Читаем без скачивания Все-все-все сказки, рассказы, были и басни - Лев Николаевич Толстой

Семёнов работник Михайла, и стали из округи к Семёну за сапогами ездить, и стал у Семёна достаток прибавляться.

Сидят раз по зиме Семён с Михайлой, работают, подъезжает к избе тройкой с колокольцами возок. Поглядели в окно: остановился возок против избы, соскочил молодец с облучка, отворил дверцу. Вылезает из возка в шубе барин. Вышел из возка, пошёл к Семёнову дому, вошёл на крыльцо. Выскочила Матрёна, распахнула дверь настежь. Нагнулся барин, вошёл в избу, выпрямился, чуть головой до потолка не достал, весь угол захватил.

Встал Семён, поклонился и дивуется на барина. И не видывал он людей таких. Сам Семён поджарый и Михайла худощавый, а Матрёна и вовсе как щепка сухая, а этот – как с другого света человек: морда красная, налитая, шея как у быка, весь как из чугуна вылит.

Отдулся барин, снял шубу, сел на лавку и говорит:

– Кто хозяин сапожник?

Вышел Семён, говорит:

– Я, ваше степенство.

Крикнул барин на своего малого:

– Эй, Федька, подай сюда товар. Вбежал малый, внёс узелок. Взял барин узел, положил на стол.

– Развяжи, – говорит. Развязал малый.

Ткнул барин пальцем товар сапожный и говорит Семёну:

– Ну, слушай же ты, сапожник. Видишь товар?

– Вижу, – говорит, – ваше благородие.

– Да ты понимаешь ли, какой это товар?

Пощупал Семён товар, говорит:

– Товар хороший.

– То-то хороший! Ты, дурак, ещё не видал товару такого. Товар немецкий, двадцать рублей плачен.

Заробел Семён, говорит:

– Где же нам видать.

– Ну, то-то. Можешь ты из этого товара на мою ногу сапоги сшить?

– Можно, ваше степенство.

Закричал на него барин:

– То-то «можно». Ты понимай, ты на кого шьёшь, из какого товару. Такие сапоги мне сшей, чтобы год носились, не кривились, не поролись. Можешь – берись, режь товар, а не можешь – и не берись и не режь товару. Я тебе наперёд говорю: распорются, скривятся сапоги раньше году, я тебя в острог засажу; не скривятся, не распорются до году, я за работу десять рублей отдам.

Заробел Семён и не знает, что сказать. Оглянулся на Михайлу. Толканул его локтем и шепчет:

– Брать, что ли?

Кивнул головой Михайла: «Бери, мол, работу».

Послушался Семён Михайлу, взялся такие сапоги сшить, чтобы год не кривились, не поролись.

Крикнул барин малого, велел снять сапог с левой ноги, вытянул ногу.

– Снимай мерку!

Сшил Семён бумажку в десять вершков, загладил, стал на коленки, руку об фартук обтёр хорошенько, чтобы барский чулок не попачкать, и стал мерить. Обмерил Семён подошву, обмерил в подъёме; стал икру мерить, не сошлась бумажка. Ножища в икре как бревно толстая.

– Смотри, в голенище не обузь.

Стал Семён ещё бумажку нашивать. Сидит барин, пошевеливает перстами в чулке, народ в избе оглядывает. Увидал Михайлу.

– Это кто ж, – говорит, – у тебя?

– А это самый мой мастер, он и шить будет.

– Смотри же, – говорит барин на Михайлу, – помни, так сшей, чтобы год проносились.

Оглянулся и Семён на Михайлу; видит – Михайла на барина и не глядит, а уставился в угол за барином, точно вглядывается в кого. Глядел, глядел Михайла и вдруг улыбнулся и просветлел весь.

– Ты что, дурак, зубы скалишь? Ты лучше смотри, чтобы к сроку готовы были.

И говорит Михайла:

– Как раз поспеют, когда надо.

– То-то.

Надел барин сапог, шубу, запахнулся и пошёл к двери. Да забыл нагнуться, стукнулся в притолоку головой.

Разругался барин, потёр себе голову, сел в возок и уехал.

Отъехал барин, Семён и говорит:

– Ну уж кремняст. Этого долбнёй не убьёшь. Косяк головой высадил, а ему горя мало.

А Матрёна говорит:

– С житья такого как им гладким не быть. Этакого заклепа и смерть не возьмёт.

VII

И говорит Семён Михайле:

– Взять-то взяли работу, да как бы нам беды не нажить. Товар дорогой, а барин сердитый. Как бы не сшибиться. Ну-ка ты, у тебя и глаза повострее, да и в руках-то больше моего сноровки стало, на-ка мерку. Крои товар, а я головки дошивать буду.

Не ослушался Михайла, взял товар барский, разостлал на столе, сложил вдвое, взял нож и начал кроить.

Подошла Матрёна, глядит, как Михайла кроит, и дивится, что такое Михайла делает. Привыкла уж и Матрёна к сапожному делу, глядит и видит, что Михайла не по-сапожному товар кроит, а на круглые вырезает.

Хотела сказать Матрёна, да думает себе: «Должно, не поняла я, как сапоги барину шить; должно, Михайла лучше знает, не стану мешаться».

Скроил Михайла пару, взял конец и стал сшивать не по-сапожному, в два конца, а одним концом, как босовики шьют.

Подивилась и на это Матрёна, да тоже мешаться не стала. А Михайла всё шьёт. Стали полудновать, поднялся Семён, смотрит – у Михайлы из барского товару босовики сшиты.

Ахнул Семён. «Как это, думает, Михайла год целый жил, не ошибался ни в чём, а теперь беду такую наделал? Барин сапоги вытяжные на ранту заказывал, а он босовики сшил без подошвы, товар испортил. Как я теперь разделаюсь с барином? Товару такого не найдёшь».

И говорит он Михайле:

– Ты что же это, – говорит, – милая голова, наделал? Зарезал ты меня! Ведь барин сапоги заказывал, а ты что сшил?

Только начал он выговаривать Михайле – грох в кольцо у двери, стучится кто-то. Глянули в окно: верхом кто-то приехал, лошадь привязывает. Отперли: входит тот самый малый от барина.

– Здоро`во!

– Здорово. Чего надо?

– Да вот барыня прислала об сапогах.

– Что об сапогах?

– Да что об сапогах! сапог не нужно барину. Приказал долго жить барин.

– Что ты!

– От вас до дома не доехал, в возке и помер. Подъехала повозка к дому, вышли высаживать, а он как куль завалился, уж и закоченел, мёртвый лежит, насилу из возка выпростали. Барыня и прислала, говорит: «Скажи ты сапожнику, что был, мол, у вас барин, сапоги заказывал и товар оставил, так скажи: сапог не нужно, а чтобы босовики на мёртвого поскорее из товару сшил. Да дождись, пока сошьют, и с собой босовики привези». Вот и приехал.

Взял Михайла со стола обрезки товара, свернул трубкой, взял и босовики готовые, щёлкнул друг об друга, обтёр фартуком и подал малому. Взял малый босовики.

– Прощайте, хозяева! Час добрый!

VIII

Прошёл и ещё год, и два, и живёт Михайла уже шестой год у Семёна. Живёт по-прежнему. Никуда не ходит, лишнего не говорит и во всё время только два раза улыбнулся: один раз, когда баба ему ужинать собрала, другой раз на барина. Не нарадуется Семён на своего работника. И не спрашивает его больше, откуда он; только одного боится, чтоб не ушёл от него