез с Мартасом, я ушел.
Под окнами клуба бродили два милиционера, коварно спрятав в широких рукавах кителей «бананы». Они оглядели меня, словно окатили холодной водой.
Прохожих мало, мигают тусклые фонари. Мои шаги гремят, как удары молота по наковальне — дун, дун, дун. А может, это у меня в голове так отдается — дун, дун… Настроение — хуже некуда. Чего это я скис? Бывает ведь, хожу как пришибленный — что-то давит на психику, от всего с души воротит. Но почему? То-то и оно, что и не вспомнишь, с чего все началось. Вроде бы мелочь, чепуха всякая, не стоит оно того, чтоб убиваться. И все-таки… Ну, почему? Почему?
Вопрос — глупее некуда — почему? Почему я ушел из клуба? Даже ничего не сказав Бенасу… Почему рыскаю теперь как одинокий волк по переулкам, когда могу сесть в троллейбус и мигом оказаться дома? Дома?.. Вот-вот, почему меня не тянет домой?
