Читаем без скачивания ЗГВ: горькая дорога домой - Михаил Болтунов

Немецкие представители, узнав об этом, протестовали. Ведь в соответствии с Договором… Да, те, кто распределял таким образом квартиры, наверное, нарушал Договор, но офицеры из Литвы и Латвии, Грузии и Азербайджана — тоже дети России. Только еще более несчастные и обездоленные…

Вот такой клубок проблем…

Прав, тысячу раз был прав комбриг, который осмелился при всех заявить, что никто нас на Родине не ждет. И Родина, как ни горько об этом говорить, не казалась нам матерью. Скорее мачехой…

Как-то в разговоре с одним офицером я «ввернул» фразу о Родине-мачехе. Собеседник горько усмехнулся и поправил меня: не мачеха, а разбойник с большой дороги.

Уж это было слишком. «Слишком?» — удивился офицер и рассказал мне историю о государстве, которое держит на крупных и ответственных должностях настоящих бандитов.

С ними и встретился в одной из поездок в Россию начальник штаба вертолетного полка, который дислоцировался в Мальвинкеле, подполковник Николай Мачанский.

Он ехал в город Бердск, что в Сибири, с самой, что ни на есть, святой миссией — вез гуманитарную помощь. Нет, не залежавшуюся соль и не сухое молоко из берлинских подвалов, а самое необходимое для стариков и старушек Бердска — продукты и лекарства.

И помощь та была «не халявная», не от богатой германской компании или фирмы, а оплаченная из семейных кошельков офицеров и прапорщиков полка.

В пору вывода такое часто практиковалось в Западной группе войск. Мне самому приходилось писать, как в летной части полковника Вячеслава Андриянова пилоты и техники собрали почти 3 тысячи немецких марок и 2 миллиона рублей добровольных пожертвований.

На марки закупили перевязочный материал, одноразовые шприцы и передали Никольской районной больнице, что в Подмосковье. Рубли перевели на счет этой же лечебницы.

Подобную акцию провели и сослуживцы подполковника Мачанского и командировали его сопровождать груз. Думал ли офицер, какие мытарства ждут его на родной земле?

Первая остановка в дорогом и милом сердцу каждого авиатора столичном военном аэропорту Чкаловское. Родина приняла в свои объятия начштаба на… трое суток. Таможня не пускала груз.

Интересная это структура, таможня. Ей бы посвятить отдельный роман… Она достойна того. Как-то на моих глазах чкаловская таможня трясла «челноков», возвращающихся из турецкого турне с несметным количеством баулов. Споро шла работа. За несколько часов таможня «переварила» огромный тряпочный поток, и мы благополучно улетели в Германию. А тут трое суток.

За это время груз Мачанского можно было перебрать по упаковке, пересчитать по таблетке. Но дело, конечно, не в таблетках для бедных старушек. Упрямый подполковник попался, не хотел понять нужды таможенников.

Так и не понял до конца. Не добившись своего, отпустили с миром. Вздохнул офицер, решил, что отмучился, и военный самолет взял курс на Новосибирск, оттуда дорога в Бердск.

Теперь жадно вспыхнули глаза у местных чиновников. Часто ли им в сибирском далеке судьба приподносит такие подарки. Тут уже все было напрямую, без стеснения. Судя по всему, чиновничество здесь не боялось никого.

Мачанский пытался вразумить, взывать к их совести. «Это же для стариков, инвалидов, для отцов ваших», — объяснял начштаба.

Соглашались. Да, для стариков, для инвалидов, понимаем. А нам лично?

Пулю в лоб вам лично. Иного лечения для вас нет. Говорят, в октябре 1993 года в Москве всех обманули лидеры патриотических движений, позвав к оружию. Как вы думаете, в тот момент, окажись в руках Мачанского автомат Калашникова, нужны ему были чьи-то призывы?

Но Калашникова под рукой не оказалось. И тогда подполковник сказал в одном из высоких кабинетов:

— Сейчас я обзвоню все ваши газеты, радио и телевидение. А потом вывожу машину с лекарствами и продуктами на центральную площадь и поджигаю…

Верно — найдутся люди, которые рассудят, что офицер действовал уж слишком радикальными методами, следовало пойти в прокуратуру, в местное управление МБ, в конце концов, записаться на прием к главе администрации. Это было бы гуманно и демократично.

Мачанский не верил в подобную демократию. Он видел, в креслах государственных чиновников сидели бандиты, как бы они себя не называли.

Угроза офицера возымела действие. Но и люди в погонах не «железные дровосеки», без сердца и чувств. Всему есть предел…

Если на долгом пути от шумной столицы до дальнего сибирского Бердска за святую помощь немощным старикам постоянно требуют взятки, что-то не ладно в нашем Отечестве. Кто пытается утверждать обратное — либо глупец, либо враг своему народу.

Впрочем, этим сегодня вряд ли кого удивишь в матушке России…

2

…Вторые сутки с группой российских журналистов сидели мы в авиационном гарнизоне в Демине. Шли вертолетом из Мукрана на дозаправку, да в дороге застала гроза. «Метео» не давала «добро» на вылет.

Подождав еще несколько часов у моря погоды, решили добираться на автомобилях.

До Фюрстенберга нас подбросили пилоты, а там за помощью пошли в штаб армии.

Командарм, несмотря на воскресный день, работал. Он сидел за большим, резного дуба столом, нервно курил. Поздоровался, пригласил сесть и опять запалил сигарету.

Пауза затягивалась. Генерал-лейтенант молчал. Судя по всему, мыслями он был где-то далеко от этих мест.

— Мне некуда выводить армию, — произнес командарм и медленно снял очки в золоченой оправе. Темные полукружья бессонницы у глаз выдали в нем смертельно уставшего человека.

Видимо, эта боль не отпускала его долгие месяцы. И теперь он не мог не поделиться ею.

— Там через два месяца морозы по двадцать… Степь… А на стройке и колышка не вбито.

За окном млела тихая германская осень. Не хотелось верить в лютые морозы, в солдатские палатки, насквозь продуваемые степными ветрами. Мы слышали про это не раз, не два. Устали слышать. Каково же тогда ему, командиру?

' — У меня жена капитана была. С малышом на руках. И он, и она детдомовцы, сироты. Кто-то хоть к папе-маме поедет, а ей куда? Ни души родной на всем свете.

Командарм обвел нас тяжелым взглядом.

— Куда ж ей теперь? В степь, в палатку, с мужниной батареей?..

— Эх, кабы моя воля… — застонал генерал. — Я Горбачева и Шеварднадзе заковал бы в железную клетку и провез по тем местам, куда мы выходим…

…Прошедшей ночью, приняв рюмочку смирновской, размягченные и благостные, мы много спорили о демократии. И вдруг, на тебе, оковы, железная клетка. Средневековье какое-то…

А капитанская жена, сирота, детдомовка с малышом в батарейной палатке на снегу. Что это? Каменный век? Нет — преступление века.

Свершившим это преступление против собственной армии — офицеров, прапорщиков, их жен и детей, нет прощения. Знаю, за свои деяния они ответят перед Богом. Но, увы, божьего суда эти люди не боятся, потому приспело время судить их мирским судом. Их адвокатов и защитников (таких найдется не много, но все-таки) приглашаю проследовать маршрутом командарма — по тем местам, куда выходила Западная группа войск.

А теперь о том, как свершилось преступление века? Пусть эта глава станет обвинительным актом Горбачеву, Шеварднадзе и их приспешникам.

О программе строительства жилья для выводимых из Германии войск говорилось много, однако напомню лишь две цифры: 7,8 миллиардов и 550 миллионов марок. Первая цифра — столько немецкое правительство выделило на обустройство советских войск по Соглашению, подписанному 9 октября 1990 года, вторая — дополнительная сумма за ускорение вывода ЗГВ на четыре месяца.

В чем соль этой проблемы?

На первый взгляд все просто и ясно. Оставляя благоустроенное жилье в Германии, мы должны получить квартиры взамен. Где? В местах новой дислокации — в Советском Союзе, а впоследствии в суверенных государствах — в России, Украине, Беларуси. И получить их не через год, два после вывода, а к моменту выгрузки из эшелонов.

Так, собственно, и планировалось, и преподносилось миру. Но совсем иначе вышло наделе.

А вот как вышло? Об этом никто из официальных лиц государства до сих пор не признался и не нашел мужества сказать: жилищная программа «7,8 млрд. + 550 млн. ДМ» потерпела полный крах.

Знаю, какую бурю негодования вызову я у специалистов-строителей, как зарубежных, так и своих, российских. Каждый из них, с цифрами и документами в руках готов будет доказывать и перечислять количество введенных в строй городков, сданных домов, заселившихся новоселов.

Трудно сказать, сколь впечатляющими окажутся эти цифры к моменту выхода книги, но уверен — будут и сданные дома, и заселенные квартиры. Даже когда полностью закончатся строительные работы, я не устану утверждать — жилищная программа для выводимых войск закончилась полным провалом.