Читаем без скачивания Литературная Газета 6495 ( № 22 2015) - Литературка Литературная Газета

Летом 1999 года, когда из задымлённого Завидова в пожарном порядке вывозили Ельцина, причиной массовых лесных и торфяных пожаров власти тоже называли жаркое и сухое лето. Но у людей было иное мнение.

– Раньше торфяники горели и посильнее, но техникой мы были оснащены гораздо лучше, – говорил заместитель начальника торфопредприятия «Оршанское» Тверской области Валерий Фадеев. – У нас нет ни одной машины моложе 20 лет, ни одного хорошего трактора.

Через 10 лет ситуация повторилась один в один. В Выксунском лесхозе на все 147 тысяч гектаров приходилось всего пять пожарных машин 20-летней давности. Деревня оказалась не только без техники и воды, но и без связи. Проводное радио давно ликвидировано. Телефон работал не везде. Мобильная связь тоже.

В июле-августе 1972 года тоже горело всюду. Я тогда в солдатской шинели тушил пожары на средней Волге, а отец по призыву военкомата отстаивал леса Верхневолжья. Государство мобилизовало все ресурсы на борьбу со стихией. Призвало на службу запасников, обязало предприятия выделить людей и технику. Ныне в военкоматах нет даже плана мобилизационных мероприятий на случай чрезвычайных ситуаций. Техника вся частная, кто даёт её, а кто – нет.

Людей, способных, как тот офицер из Курганской области, взять ответственность на себя, по пальцам пересчитать. На ключевых постах сплошь и рядом функционеры, думающие лишь о своём мундире и не смотрящие хотя бы на шаг вперёд, это тоже высветил огонь пожаров. По их вине государство несёт огромные убытки и вынуждено восполнять их из нашего общего кошелька. И это в стране, которая находится под гнётом международных санкций. Если придётся мобилизовать все ресурсы – экономические, людские, нравственные, – сумеем ли?..

Теги: общество , мнение , самосознание

Поле битвы – тротуар

Фото: ИТАР-ТАСС

Ныне трудно избежать участи жертвы

Перекрёсток на улице Вильгельма Пика отлично знает любой студент ВГИКа. Светофоры тут отдают явное предпочтение автомобилистам, и не успевшие за несколько секунд пересечь дорогу преподаватели и студенты вынуждены ждать "зелёный" на небольшом треугольничке между потоками.

Увы, привыкнув к опасности, коварный перекрёсток с мчащимися в четырёх направлениях автомобилями начинаешь воспринимать как часть ландшафта. Вот и мы с подругой, беседуя и не очень вглядываясь в транспортный поток, пересекли половину проезжей части и, когда загорелся красный, остановились на пешеходном островке безопасности. Наверное, разговор был очень животрепещущим, во всяком случае я не услышала ни визга тормозов, ни скрежета железа и не увидела, как столкнулись на большой скорости две машины - седан и джип. Помню только, как Надя с криком: «Алиса!» – толкнула меня с такой силой, что я оказалась на земле. Очнувшись, обернулась и увидела лежащую рядом подругу, а в десяти метрах позади – огромный джип.

– Нас сбила машина, – почему-то шёпотом сказала Надя. – Не могу встать – кажется, сломала ногу. Посмотри: кровь есть? Боюсь смотреть.

Крови не было. Я попыталась встать, ноги дрожали, но вроде бы мои кости были целы. После столкновения с седаном джип развернуло и понесло на нас. Каким чудом нас не закатало в асфальт, не могли понять ни врачи, ни полицейские. Моя подруга увидела колесо у самого своего лица и запомнила даже рисунок протектора шины. Только ногу она вытащить не успела. Колесо про­ехало по ноге, сломав лодыжку, но, по счастью, не раздробив.

Надя – водитель спортивной машины со стажем. Поэтому она, даже будучи увлечённой разговором, по привычке внимательно смотрит вокруг. Если бы не её реакция, я бы больше уже никогда ничего не написала.

У водителя сбившего нас джипа, пытавшегося проскочить на красный сигнал светофора, был выбор: врезаться в столб или выбрать то, что помягче, – меня с Надей (она, кстати, была в ярко-красном плаще, не заметить который невозможно). Психологи говорят, что в подобной ситуации человек действует инстинктивно. Что ж, инстинкт самосохранения у виновника ДТП оказался на высоте.

Приехавшие полицейские не торопясь начали что-то замерять. Когда я спросила, собираются ли они составлять протокол, мне, поколебавшись, протянули листок и предложили описать всё, что было. Почувствовав, что что-то идёт не так, я пошла фотографировать серебристый джип и водителя, старательно прятавшего лицо. Боялась, что он попытается договориться с полицией: столкновение произошло по его вине.

Поразила реакция мужчины: страх не за нас, а за себя. Скорую мне пришлось вызывать самой. Подъехали две бригады. Полицейские, бросив свои измерения, о чём-то говорили с врачом. Мои подозрения усилились, тем более что подругу увезли с места происшествия, не взяв у неё показаний. Меня пытались отправить на второй машине в другую больницу, пришлось буквально встать на пути скорой, в которой лежала плачущая Надя, чтобы поехать всё-таки с ней.

Рентген показал, что у подруги три сложных перелома: один – лодыжки со смещением отломков, и два – локтя. Через несколько дней позвонил некто, назвавшийся представителем виновника происшествия, и пообещал приехать в больницу. Сам водитель про­явился только на десятый день, спросил о здоровье, сообщил, что лежал в военном госпитале с сотрясением мозга и прибавил: «Если что, обращайтесь».

Обратиться было не к кому. Такси, костыли, повязки, лекарства – всё по­друга оплачивала сама. Ждали мы водителя с его представителем напрасно – до Нади они не доехали. А вот у врача, видимо, побывали: в протоколе оказалась запись только о переломе руки. Причём сделал её человек, который настаивал на срочной операции той самой ноги, о переломе которой он странным образом забыл.

До этого случая я считала, что такое бывает только в газетах. Что слухи о том, что можно заплатить врачам или полиции, чтобы изменить протокол событий, сильно преувеличены. Но розовые очки когда-то разбиваются.

Что это – халатность или преступление? Мы этого так и не узнали. Когда Надя, выписавшись, пришла писать жалобу на врача, выяснилось, что он уже уволился. Даже если это была всего лишь «халатность», она сыграла на руку виновнику аварии. Открыли не уголовное, а административное дело. Кстати, к Наде в больницу для снятия показаний следователь приехал только через две недели после происшедшего, и то после жалобы на него начальнику отделения.

Я отделалась головными болями, страхом перед открытым пространством и депрессией. Больше двух недель, не считая посещений Нади в больнице, не могла заставить себя вый­ти из квартиры. Бо'льшую часть времени просто лежала на кровати, даже не пытаясь что-то читать или писать и вздрагивая при малейшем скрипе тормозов за окном.

Но подавать иск на водителя я не хотела. Жива – и слава богу. Хотя бы заставить его оплатить лечение и моральный ущерб пострадавшей подруге[?]

Виновник ДТП, невысокий мужчина с седоватой бородкой, лет шестидесяти, появился (то ли совесть проснулась, то ли адвокат посоветовал), когда Надю уже выписали. Извинился, дал деньги на оплату части понесённых расходов, просил снисхождения.

Подруга до сих пор ходит пересиливая боль, но тюрьмы виновнику своих бед не желает. Хочет только, чтобы его лишили прав хотя бы на пару лет. Но лишат ли? Или протокол опять чудесным образом изменится?

Что ж, будем ждать решения суда.

P.S. В прошлом году в России произошло около 200 тысяч дорожно-транспортных происшествий, в которых погибло около 27 тысяч человек и было ранено более 251 тысячи. Каждый восьмой водитель, попавший в аварию, находился под воздействием алкоголя.

В первом квартале нынешнего года случилось 33,9 тысячи ДТП, из них треть, как следует из статистики ГИБДД, – по причине «неудовлетворительных условий содержания и обустройства уличнодорожной сети».

Теги: общество , мнение

Мощное слово «надо»

Мне было 12 лет, когда началась война. Жила я с мамой в Башкирии, в селе в 120 километрах от железной дороги. Были мы ссыльные ("семья врагов народа"). Вот тогда и кончилось моё детство. Мы тогда все быстро повзрослели. Надо было помогать взрослым - мужчин-то ведь осталось на селе мало.

Чего только не приходилось делать. Дров для школы нет – нас направляли на их заготовку – «надо». Валили деревья, обрубали сучки, распиливали, таскали. Фронту нужен хлеб – «надо» помогать убирать. В блокадном Ленинграде гибнут люди – нас посылают убирать остатки колосьев по снегу. Сколько кисетов мы сшили, перевязали рукавиц и носков и отправили их бойцам на фронт! Сколько дров перепилили, помогая семьям фронтовиков!

Это был наш, школьников, фронт, мы тоже, как могли, приближали Победу. Слава вам, мои ровесники из уже далёкого военного детства – труженики тыла, не признанные официально. Только один у нас на всех документ о работе во время войны – постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) № 507 от 13 апреля 1942 года о мобилизации на сельскохозяйственные работы трудоспособного населения, под которое подпадали и учащиеся 6–10 классов.