Читаем без скачивания Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии - Иулиания

Этот великий духовный старец Промыслом Божьим оказался рядом с нашей обителью и общался с нами очень близко более двух лет. По просьбе батюшки и по благословению владыки, наш иеромонах Антоний служил последнюю Пасхальную литургию в его доме.

«Он болел, и поэтому все время лежал. Но какую радость и торжество выражало его лицо! Оно было, как солнышко. Помню его "Воистину воскресе!" В ответ на пасхальное приветствие "Христос воскресе!" Он, лежа, поднимал руки вверх и, словно видя воскресшего Спасителя, восклицал: "Воистину воскресе! Воистину воскресе!" Радовался батюшка, как ребенок, очень сердечно и искренно. «Будьте… просты, как голуби», – заповедал нам Спаситель и даровал эту чистую, ангельскую простоту батюшке Алексию для прославления Господа», – вспоминает отец Антоний.

На следующий день мы приезжали к нему всем скитом, пели Пасхальный канон, чему он очень и очень радовался.

Я к нему приезжал побеседовать, в основном, о молитве. Видя перед собой человека, много лет проведшего в делательной, созерцательной молитве, старался получить от него духовную пользу. Много того, о чем не написано в книгах, открыл старец мне и нашим братьям. Казалось бы, известные учителя созерцательной молитвы: Симеон Новый Богослов, Исаак Сирин, Максим Исповедник – все они о ней пишут, но о некоем таинственном духовном методе они умалчивают. А вот именно это мы слышали от старца.

У нас живет один схимник с Афона, много лет бывший отшельником в афонских пещерах. Он был очень удивлен, услышав рассказы старца о делании Иисусовой молитвы. И сказал: «Я подобного старца искал на Афоне, чтобы научиться этой молитве, а здесь, в маленькой российской деревеньке, встретил».

Вот что вкратце я хотел рассказать об удивительном нашем современнике, стяжавшем великую милость у Бога. Очевидно, что не без Промысла Божия, после сорокалетнего подвига, старец спустился с гор. Кто, как не он, мог поделиться с нами богатым опытом аскетического и молитвенного делания, рожденным многолетней отшельнической жизнью?

Он рассказывал нам и о горах в шестидесятые годы, когда по приказу безбожной хрущевской власти делали облавы на отшельников, стараясь их всех выловить. Был такой эпизод. Он забрался на такую гору, куда нужно было около километра добираться только ползком или на четвереньках – нельзя было выпрямиться, потому что можно было сорваться – очень крутая скала. Но вот прилетели вертолеты, и тех монахов, которые жили у подножия этой скалы, а они уже и небольшие огороды организовали, забрали. О нем тоже знали, на то они и «органы», но так вышло, что один другому говорит «Крутая гора. Я туда не полезу. У меня жена, дети». Другой ему отвечает: «И я не полезу. У меня тоже семья. Давай скажем, что его там нет». Вот сила молитвы. Старец и знать не знал, что идет такая облава, что отшельников отлавливают, выясняют личности, сажают по «причине», что они не хотят «строить» со всеми социализм. Пустынники тогда приравнивались к «врагам» народа. Такое было время. А какие они враги? Они, наоборот, добрые друзья, ангелы-хранители нашего общества, молитвенники за весь страдающий мир. У политиков тех лет такого понимания не было. Слава Богу, сейчас понемножку приходит это осознание. Батюшка рассказывал, что когда однажды он спустился вниз, то увидел, что все хибарки, где жили отшельники, разбиты, разломаны, и никого нет. Одного отца Виталия не поймали, он в это время на другой стороне озера был. А об операции «спецназовцев» ему рассказали деревенские. Ведь батюшка-то подвизался там годами.

Больше всего меня интересует духовное устроение человека, его внутренний мирный дух, который так редко встречается в наше время. К сожалению, и в церкви тоже. Есть заповедь Божия, она есть и наша главная цель – стяжание этого внутреннего мира. Этого добиваются, воистину, единицы. Но у отца Алексия он был в полноте. Он был настоящий делатель Иисусовой молитвы, безмолвник, пустынник, человеколюбец. И не перестаю благодарить Бога за то, что Он показывает Своих избранных и что хотя и на короткое время, но благословил наше общение с иеросхимонахом Алексием. Вечная ему память! Слава Богу за все!

В абхазии

Рассказ иеромонаха Игнатия из Коман (Абхазия)

Я узнал об отце Мардарии от ныне почившего иеромонаха Паисия, с которым они жили в горах. Не так уж много монахов подвизались в горах. Отец Паисий всех знал и часто рассказывал о них. С отцом Паисием, после грузино-абхазской войны, в 1994 году мы были на Новом Афоне. С ним же организовывали богослужение в Пицунде, в часовне. И отец Паисий вечерами рассказывал мне об отце Мардарии, с которым я встречался потом в Михайловке: один раз, другой, третий… Потом, так уже получилось, что отец Мардарии и исповедовался у меня несколько раз. Мне было как-то неловко, но я был вынужден, не мог отказать ему в исповеди. Батюшка исповедовался очень искренне, с сокрушением. Называл незначительные грехи, а сокрушался так, как будто это смертные грехи. Был очень скромный и в одежде, и в поведении. Ходил всегда с маленькой тоненькой палочкой. Пальто не надевал, хорошую одежду не носил. Когда на остановке стоял, чтобы ехать в Михайловку на рынок, было такое ощущение, что он невидим для мира, для людей, что вижу его только я. Он шел по городу, как по пустыне, как будто вокруг никого нет. Я запомнил его добрым, мягким, улыбающимся, хотя он не проявлял малодушия. Мог быть и твердым. Он здраво рассуждал и сразу мог дать ответ. Это меня почему-то всегда удивляло. Посетуешь, а он сразу же даст духовное опровержение. Чувствовалось, что у него богатый духовный опыт. Я не знаю, был ли он прозорливым? Но он жил в горах, а это большой труд. Даже здесь, в Команах, сложная жизнь, а там, в горах, гораздо тяжелее. Поэтому я особенно не всматривался, кто он – прозорливец или чудотворец. Человек живет в горах, молится, совершает подвиг своего служения Богу, тем самым и подтверждает свое духовное звание. Видимо, у него было много духовных чад. Люди к нему все шли и шли, все его любили. Он всем улыбался, всем говорил: «Спаси, Господи», всех благословлял, всем кланялся – хорошее качество для священника. Старался перед всеми смиряться. И перед младшими священниками тоже. Никогда не говорил грубых, резких слов. Я никогда не видел, чтобы он с кем-нибудь ссорился.

В последние годы я виделся с ним все реже и реже, потому что он жил то в одном доме, то в другом. На службы он ходил в сухумский кафедральный собор, там исповедовался, причащался, хотя в последние годы сам уже не служил. Исповедовал людей, давал советы. К нему православный народ с особым теплом относился.

Выглядел он крайне болезненно, был очень худ. Мне кажется, что он весил не более сорока килограммов, но милостью Божией двигался, молился, дожив до преклонных восьмидесяти лет. А ведь еще за десять лет до этого ему было совсем плохо. Его положили во вторую городскую больницу в Сухуми, в отделение урологии. И мы, навещая его вместе с протоиереем Виссарионом, помогали достать медикаменты, говорили с главврачом, чтобы он оказал особое внимание батюшке. Тогда ему сделали операцию. И потом старались, чтобы за ним был хороший уход. Состояние было тяжелым, и все думали, что он отойдет к Господу, однако операция сказалась на его здоровье благотворно.