Читаем без скачивания Феникс - Константин Калбазов

Все, карабин заряжен. Кресало — на место, взвести курок, приложиться, некогда высматривать командиров, им завладевает ярость схватки. Выстрел! Есть. Выстрел! Снова в цель. Барабан пустеет буквально в мгновение ока. Вокруг опять басовитый посвист пуль — это вторая волна вышла на рубеж открытия огня и прикрывает своих товарищей. Такая возможность у них есть, потому как атакующие находятся несколько ниже, а обороняющиеся — даже выше второй волны. Несколько пуль поднимают фонтанчики прямо перед лицом, бросив в глаза землю, но Волков успевает зажмуриться, так что со зрением полный порядок.

Все. Перезаряжаться уже некогда — атакующие у самых рогаток. Виктор начинает хватать гранаты одну за другой и посылать их в наступающих. Раздаются взрывы, но в наступившей какофонии боя они походят на негромкие хлопки. Казалось бы, эффекта от тех гранат чуть, только дым, который застилает обзор. Но это лишь кажется. Несмотря ни на что, Волков все же умудряется рассмотреть падающих солдат, сраженных осколками.

Вот гульды уже растащили рогатины, которые все еще представляют собой неудобство, но сильно препятствовать продвижению уже не в состоянии. Вторая волна продолжает давать залп за залпом. Большинство пуль уходит мимо, но есть и точные выстрелы: то и дело от бруствера отваливаются раненые или убитые стрельцы. Слава богу, их не слишком много. Наконец брячиславцы отвечают, также посылая залп за залпом. Один. Два. Три.

Стрельцы уже хватаются за бердыши, ощупывают свои пистоли, у каждого есть по одному, реже по два. Виктор сжимает в левой руке кольт, в правой оказывается выхваченная сабля. Еще зимой Градимир настоял на том, чтобы десять разведчиков начали изучать это оружие и конный бой, для чего отрядил одного из своих боевых холопов. Поначалу Волков отнесся к этому скептически, так как сходиться в сабельном или конном бою он не планировал. Потом здраво рассудил, что от сумы и от тюрьмы зарекаться глупо, и отдался учению со всем пылом, тем более что зимой в крепости наступила тоска смертная, если не считать поход, но тот длился недолго. Ватажники, воодушевленные примером атамана (к тому же они успели усвоить простое правило — умение и навыки лишними никогда не бывают), с не меньшим усердием начали постигать новую науку. Вот она и пригодилась.

Заряды одного кольта Виктор расстрелял в подбегающих к брустверу гульдов, тщательно целясь, чтобы ни один заряд не прошел мимо. Потом те достигли верхнего уреза, и отчего-то их оказалось слишком много: не иначе как последующая волна нагнала предыдущую и присоединилась к атаке. Первого гульда, спрыгнувшего в окоп, Виктор принял на саблю и, пока клинок был в его теле, второго снял выстрелом из кольта. Вот еще один, набегает сбоку и пытается достать его багинетом, насаженным на ствол мушкета. Виктор отводит острое жало саблей, поворачивается вокруг оси, давая возможность противнику сделать еще пару шагов. Как видно, тот полностью вложился в удар, поэтому сильно приближается и сам выходит на острие сабли с небольшим изгибом, впившейся ему в бок.

Еще один. И снова в ход вступает кольт, уже изготовленный к бою отточенным движением. Солдат словно нарывается на препятствие и падает навзничь, выбросив вперед и вверх ноги. Ничего не поделаешь, у такого калибра останавливающая сила весьма велика. Сабля уже покинула тело поверженного врага.

Опять атака, на этот раз сзади. Виктор едва успевает уклониться и приложиться клинком к мушкету, заставляя его значительно отодвинуться в сторону. Левая рука, живя собственной жизнью, делает движение вперед, прижимая кресало и курок к боку. Мгновение — и оружие заряжено, а в следующий миг палец уже жмет на спуск. Солдат, затянутый в синий мундир с желтыми отворотами, переломился пополам, схватившись за живот, и сунулся лицом под ноги своему противнику.

Спина, туго обтянутая синим сукном. Что-то крича, гульд старается подняться на противоположный скат окопа, достав при этом стрельца, неудачно пытавшегося ударить его бердышом. Тут уж не до благородства: Виктор без затей рубит саблей наотмашь и, несмотря на хаос, беспрестанные крики, стоны, звон стали и выстрелы, отчетливо различает, как с характерным треском поддается сукно, а затем клинок принимает плоть. Солдата выгибает дугой, и он падает на землю.

Виктор еще отдает себе отчет в своих действиях, когда разряжает последний заряд. И тут он понимает, что в траншее остался один, потому как стрельцов из нее уже вытеснили и те продолжают биться, не давая противнику подняться наверх. Кое-где солдатам это удалось, и бойня идет уже наверху. Последнее осмысленное деяние — он подхватывает гульдский мушкет с насаженным на ствол багинетом и с диким ревом бросается в штыковую атаку сразу на двоих солдат, набегающих на него. Дальше только красная пелена на глазах от охватившей его ярости.

— Живой?

— Вроде дышит.

— Это ж сколько он кровушки своей пролил?

— Меньше говори. Давай стаскивай с него этих.

Виктор слышит голоса словно сквозь большие ватные тампоны, заткнутые ему в уши. Голоса кажутся знакомыми. Вот и чувствительность возвращается. С него стягивают какую-то тяжесть, и дышать сразу становится легче. Тело нестерпимо ломит, болит каждая мышца, каждая косточка. Он пытается открыть глаза, но ничего не получается. А может, они открыты и он просто ослеп? Кто-то поднимает его с земли, недолго несет на руках, потом аккуратно кладет на что-то более мягкое, чем земля, за что ему отдельное спасибо.

— Давай стягивай с него кафтан.

— Может, сразу к бабке Любаве?

— Дурень, перевязать сначала надо. Давай помогай.

Когда с него тянут одежду, он наконец издает первый звук — страдальческий стон. Боже, как же все-таки больно! Не иначе как смертушка пришла? «Спокойно, — осадил он себя. — Умирать тебе сейчас никак нельзя. Негоже дочурке сироткой оставаться». Было и куда хуже: со страшными ранами, без лекарской помощи, он не просто выжил, но еще и на гульдов охотился. Глаза… Что с глазами? Ничего не видно.

— Ну что там?

— Не понимаю. Кровищи столько, словно его в ней искупали, а на теле ни единого пореза, только шишка на затылке.

— Чего непонятного? Сам себя и искупал, только кровь та вражья, — сказал кто-то третий, тоже голосом очень знакомым. Точно, Соболь. А те двое — Зван и Кот.

— Ну что, нашли?! — Ага, это Куница.

— Не ори. Не видишь, что ли, — нашли. Похоже, его только по голове и приласкали, но знатно так: слова сказать не может, лишь мычит да стонет.

— Ну чего ты, дубина! Переворачивай, захлебнется!

Ох, ну зачем же так кантовать! Стон захлебывается, так как вверх по пищеводу устремляется содержимое желудка. Но Виктор уже на боку, и рвотная масса истекает на землю. Еще несколько спазмов, и дышать становится значительно легче.